Смертельный выстрел - Рид Томас Майн. Страница 3

Елена Армстронг ничего не знала о закладной, не знала и того, что только ее красота удерживала кредиторов от наложения запрета на имение и спасала ее отца от полного разорения. Будь это ей известно, она, быть может, с меньшим равнодушием отнеслась бы к ухаживаниям Ричарда Дерка, который в течение многих месяцев подряд выказывал ей свое расположение и, наконец, посетил дом ее отца, где хозяин встретил его с изысканной вежливостью. Он был так увлечен приемом, что не обратил внимания на холодность, с какой отнеслась к нему та, к которой стремилось его сердце. Правда, он был несколько удивлен. Он знал, что у нее было много поклонников, но он также знал, что никому из них она не оказывала ни малейшего предпочтения. Хотя поговаривали, что из всех она выделяла одного молодого человека, Чарльза Кленси, сына разорившегося ирландского дворянина, жившего по соседству. Но это были только разговоры; к тому же Кленси год тому назад уехал в Техас, куда его послал отец, поручив ему подыскать там место для устройства нового жилья. Отец умер, не дождавшись сына. Осталась мать, жившая в скромном, маленьком домике, к которому примыкал небольшой кусок земли, находившийся на окраине поместья Армстронга. Ходили слухи, что молодого Кленси со дня на день ждут домой.

Как бы там ни было, но поклонник Елены Армстронг решил довести дело до конца. Любовь его превратилась в бурную страсть, которая усиливалась холодным, почти презрительным отношением девушки к нему. Он надеялся, что с ее стороны это только кокетство и не без основания, так как внешне был очень интересным и пользовался большим успехом среди красавиц Натчеза, которые знали, что он богат, и что после смерти отца все его состояние перейдет к нему.

В одно прекрасное утро он оседлал лошадь и направился к дому полковника Армстронга. Приехав туда, он попросил разрешения видеть старшую дочь полковника. Он объяснился ей в любви и спросил, согласна ли она стать его женой, но в ответ получил холодный отказ.

Когда он возвращался домой, было ясное утро, весело щебетали птицы, но ничто не радовало его, в ушах его звучало, не переставая, холодное, презрительное: «никогда!» Лесные птицы, казалось ему, повторяли отказ, пересмеиваясь между собой; синяя сойка и красный кардинал наперебой сердито кричали на него, недовольные тем, что он ворвался в их владение.

Остановившись на рубеже двух плантаций, он приподнялся на стременах и оглянулся. Черные брови его нахмурились, губы побелели от затаенного бешенства. Он не в силах был больше сдерживаться и сквозь стиснутые зубы злобно прошипел:

— Не пройдет и шести недель, как леса эти будут моими, и пусть меня повесят, если я не перестреляю всех птиц, которые гнездятся в них. Поубавится тогда вашей спеси, мисс Елена! Посмотрим, что-то будет с вами, когда вы лишитесь крова! До свиданья, сердце мое! До свиданья! Да-с, папаша, — продолжал он, мысленно обращаясь к своему отцу, — теперь вы можете поступать, как вам угодно… Вы долго ждали. Да, почтеннейший родитель, я разрешаю вам делать что хотите с вашей закладной… подавать ко взысканию… звать шерифа… все, что вам угодно!

Злобно стиснув зубы и вонзив шпоры в бока лошади, он помчался вперед, а в ушах его по-прежнему звенело краткое, горькое: «никогда!»