Цезарь Каскабель - Верн Жюль Габриэль. Страница 29

Берингов пролив не особенно глубок. Судя по геологическим исследованиям, можно ожидать, что в очень далеком будущем дно его настолько поднимется, что перешеек заменит пролив. Это будет именно тот мост, о котором мечтал Каскабель. Но если эта перемена будет удобна для путешественников, то мореплавателей, особенно китоловов, она приведет в отчаяние, потому что перешеек закроет вход в арктические моря. Тогда понадобится прорыть канал и восстановить сообщение для моряков. Но увидят это разве только правнуки наших праправнуков.

На основании гидрографических исследований выяснилось, что самое глубокое место пролива находится у азиатского берега, у Чукотского полуострова. Здесь проходит холодное течение из Ледовитого океана. У берегов Америки идет теплое течение с юга на север.

Двенадцать лет спустя у берегов острова Колючина, к северу от Чукотского полуострова, «Вега», корабль Норденшельда, застряла во льдах и простояла неподвижно целых девять месяцев, с 26 сентября 1878 года по 15 июля 1879 года.

Итак, семья Каскабель выехала 21 октября при довольно хороших условиях. Стоял трескучий мороз, но метель улеглась, и ветер упал. Однообразное серое небо нависло над землей. Солнце даже в полдень не поднималось выше трех-четырех градусов над горизонтом. Перед отъездом было решено, что в темноте ехать не будут. Там и сям на ледяном поле были трещины, и в темноте их можно было не заметить. Установили, что как только начнет смеркаться и глаз станет видеть не дальше, чем на сотню шагов, «Красотка» будет останавливаться на ночлег.

Лучше употребить две недели на переезд в восемьдесят километров, чем рисковать жизнью.

Снег образовал толстый ковер, который успел уже немного слежаться, и колеса катились довольно легко. Если бы снег больше не шел, то предстояла хорошая погода. Можно было лишь опасаться, что в том месте, где соприкасаются два течения, холодное и теплое, будет очень трудно проехать, так как льдины, плывущие в разные стороны, нагромождаются одна на другую. Это должно было очень затруднить путь.

Корнелия, Кайета и Наполеона оставались в фургоне, а мужчины должны были идти пешком, чтобы лошадям легче было тащить «Красотку».

Жан, в качестве разведчика, шел впереди с компасом в руках. Повозка продвигалась к западу, — хотя и не с такою точностью, как бы следовало, но все-таки продвигалась.

Возле лошадей шел Гвоздик, чтобы помочь или поддержать их, если Вермут или Гладиатор поскользнутся. Но вряд ли это могло случиться, так как обе лошади были хорошо подкованы.

Возле повозки шли Сергей Васильевич и Цезарь Каскабель. Хорошо закутанные и в очках, предохраняющих глаза от слишком яркого блеска снега, они шли, мирно разговаривая.

Что касается Сандра, то его невозможно было удержать в каком-нибудь определенном месте. Он бегал вокруг, прыгал и скакал не хуже обеих собак, и был очень огорчен тем, что отец не позволил ему надеть лыжи.

— С такими коньками можно пробежать пролив в несколько часов, — говорил он.

— Но ведь наши лошади не могут бегать на лыжах, — возразил ему отец.

— Я постараюсь их выучить, — отвечал шалун.

Тем временем Корнелия, Кайета и Наполеона готовили обед, и легкий дымок вился из небольшой трубы над очагом. Им было тепло; они все время заботились о том, чтобы те, кто был снаружи, не очень страдали от холода. Все время поддерживался огонь. Был готов горячий чай, в который прибавляли немного водки.

Для лошадей было припасено несколько охапок сена, которым их снабдили эскимосы порта Кларенс. Для Ваграма и Маренго было заготовлено достаточное количество мяса.

Оказалось, что на льду пролива попадалось довольно много дичи. Собаки то и дело поднимали целые тучи кайр и других птиц полярных стран.

Птицы эти, приготовленные особым способом, чтобы уничтожить присущий им запах, довольно съедобны. Но пока запасы Корнелии не истощились, решили, что ружья Сергея Васильевича и Жана будут спокойно лежать в чехлах.

Что касается тюленей и других морских животных, то в первый день путешествия их совсем не было видно.

Выехали все радостные и веселые, но чем дальше, тем грустнее становилось у всех на душе. Необъяснимая тоска охватывала при взгляде на безграничное белое пространство. К одиннадцати часам утра уже не было видно высоких скал порта Кларенс. Даже верхушка мыса принца Уэльского скрылась в далекой дымке. Впереди не было ничего, на чем мог бы остановиться глаз, и много времени должно было пройти, пока на горизонте покажется восточный мыс Чукотского полуострова. А его высоты сильно могли бы помочь путешественникам ориентироваться в дороге.

Островок Диомида, расположенный как раз на середине пролива, едва поднимается над поверхностью моря. Его можно было узнать лишь тогда, когда колеса заскрипят по его каменистой почве.

Сергей Васильевич и Каскабель шли, обсуждая создавшееся положение. Проезд через пролив казался в начале самой простой вещью. Возможно, что потом, когда он окончится, он и окажется пустяковым, но теперь, в момент совершения его, переезд этот представлялся очень опасным и рискованным.

— И угораздило же нас придумать этот переезд! — говорил Каскабель.

— Да, — отвечал Сергей Васильевич. — Не всякому придет в голову мысль ехать по льду Берингова пролива, да еще в такой тяжелой повозке.

— Вы правы, месье Серж! Но что же делать? Если в голове засела мысль о возвращении домой, то уже ничто вас не удержит. Ах, если бы дело шло только о сотнях километров через Дальний Запад или Сибирь, то об этом и говорить не стоило бы!.. Идешь по твердой земле, которая не грозит провалиться каждую минуту!.. А эти восемьдесят километров по замерзшему морю, с тяжелой повозкой, со всем скарбом, с лошадьми… Эх, если бы это все уже прошло! Кончилась бы эта самая трудная и самая опасная часть нашего путешествия!

— Да, мой дорогой Каскабель, особенно, если «Красотке» удастся вовремя достичь южной Сибири. Было бы очень неосторожно ехать берегом во время сильных морозов.

— Мы так и думали сделать… Но вы, месье Серж, должны знать эти места?

— Я знаю лишь местность между Якутском и Охотском, где я проходил во время моего бегства. Что касается дороги от границы Европы до Якутска, то у меня осталось о ней лишь слабое воспоминание. Все мы, арестанты, были страшно утомлены и тяжелой дорогой и душевными страданиями… Не желаю испытать самому лютому моему врагу то, что я перенес.

— Неужели вы совсем потеряли надежду вернуться на родину свободным, и неужели правительство не разрешит вам возвратиться?

— Для этого надо, — отвечал Сергей Васильевич, — чтобы объявлена была амнистия, которая касалась бы не одного графа Наркина, но и всех вместе с ним осужденных. Представится ли для этого возможность?.. Кто знает, мой дорогой Каскабель!

— Но ведь так грустно — жить в изгнании!.. Точно выгнали из своего собственного дома.

— Да!.. Тяжело вдали от тех, кого любишь!.. А мой бедный старик отец!.. Как бы мне хотелось его увидеть…

— Вы увидите его, месье Серж! Поверьте старому циркачу. Вы приедете в Пермь с нами!.. Разве вы не член труппы Каскабель?.. Надо мне вас научить каким-нибудь штукам, это при случае пригодится. Но самое главное — мы проведем за нос русскую полицию!

Цезарь Каскабель не мог удержаться от смеха. Нет, подумать только, — граф Наркин, важный русский барин, и вдруг поднимает тяжести, жонглирует бутылками, подает реплики клоунам и даже собирает деньги со зрителей!

Около трех часов пополудни «Красотка» остановилась. Хотя ночь и не наступала еще, но густой туман мешал далеко видеть. Жан вернулся с разведок и посоветовал сделать остановку, так как при этих условиях продвигаться дальше было опасно. Снегу здесь было меньше, и все шероховатости и неровности льда выступали наружу, так что «Красотку» все время кидало из стороны в сторону. Лошади спотыкались чуть не на каждом шагу. Полдня пути сильно утомили их.