Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь. Страница 21

Выход в свет в 1955 году названной книги, в которой запальчиво обличалась преступная внутренняя политика японских правящих кругов, проводившаяся накануне и в годы войны на Тихом океане, целиком отвечал духу того времени - духу "холодной войны", разгоравшейся между США и Советским Союзом в глобальном масштабе, включая и Дальний Восток. Нельзя забывать, что это был период все возрастающего накала враждебных чувств советской общественности в отношении правящих кругов США, бесцеремонно утверждавших силой оружия свой односторонний контроль и над Корейским полуостровом и над Японией. К усилению вражды вела дело и американская пропаганда, изображавшая Советский Союз как опасную, агрессивную силу, способствовавшую разгрому в Китае американских ставленников - чанкайшистов и образованию КНР во главе с коммунистическим лидером Мао Цзэдуном, силу, вскормившую в Корее режим Ким Ир Сена и оказавшую поддержку китайским добровольцам, отбросившим американскую армию на исходный рубеж - 38 параллель. Считалось нормальным поэтому не церемониться в оценках антисоветской, русофобской политики США и их сателлитов, к каким относилась и Япония, особенно тогда, когда речь шла о политике японских агрессоров.

Не было оснований у нашей страны гладить в те годы по головке и правящие круги послевоенной Японии, охотно давших согласие на превращение Японских островов в тыловую базу вторгшихся в Корею вооруженных сил США и вставших на путь воссоздания в стране вопреки действующей конституции вооруженных формирований армейского типа. Такая политика японских правящих кругов стала рассматриваться в те годы советскими государственными деятелями и прессой как опасный курс, чреватый возрождением японского милитаризма и военной угрозы нашей стране. Не случайно поэтому советская печать все чаще и шире стала публиковать тогда статьи об угрозе ремилитаризации Японии, вполне совпадавшие по содержанию и духу с публикациями китайской и северокорейской прессы.

Проблема вероятного возрождения японского милитаризма стала обсуждаться в те дни и в советских научных кругах. Обсуждалась она и в стенах Института востоковедения АН СССР. Естественно, что втянулся в изучение этой темы и я как один из тех молодых японоведов, которых прежде всего интересовали актуальные проблемы современности, связанные с конкретными практическими задачами внешней политики нашей страны. В те годы в своих научных поисках я руководствовался тогда, как руководствуюсь, кстати сказать, и сейчас, не отрешенными от реальной жизни абстрактными идеями защиты неких "общечеловеческих интересов" и "мировой справедливости", а стремлением к последовательной защите национальных интересов своей страны, своей родины, своего государства. Поэтому я был вполне убежден в своевременности и правильности того, что писал, и не испытываю никаких угрызений совести за содержание и грубоватый тон своих тогдашних публикаций.

Конечно, при выявлении возможности возвращения Японии на путь милитаристской политики возникло немало спорных вопросов. Прежде всего надо было разобраться в том, что следовало понимать под "милитаризмом", на какой почве возникло это явление в довоенные годы, оставалась ли эта почва в послевоенный период и, наконец, существовало ли в правящих кругах США и Японии сознательное стремление к возрождению в стране прежней милитаристской политики, главной целью которой становилась подготовка страны к войне. Эти вопросы, кстати сказать, широко обсуждались в те годы в американской политической и исторической литературе. В ряде книг, изданных в США, они получили широкое освещение, причем едва ли не все американские политики и историки стремились доказать, что основой японского милитаризма издавна были пережитки феодализма в экономике, государственной структуре и политической идеологии японского общества и что ликвидация этих пережитков в ходе послевоенных реформ подорвала основы японского милитаризма, в связи с чем его возрождение в Японии уже не могло произойти. Такая версия, естественно, лила воду на мельницу американской пропаганды, пытавшейся убедить мировую общественность в том, что носителями военной угрозы в Азиатско-Тихоокеанском регионе были лишь Советский Союз, КНР, КНДР и Вьетнам, в то время как правящие круги США представляли собой неких миролюбцев, заведомо неспособных на какие-либо агрессивные военные акции. (Это писалось, между прочим, в преддверии вьетнамской войны, показавшей всему миру истинную суть американского "миролюбия".)

Споры об экономических корнях, классовой сущности и конкретных проявлениях милитаристских тенденций в политике и идеологии японских правящих кругов возникли в начале 50-х годов не только заочно между советскими и американскими японоведами, но и очно в нашей собственной среде - между московскими японоведами. Помнится, в отделе Японии при обсуждении одной из рукописей сотрудников отдела такой спор возник между П. П. Топехой и мной, хотя в личном плане мы были в то время и остались надолго потом друзьями. Топеха придерживался того мнения, что японский милитаризм уходит корнями в далекое средневековое прошлое, а я, опираясь на те определения милитаризма, которые давались в некоторых из ленинских работ, стремился доказать, что и в довоенные, и в военные, и в послевоенные годы в основе японского милитаризма лежали интересы наиболее влиятельных финансовых группировок страны.

Тогда под влиянием этого спора мной была написана и опубликована в журнале "Вопросы истории" (1954, № 9. С. 131-140) статья "Японский милитаризм и его тенденциозное освещение в американской литературе" - одна из моих первых журнальных статей. В этой статье получили, на мой взгляд, совокупное отражение типичные аргументы советских политологов и историков в тогдашних спорах с американскими коллегами по поводу японского милитаризма. Хотя многое из того, что писалось мной тогда, соответствовало действительности того времени, тем не менее сегодня приходится признать, что мои опасения по поводу угрозы возрождения японского милитаризма не нашли подтверждения в последующем ходе событий. Не только миролюбивая японская общественность, но и политические лидеры правящих кругов Японии, как показали четыре минувших десятилетия, сочли за лучшее не торопиться с перевооружением страны и воздержались от возвращения страны к прежним милитаристским порядкам. Ну об этом, разумеется, жалеть не стоит: ведь возрождение японского милитаризма ни тогда, ни теперь не отвечало и не отвечает национальным интересам нашей страны. Как говорится в поговорке, "успех рождает успех". Еще до выхода из печати моей первой книги я получил от другого издательства, а именно из Госюриздата, еще одно предложение: написать книжку о государственном строе послевоенной Японии. Это предложение как нельзя более соответствовало моим тогдашним замыслам. Дело в том, что в начале 50-х годов в Советском Союзе не было ясности в оценках тех изменений, какие произошли в период американской оккупации в государственном строе Японии в итоге реформ, проведенных под давлением мировой и японской демократической общественности. Теперь, в конце XX века, никто не отрицает, что это были поистине революционные, исторические перемены, которые по своим последствиям могут быть приравнены к реформам первых лет эпохи Мэйдзи. Однако к такому пониманию значимости осуществленных в послевоенной Японии преобразований советские японоведы пришли не сразу. Во второй половине 40-х - начале 59-х годов в их публикациях преобладали негативные, скептические оценки. Фактически отрицалась прогрессивная значимость и демократический характер перемен в политической жизни послевоенного японского общества. Это наблюдалось даже в публикациях таких ведущих японоведов как Е. М. Жуков, Х. Т. Эйдус и П. И. Топеха5, не говоря уже о журналистах-газетчиках.

Столь критическое отношение наших авторов к переменам в политике послевоенной Японии было объяснимо. Ведь главное внимание они уделяли подчеркиванию того, что мешало послевоенному проведению в жизнь провозглашенного союзными державами курса на демилитаризацию Японии. Справедливо критикуя американскую оккупационную администрацию за нежелание подрывать устои власти японских монополий и монархии, советские японоведы в пылу полемики с теми, кто идеализировал макартуровские реформы, недооценивали зачастую масштабы и значимость реальных перемен, свершившихся в Японии независимо от помыслов военной администрации США и японских правящих кругов,- перемен, происшедших под нажимом международных и японских демократических сил. Сказывался, конечно, при этом и недостаток информации о японской действительности в связи с отсутствием в те годы нормальных связей Советского Союза с Японией.