Ярость - Смит Уилбур. Страница 6

Когда Тара носила Изабеллу, она переселилась сюда, да здесь и осталась. В прошлом году она сменила обстановку комнаты – убрала бархатные занавеси и мебель в стиле Георга Второго и Людовика Четырнадцатого, кумские шелковые ковры и великолепные картины маслом кисти Де Йонга и Ноде [9], соскребла тканые обои со стен и золотую патину с желтых половиц, так что они теперь выглядели совсем незатейливо.

Стены теперь были совершенно белые, с единственной огромной картиной напротив кровати; это было чудовищное нагромождение геометрических фигур и цветных пятен в духе Миро, исполненное неизвестным студентом школы искусств Кейптаунского университета и не имеющее никакой ценности. По мнению Шасы, картинам надлежало служить приятным украшением и одновременно быть хорошим вложением денег. Картина Тары не отвечала ни одному из этих требований.

Мебель для своего будуара Тара выбрала прямоугольных форм из стекла и нержавеющей стали, и ее было очень мало. Край кровати проходил почти вровень с голым полом.

– Это шведский стиль, – объяснила Тара.

– Отправь ее назад в Швецию, – посоветовал Шаса.

Теперь он сел на стальной стул и закурил сигарету. Тара нахмурилась, глядя в зеркало.

– Прости. – Шаса встал и выбросил сигарету в окно. – После ужина я буду долго работать, – он снова повернулся к жене, – и хочу предупредить тебя, что завтра днем лечу в Йохбург и буду отсутствовать несколько дней. Возможно, пять или шесть.

– Отлично.

Она выпятила губы, чтобы покраситься светло-лиловой помадой, которую Шаса ненавидел.

– Еще одно, Тара. Банк лорда Литтлтона готов предоставить нам кредит на развитие золотоносных полей в Свободной Оранжевой республике. Я сочту личным одолжением, если вы с Молли не станете размахивать перед ним своими черными шарфами и развлекать толпу веселыми рассказами о несправедливости белых и о кровавой черной революции.

– Я не могу поручиться за Молли, но сама обещаю быть паинькой.

– Почему бы тебе сегодня не надеть бриллианты? – сменил он тему. – Ты в них так хороша.

С тех пор как Тара присоединилась к движению «Черный шарф», она ни разу не надевала бриллианты с шахты Х’ани. В них она чувствовала себя Марией-Антуанеттой.

– Не сегодня, – ответила она. – Они слишком кричащие, а у нас всего-навсего скромный семейный ужин.

Она пуховкой напудрила нос и посмотрела на Шасу в зеркало.

– Почему бы тебе не спуститься, дорогой? Твой драгоценный лорд Литтлтон прибудет с минуты на минуту.

– Сначала хочу укрыть Беллу.

Он подошел и встал за ней.

Они серьезно смотрели друг на друга в зеркале.

– Что с нами случилось, Тара? – тихо спросил он.

– Не понимаю, о чем ты, дорогой, – ответила она, но опустила глаза и принялась старательно поправлять платье.

– Увидимся внизу, – сказал Шаса. – Не задерживайся и поухаживай за Литтлтоном. Он важен для меня и любит красивых женщин.

После того как он закрыл за собой дверь, Тара несколько мгновений смотрела на нее, потом вслух повторила его вопрос:

– Что с нами случилось, Шаса? Очень просто. Я выросла и больше не могу терпеть ту пошлость, которой ты заполняешь свою жизнь.

По дороге вниз она заглянула к детям. Изабелла спала, закрыв лицо плюшевым мишкой. Тара спасла дочь от удушения и прошла к мальчикам. Не спал только Майкл. Он читал.

– Гаси свет! – приказала она.

– Мама, только до конца главы!

– Туши!

– Только одну страницу!

– Давай, давай!

И она ласково поцеловала его.

Наверху, у лестницы, она набрала в грудь побольше воздуху, как ныряльщик на высоком трамплине, солнечно улыбнулась и спустилась в голубую гостиную, где первые гости уже пили херес.

Лорд Литтлтон оказался гораздо лучше, чем она ожидала, – высокий, седовласый, добродушный.

– Вы охотитесь? – спросила она при первой возможности.

– Не выношу вида крови, дорогая.

– А верхом ездите?

– Лошади? – фыркнул он. – Глупые твари, чтоб их!

– Думаю, мы станем добрыми друзьями, – сказала она.

В Вельтевредене Таре не нравились многие комнаты; но особенно она ненавидела столовую, где со стен смотрели стеклянными глазами головы давно мертвых, убитых Шасой зверей. Сегодня она воспользовалась возможностью и усадила Молли напротив лорда Литтлтона; через несколько минут он уже радостно смеялся.

Когда они оставили мужчин с портвейном и сигарами и пошли в дамскую комнату, Молли отвела Тару в сторону, едва сдерживая возбуждение.

– Я весь вечер не могла дождаться, когда мы с тобой останемся наедине, – прошептала она. – Ни за что не догадаешься, кто сейчас в Кейпе.

– Так скажи.

– Секретарь Африканского национального конгресса, вот кто. Мозес Гама!

Тара застыла, побледнела и уставилась на нее.

– Он придет к нам в дом, чтобы поговорить с небольшой группой, Тара. Я его пригласила, и он специально просил, чтобы ты присутствовала. Я не знала, что вы знакомы.

– Встречались всего раз… – Она тут же поправилась: – Два раза.

– Придешь? – настаивала Молли. – Шасе лучше не знать об этом, понимаешь?

– Когда?

– В субботу, в восемь вечера.

– Шаса улетает, а я буду, – сказала Тара. – Ни за что на свете не пропустила бы.

Шон Кортни был основным игроком команды младших школьников Западной провинции – «Мокрых щенят», как их прозвали. Рослый и сильный, он смог создать в игре с юниорами Рондбоша четыре сложные ситуации и сам их реализовал, а отец и младшие братья стояли в это время на боковой линии и одобрительно кричали.

После финального свистка Шаса задержался лишь для того, чтобы поздравить сына, и с трудом подавлял желание обнять потного, улыбающегося подростка с травяными пятнами на белых шортах и содранным коленом. Нечто подобное на глазах у сверстников смертельно обидело бы Шона. Вместо этого они обменялись рукопожатием.

– Отличная игра, парень. Я тобой горжусь, – сказал Шаса. – Прости за уик-энд. Буду должен.

И хотя его сожаление было искренним, Шаса подъезжал к взлетному полю в Йонгфилде в состоянии душевного подъема. Дики, его механик, уже вывел самолет из ангара и поставил на предстартовую стоянку.

Шаса выбрался из «ягуара» и постоял с сигаретой в углу рта, с восторгом оглядывал стройную машину.

Это был бомбардировщик «Москит DH-98». Шаса купил его на одной из распродаж техники Королевских военно-воздушных сил в Биггин-Хилл [10], и специалисты из «Де Хэвиленд» [11] разобрали самолет и полностью собрали заново. Шаса даже попросил переклеить деревянные конструкции новым удивительным клеем «аралдайт» [12]. Клей «родакс», использовавшийся в оригинальной конструкции машины, в тропических условиях оказался ненадежным. Когда сняли вооружение и военное оборудование, летные качества «москита», и без того превосходные, еще улучшились. Даже «Горно-финансовая компания Кортни» не могла позволить себе содержать новейший пассажирский реактивный самолет, так что «москит» был лучшим из возможных вариантов.

Прекрасная машина стояла в ожидании, как готовый взлететь сокол, два мощных двигателя «роллс-ройс» готовы были ожить и унести самолет в голубизну неба. Голубой – вот ее цвет, голубой и серебряный. Машина сверкала на ярком капском солнце, на ее фюзеляже на месте опознавательного знака Королевских военно-воздушных сил теперь красовался герб «Компании Кортни» – стилизованный серебристый алмаз с инициалами компании на гранях.

– Как второе правое магнето? – спросил Шаса у Дики, подошедшего в промасленном комбинезоне. Маленький механик ощетинился.

– Работает, как часы, – ответил Дики.

Механик любил самолет даже больше, чем Шаса, и любое несовершенство, каким бы незначительным оно ни было, глубоко ранило его. Когда Шаса сообщал о чем-нибудь таком, Дики очень расстраивался. Он помог Шасе погрузить в бомбовый отсек, переоборудованный в багажный, дипломат, спальный мешок и ящик с оружием.