В горах Сихотэ-Алиня - Арсеньев Владимир Клавдиевич. Страница 34

Когда мы вышли на берег, солнце было совсем уже низко над горизонтом. Температура воздуха быстро понижалась. Почему-то нам казалось, что река Нельма находится за мысом, который имел вид человеческой головы в профиль, погрузившейся в воду до самого рта.

Мы передохнули немного, затем надели свои котомки и пошли по самому берегу, имея с правой стороны скалистые обрывы высотою до 300 и 400 метров и слева море.

Намывная полоса прибоя была завалена каменными глыбами величиной с человеческий рост. Я полагал, что эти груды камней занимают небольшое пространство и за следующей кулисой мы вновь выйдем на морскую гальку.

Через час мы дошли до мыса Омодуони. Надежда, что за ним мы увидим наш бивак, придавала энергию. Еще сотни две шагов, и мы взобрались на скалу. Впереди был все тот же пустынный берег, те же камни, а дальше — еще какой-то высокий мыс.

Между тем стало смеркаться. Пора было остановиться на ночлег. Но где? Для бивака нужны дрова и пресная вода, но здесь, среди камней, ни того, ни другого не было.

Летом, в теплую погоду, можно как-нибудь скоротать ночь и без огня, но теперь, поздней осенью, когда к утру вода покрывается льдом, без теплой одежды и с мокрыми ногами это было опасно. Обыкновенно на берегу моря вблизи рек всегда можно найти сухой плавник, но здесь, как на грех, не было дров вовсе, одни только голые камни.

Мои спутники стали уставать, и я сам почувствовал себя очень утомленным. Мы пробовали садиться, но холод и сырость вынуждали нас итти дальше.

Через час мы добрались до второй кулисы. За ней были опять скалы, все тот же едва заметный изгиб берега и все та же пустынная полоса прибоя, заваленная камнями.

Недалеко от берега на большом плоском камне сидело несколько гагар. Птицы собрались на ночлег, но, услышав людские голоса, повернули головы в нашу сторону. Теперь они плохо видели и потому еще более насторожились. Наконец, одна гагара не выдержала. Тяжело взмахнув крыльями, она поднялась в воздух. Тотчас вслед за нею снялись все остальные птицы и низко над водой полетели к тому мысу, который остался у нас позади.

Чем больше сгущались сумерки, тем труднее становилось итти. В темноте невозможно было отличить ребро камня от щели. Мы все чаще оступались и падали.

Береговые обрывы, лишенные растительности, быстро излучали теплоту. Стоячая вода в лужах покрылась тонким слоем льда, мокрые водоросли замерзли и начали хрустеть под ногами. К ночи море совершенно успокоилось. Ни малейшего волнения, ни малейшего всплеска у берега. Мертвящая тишина вместе с мраком неслышными волнами обволакивала землю. Незаметно ночь вступила в свои права. Земля и море погрузились в глубокий мрак, так что в нескольких шагах нельзя было увидеть рядом идущего человека. Яркие звезды мерцали на небе всеми цветами радуги, а мы все еще карабкались через камни, ощупывали их руками, куда-то лезли, падали, теряли друг друга и после невероятных усилий взобрались, наконец, на высокий мыс.

Но здесь непропуск совершенно преградил нам дорогу. Пусть читатель представит себе теснину, ограниченную с одной стороны морем, а спереди и с другой стороны — высокими отвесными скалами.

Что делать? Я собрал маленький совет. Нам предстояло решить вопрос: возвращаться ли к Сахарной голове или попытаться обойти непропуск вброд по воде и потом продолжать свой маршрут дальше.

У всех нас болели ноги, руки были покрыты ссадинами, колени побиты. А что если по ту сторону мыса мы опять не найдем дров, если до бивака еще далеко, если нам всю ночь придется карабкаться через камни? Да мы не выдержим! Усталость возьмет свое, тогда можно жестоко прозябнуть и опасно заболеть. Неизвестность того, что находится по ту сторону непропуска, и надежда на счастье решили в пользу последнего предположения. Мы решили итти на риск и стали раздеваться. Чтобы сохранить одежду сухою, мы привязали ее на плечи позади головы.

Прибрежные камни слегка обледенели. В темноте не видно, насколько было глубоко. С опаской я вошел в воду по колено. Кости заныли от холода и боли. Придерживаясь за выступы скал, медленно и осторожно я подвигался вперед, за мною шел Ноздрин, а за ним Глегола.

У подножья непропуска на дне были такие же большие камни и с такими же острыми ребрами, такие же щели и провалы, как и на берегу. Темная, как чернила, вода казалась страшною. В одном месте была глубокая выбоина. Нам удалось обойти ее после долгого ощупывания дна ногами. По мере того как мы подвигались вперед, становилось глубже. Вот вода уже поднялась выше пояса. Еще шагов десять, и непропуск обойден. Впереди в темноте виднелись два больших камня, как бы положенных один на другой, дальше — острый кекур, а за ним — плоский берег.

Вдруг один из камней, верхний, шевельнулся и с сильным шумом рухнул в воду.

От него пошла большая волна, которая окатила меня с головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился в воду. В это время я почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась в комок и не расправлялась. Я дрожал, как в лихорадке, и слышал в темноте, как стрелки щелкали зубами. В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на земле сухой мелкий плавник.

— Дрова есть, — закричал он радостным голосом, — давайте скорее спички!

Читатель помнит, что я имел при себе спички в засмоленной баночке. Через несколько минут мы стояли около большого костра и сушили одежды.

В это время Глегола зачем-то отошел в сторону.

— Огонь! — крикнул он из темноты. — Вон наш бивак.

Действительно, на юге, недалеко, как маленькая звездочка, мелькал огонек. Судя по расстоянию, на котором, мы увидели огонь, до реки Нимми было еще около 5 километров. Поэтому я решил остаться на том месте, где нашли дрова. Здесь море наметало так много плавникового леса, что мы могли его жечь до утра сколько угодно.

Стрелки из одного костра разложили три, а сами поместились посредине между ними. Они то и дело подбрасывали в костры охапки хвороста. Пламя весело прыгало по сухому валежнику и освещало усталые лица людей, одежду, развешанную для просушки, завалы морской травы и в беспорядке нагроможденные камни.

Мои спутники стояли у костров и, отвернувши в сторону свои лица, сушили белье на руках и делились впечатлениями пройденного пути.

Вспомнили мы и выругали Вандагу, покинувшего нас в трудную минуту, досталось и сивучу, вымочившему маши одежды. Спать было негде. Всю ночь мы просидели у камней и клевали носами до самого рассвета.

Не дожидаясь восхода солнца, мы обулись как следует и пошли дальше.

Заря занималась во мгле. Ночью был крепкий мороз. На поверхности земли все заиндевело. Вода, скопившаяся в трещинах между камней, промерзла насквозь. Берег моря, заваленный камнями, показался еще более пустынным.

Я чувствовал себя еще более разбитым и усталым, чем вчера: кружилась голова, болели ноги, ломило спину. Однако утренний мороз подбадривал нас и заставлял двигаться скорее.

Недалеко от Нимми мы видели одну кабаргу. По чрезвычайно крутому оврагу она спускалась на берег моря. Земля ехала у нее под ногами и дождем сыпалась вниз. Глядя на нее, я невольно подумал, до какой степени животные эти приспособились и не теряют равновесия. И делается это легко, непринужденно, без всякого страха, как будто обрывы и осыпи в горах являются ее родной стихией. Услышав посторонний шум, кабарга остановилась в ожидательной позе, но затем вдруг повернула назад и сильными прыжками стала подниматься назад в гору. Достигнув вершины, она опять остановилась, еще раз посмотрела вниз, два раза крикнула пронзительно и скрылась в лесу. Ноздрин хотел было стрелять, но я остановил его. Правда, у нас не было мяса, но убитую кабаргу пришлось бы нести на себе, а мы сами еле тащили ноги.

К восьми часам утра мы перебрались через последний мыс и подошли к реке Нельме. На другой ее стороне стояла юрта. Из отверстия в ее крыше выходил дым; рядом с юртой на песке лежали опрокинутые вверх дном лодки, а на самом берегу моря догорал костер, очевидно он был разложен специально для нас. Его-то мы и видели ночью. Из юрты вышел человек и направился к реке. В левой руке он держал за жабры большую рыбину, а в правой — нож.