Ярость - Смит Уилбур. Страница 22

– Никогда так не думайте, – почти прошипела Тара. – Кортни всегда были бессердечными разбойниками, они грабили и эксплуатировали ваш народ. Ваше дело правое, ваша борьба справедлива. Никогда не сомневайтесь в этом.

– Верно, – решительно согласилась Вики. – Но иногда приятно вспомнить о дружбе генерала с дедом. Может, когда-нибудь мы снова станем друзьями, равными друзьями, и эта дружба укрепит обе стороны.

– С каждым новым случаем угнетения, с каждым новым принятым законом эта перспектива все больше бледнеет, – мрачно сказала Тара, – и я все больше стыжусь своей расы.

– Не хочу сегодня быть печальной и удрученной, Тара. Давайте поговорим о чем-нибудь более веселом. Вы сказали, что у вас два сына, Шон и Гаррик, названные в честь предков. Расскажите о них, пожалуйста.

Но одна мысль о сыновьях и Вельтевредене заставляла Тару чувствовать себя виноватой, ей было неловко, и при первой возможности она сменила тему.

– Расскажите лучше о себе, Вики, – настаивала она. – Что вы делаете в Йоханнесбурге, так далеко от Зулуленда?

– Работаю в больнице Барагванат, – ответила Вики.

Тара знала, что это одна из самых крупных больниц в мире и определенно самая большая в южном полушарии, с 2400 койкоместами и 2000 сестер и врачей, в основном черных, потому что в больнице лечат исключительно черных пациентов. По закону все больницы, как и школы, транспорт и большинство других общественных систем, делились в соответствии с принципами апартеида.

Вики Динизулу так скромничала, рассказывая о себе, что Таре пришлось вытягивать из нее тот факт, что она дипломированная операционная сестра.

– Но вы так молоды, Вики, – недоверчиво сказала она.

– У нас есть и помоложе, – рассмеялась зулусская девушка. У нее был приятный мелодичный смех.

«Какой милый ребенок, – подумала, улыбаясь, Тара, но потом поправилась: – Нет, не ребенок – умная и деловая молодая женщина».

И Тара рассказала ей о своей клинике в Ньянге, о проблемах голода, невежества и нищеты, с которыми приходится сталкиваться, а Вики говорила о своем опыте и о тех решениях, которые они принимают в своих заботах о физическом здоровье сельского населения, пытающегося приспособиться к городской жизни.

– Как же мне нравится с вами разговаривать! – выпалила наконец Вики. – Даже не знаю, когда я так разговаривала с белой женщиной. Так естественно и свободно, – она поколебалась, – как со старшей сестрой или дорогой подругой.

– С дорогой подругой? Мне это нравится, – согласилась Тара. – И «Холм Пака», наверно, одно из немногих мест в этой стране, где мы можем встретиться и так поговорить.

Обе невольно взглянули в голову длинного кухонного стола. Мозес Гама внимательно смотрел на них, и Тара почувствовала, что сейчас перевернется кверху брюхом, как дохлая рыба. На несколько мгновений ее полностью поглотил разговор с зулусской девушкой, но теперь снова нахлынуло чувство к Мозесу Гаме. И она забыла о Вики, пока та не произнесла негромко у нее над ухом:

– Он великий человек – наша надежда на будущее.

Тара искоса взглянула на нее. Лицо Вики Динизулу светилось преклонением перед героем, она стыдливо смотрела на Мозеса Гаму, и от ревности у Тары внутри все так свело, что на мгновение она испугалась, как бы ее не вырвало.

В эту ночь, оставшись наедине с Мозесом, Тара продолжала терзаться ревностью и страхом перед неизбежной разлукой. Пока он занимался с ней любовью, ее не покидало желание навсегда удержать его в себе: она знала, что это единственные мгновения, когда он принадлежит только ей. Но она слишком быстро почувствовала, как прорвало огромную дамбу, поток хлынул в нее, и она закричала, умоляя, чтобы это никогда не кончилось, но ее крик был нечленораздельным и бессмысленным, и когда он вышел из нее, она почувствовала опустошение.

Думая, что Мозес уснул, она, держа его в объятиях, лежала и слушала его тихое дыхание, но он не спал и неожиданно заговорил, удивив ее.

– Ты разговаривала с Викторией Динизулу, – сказал он, и ей потребовалось сделать усилие, чтобы мысленно вернуться к началу вечера. – Что ты о ней думаешь? – продолжал он.

– Очень милая молодая женщина. Интеллигентная и явно преданная. Она мне очень понравилась.

Тара старалась говорить объективно, но где-то в глубине ощущала болезненную ревность.

– Ее пригласил я, – сказал Мозес. – Мы сегодня впервые познакомились.

Таре хотелось спросить: «Зачем? Зачем ты ее пригласил?» Но она молчала, боясь ответа. Она знала, что чутье не обманывает ее.

– Она зулусского королевского рода, – негромко сказал Мозес.

– Да. Она говорила, – прошептала Тара.

– Ее любят, и мне говорили, что у ее матери много сыновей. Женщины в роду Динизулу рожают много сыновей. Она будет хорошей женой.

– Женой? – выдохнула Тара. Этого она не ожидала.

– Мне нужен союз с зулусами: они самое многочисленное и сильное племя. Я немедленно начну переговоры с ее семьей. Пошлю Хендрика в Ледибург на встречу с ее отцом, чтобы они договорились. Будет трудно: тот человек старых убеждений и категорически против межплеменных браков. Эта свадьба должна поразить все племя, и Хендрик убедит старика в ее разумности.

– Но, но… – Тара обнаружила, что заикается. – Ты совсем не знаешь эту девушку. За вечер ты обменялся с ней едва ли десятком слов.

– А какое это имеет значение?

Искренне удивленный, он отодвинулся от Тары и включил ночник, ослепив ее.

– Посмотри на меня! – приказал он, взял Тару за подбородок и приподнял ее лицо. Несколько мгновений он разглядывал ее, потом убрал пальцы, словно коснулся чего-то противного. – Я ошибся в тебе, – с презрением сказал он. – Я считал тебя исключительным человеком. Подлинной революционеркой, преданным другом черных этой земли, готовой на любую жертву. А нашел слабую ревнивую женщину, полную буржуазных предрассудков белых.

Матрас под ней скрипнул: Мозес встал. Он возвышался над кроватью.

– Я зря тратил время, – сказал он, собирая одежду, и, по-прежнему обнаженный, повернулся к двери.

Тара бросилась через комнату и вцепилась в него, загораживая выход.

– Прости. Я говорила не серьезно. Прости. Пожалуйста, прости, – умоляла она, а он стоял молча, холодный и отчужденный. Она заплакала, слезы приглушили ее голос, и ее слова потеряли смысл.

Она медленно соскользнула на пол, все еще обнимая его, встала на колени.

– Пожалуйста, – всхлипывала она. – Я сделаю все. Только не бросай меня. Я сделаю все, все, что ты скажешь, – только не отсылай меня так.

– Встань, – сказал он наконец, и, когда Тара покаянно стояла перед ним, негромко произнес: – У тебя есть еще один шанс. Один. Поняла?

Она кивнула, все еще глотая слезы, неспособная внятно ответить. Нерешительно протянула руку и, когда Гама не оттолкнул ее, взяла его за руку и отвела к кровати.

Когда он снова лег на нее, он знал, что она наконец созрела, полностью созрела. И сделает все, что он прикажет.

Проснувшись на рассвете, Тара увидела, что Гама смотрит ей в лицо, и мгновенно вспомнила ночной ужас, страх перед его презрением, перед отвержением. Она дрожала, чувствуя страшную слабость, и готова была разрыдаться, но он спокойно взял ее и с мягким сочувствием занялся любовью. Это ее успокоило, помогло снова почувствовать себя цельной и полной жизни. Потом он негромко заговорил с ней.

– Доверюсь тебе, – сказал он, и благодарность Тары была так велика, что она начала задыхаться. – Я принимаю тебя как одну из нас, во внутренний круг.

Она кивнула, но не могла говорить, глядя в его яростные черные глаза.

– Ты знаешь, как мы вели борьбу до сих пор, – сказал он, – мы играли по правилам белых, но эти правила сочинили они и сочинили так, чтобы мы никогда не победили. Прошения и делегации, комиссии, расследования, представители – но в конечном счете всегда появляются новые законы, направленные против нас, определяющие все сферы нашей жизни: как мы работаем, где живем, как нам позволено перемещаться, или есть, или спать, или любить… – Он презрительно замолчал. – Пришло время переписать правила. Вначале кампания неповиновения, когда мы сознательно нарушим связывающие нас законы, а после… – Его лицо стало свирепым. – После этого борьба продолжится и станет великой битвой.