Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович. Страница 42

— Блажен, кто смотрит вперед, но не забывает и озираться назад!

Виткевич наклонился с седла, похлопал старика по плечу:

— Знаешь ли ты, что сказала принцесса Карасоч знаменитому чародею? Она его спросила: «Какая польза от твоего волшебства?» Тот высокомерно ответил: «Сколько человек обратил я в собак, сколько селений сжег, сколько друзей неразлучных врагами сделал». Усмехнулась принцесса: «А хоть одно доброе дело ты совершил?» Смутился чародей, не знал, что ответить: его волшебство всегда было во вред людям. А принцесса Карасоч навсегда его чары разбила! Добро могущественнее зла, почтенный Джаффар!

— Не Джаффар я, а Усман, господин, твой покорный слуга Усман. А за сказку спасибо!

— Извини, почтенный Усман-ака, я имя твое спутал. Но уж очень ты похож на одного моего старого знакомца Джаффара. Большой он чародей: владеет даром превращаться то в одного человека, то в другого…

Старик палочкой ткнул ишака в загривок и отъехал в сторону…

По пескам Кзылкумов караван двигался медленно. Пришлось идти через песчаные барханы, нередко величиной с четырехэтажный дом; даже верблюды вязли в песке, изнемогали от усталости.

«Печальней этой пустыни трудно что-нибудь вообразить, — думал Виткевич. — Бурый песок внизу, выцветшее небо вверху. Пронзительный ветер. Солнце, слепящее, но не греющее».

Верблюды тяжко взбирались на высокий бархан.

«Всадник карабкается на вершину, а взобравшись, оглядывается назад и недоуменно восклицает: — „Зачем я так сюда стремился!“ Да, такая печальная притча должна была родиться в этой юдоли тоски и горя…»

Лошадь Виткевича шарахнулась. Он глянул вниз; человеческий череп…

К вечеру второго дня туркмен исчез. Караванбаши совсем растерялся. Каравану надлежало выступать, но некому было его вести. В сопровождении приказчика караванбаши подъехал к Виткевичу, который уже сидел на коне.

— Достопочтенный юзбаши, — сказал приказчик, прижимая руки к груди и низко кланяясь, — мы разгневали бога и ослепли. Проводник пропал.

— Пусть шакалы разроют могилу его отца и разбросают его кости! И пусть сам этот презренный вор будет трижды повешен и…

Виткевич остановил поток проклятий. — От ваших слов, Мухаммед-ака, этому шакалу ничего не сделается, а от его действий нам может быть худо!

— Да, да, — закивал головой караванбаши. — Степь полна разбойников…

Караванбаши невольно выболтал тайну, которая уже была известна Виткевичу.

— Поведу караван я, — сказал он. — Карта нас не обманет.

— Испугался казацкой пули, — промолвил урядник.

— Ладно, ладно, только смотреть в оба! — приказал Виткевич.

Виткевич занял место в голове каравана, рядом с караванбаши. Казаков он оставил в хвосте.

Абдул Керим, дотоле на всем протяжении пути сторонившийся Виткевича, подъехал к нему и сказал по-персидски:

— Старик сбежал… Так лучше… Он плохой человек, я его знаю…

Виткевич не стал задавать вопроса: почему же Абдул Керим до сих пор молчал? Очевидно, он боялся туркмена.

После девятидневного странствия по Кызылкумам караван без всяких происшествий вышел к Вабкенту, но не с севера, как обычно, а с запада, описав большую дугу по пустыне.

В Вабкенте, первом бухарском городе, караван остановился на отдых.

— Бухарский сборщик пошлин бек-бий приказал бухарским купцам отойти в сторону, так как с них пошлины взимают в самой Бухаре. Затем он окинул стоящих перед ним иноземных купцов жадным оком и громовым голосом пообещал угостить палками всякого, кто утаит хоть что-нибудь из товаров… Пошлины были уплачены как положено по шариату: одну сороковую часть стоимости товаров с правоверных мусульман, одну десятую с неверных…

В Вабкенте Виткевич с интересом осмотрел высокий минарет — передовой сторожевой пост Бухары.

До Бухары ехали кишлаками между глухими глиняными стенами домов и изгородей, между полями, изрезанными арыками. Ближе к Бухаре начались сады с богатыми домами, вперемежку с жалкими лачужками, — и так до самой городской стены.

Глинобитная, высотой примерно в десять аршин, укрепленная земляными башнями с зубцами наверху, стена окружала весь город. Рва перед стеной не было.

3

2 января 1836 года караван вошел в Бухару через Вабкентские ворота и очутился на улицах узких, кривых, наполненных дымом, запахом очагов, вонью нечистот.

Грязь, теснота, отравленный миазмами воздух поразили Виткевича. Караван с трудом пробился через городскую сутолоку и тесноту к каравансараю.

Виткевич увидел перед собою четырехугольное кирпичное строение с двором посредине. Три яруса расположились амфитеатром, уступами один уже другого. В нижнем находились конюшни и несколько комнат, во втором — кладовые, в третьем — жилые комнаты. Виткевич занял одну из них — в три шага шириной, в пять длиной, с небольшим очагом для котелка или чайника. В этом каравансарае размещались купцы, торговавшие русскими товарами — преимущественно бухарцы, а также армяне… Один из них оказался знакомцем Виткевича из Оренбурга. Он рассказал, что вставил в дверь своей комнаты окно о четырех стеклах. Весь город сходился смотреть на такое диво, щупать стекла. И кончилось тем, что их выбили, «и я, — горестно заключил армянин. — залепил окно бумагой…»

По соседству находился ветхий и неприглядный каравансарай. Заглянув в него, Виткевич ужаснулся. По шести-восьми человек ютилось в одной каморке, а всего там было до тысячи татар, выходцев из России, — портные и сапожники. Занимались они своим ремеслом прямо на улице. Одному из портных Виткевич отдал свою офицерскую форму разутюжить и привести в порядок…

Первую прогулку он решил совершить по городу в восточном наряде и направился от каравансарая к ближнему базару. Пришлось идти по улице до того тесной, что при встрече с двухколесной арбой Виткевич принужден был перелезть через колеса и ось, которая задевала за обе противоположные стены…

Базар был крыт круглыми кирпичными сводами: свод побольше — в центре, остальные вокруг него. Глиняный пол был весь во впадинах и ямах. Под сводами сидели торговцы с разложенными на земле товарами.

Теснота и толкотня на базаре были неописуемы. Пешие и конные двигались вперемежку, крича во все горло: пушт! пушт! Разносчики толкали друг друга.

Едва пробившись через толпу, Виткевич вышел к высокой башне. У подножия ее шумела толпа. Подойдя ближе, Виткевич из разноголосого крика с трудом разобрал, что сейчас будут казнить пойманных на базаре воров.

И точно: двое полицейских в грязных рваных халатах столкнули вниз с башни двух оборванцев со связанными назади руками. Толпа ахнула, и раздался тяжелый стук человеческих тел о камни…

Донесся призыв муэдзина к молитве, и толпа рассеялась, каждый поспешил в мечеть. Улица и базар опустели вмиг.

Потрясенный и усталый, Виткевич вернулся в каравансарай, забрав у портного по пути свою отглаженную и отчищенную офицерскую форму.

Во дворе каравансарая его дожидался Абдул Керим. Виткевич пригласил его в комнату, но Абдул Керим сказал:

— Такому почтенному и знатному человеку, как мой уважаемый друг токсаба (он повысил Виткевича в чине сразу до полковника), не приличествует иметь пребывание в каравансарае. Мой скромный дом, конечно, недостоин принять такого гостя, но я осмелюсь просить вас оказать мне высокую честь и озарить светом своего пребывания мое жилище.

Произнеся столь цветистую речь, Абдул Керим умолчал о главном. Кушбеги с согласия эмира приказал Абдул Кериму взять Виткевича в свой дом, дабы было легче следить за каждым его шагом.

Виткевич отправился к Абдул Кериму верхом в полной офицерской форме. Его сопровождали казаки также верхом и в военной форме.

Толпы зевак бежали за всадниками: русского офицера, разъезжающего по Бухаре, еще не приходилось видеть бухарцам.

Тут необходимо заметить, что по возвращении Виткевича в Оренбург была распространена официальная версия: Виткевич, попавший в Бухару случайно, не снимал халата, не открывал своего офицерского звания и жил под видом купца.