Топ и Гарри (Художник А. Громов) - Вельскопф-Генрих Лизелотта. Страница 52

— Джо Браун приглашает тебя и твоего отца на прощальный ужин. Быть на этом ужине — твоя обязанность, твоя служба. Так сказал инженер Браун, — произнес Генри.

— Но служба не обязывает меня пить виски. Я не пью. Это может вызвать неудовольствие, если я приду и не стану пить. Но если хочет Джо Браун и если хочет отец — я приду.

— Хорошо. Мы будем вас с отцом ждать, как только прибудет поезд. — Генри был рад покинуть палатку. И дело было не только в том, что у них с Харкой не находилось общего языка. Ему не по себе было от женщины, которая присутствовала при разговоре. Он принял ее за старуху, но о возрасте ее трудно было сказать что-то определенное. Вместо носа у нее был багровый рубец, уши отрезаны, щеки совершенно провалились, руки худы, как палки. Закутанная в черный платок, словно страшный идол, восседала она в глубине палатки.

Харка тоже не сожалел о быстром уходе молодого инженера. Поразмыслив немного, он покинул палатку и пошел в лавку. Для этой единственной в лагере торговой точки в одном из бараков был отведен угол с окном. Все здесь стояло втридорога, но так как других лавок поблизости не было, покупатели находились. Харка дождался, пока все разошлись, и тогда попросил трубочного табаку. Он расплатился монетой, которую извлек из расшитого индейским орнаментом кошелька. Подкладка кошелька с одной стороны была зеленая, с другой — красная. Юноша демонстративно повернул зеленую сторону к торговке. Это был условный знак. Торговка — черноволосая смуглая метиска — улыбнулась во весь рот, сверкнув белыми зубами, и на языке дакота тихо сказала:

— Старуха все слушает. Вечером она придет с внучкой за водой.

Харка вышел. Вернувшись в палатку, он отдал табак немой индианке, выкурил трубку и улегся спать. До прощального ужина было еще далеко.

Вечером он отвязал коня и поехал к ручью, который еще не пересох, напоить коня. Дул ветер. Чуть доносились обычные запахи лагеря — запахи грязной одежды, потных человеческих тел, кухни. Едва слышались далекие голоса, бренчание котлов. На западе лежали горы, на которые уже упали фиолетовые тени. В небе заблестели звезды.

Старуха пришла.

Эта полная старая индианка целыми днями работала на кухне, чтобы прокормить себя и свою внучку. Она пришла сюда с ней, девочкой лет четырех, и пока ребенок плескался в воде, она говорила на языке жестов, но не с ребенком, как мог бы подумать посторонний наблюдатель, а с притаившимся Харкой, которого сразу же заметила. Она сообщила, что на кухню заходил парень из банды Джима и болтал там с белокожей девчонкой, что затевается какое-то злое дело.

Юный индеец осмотрелся по сторонам и на языке знаков же ответил:

— Пусть придет белая борода с нашими братьями.

Старуха поняла ответ, позвала ребенка и ушла обратно в лагерь. Она жила вместе с негритянками рядом с кухней, куда и вернулась с девочкой. Тут она извлекла из своего мешка светлый китель, который брала в починку, и отправилась с ним в канцелярию лагеря. Человек с льняной бородой, которая делала его на вид старше, чем он был, подметал помещение. Старуха взяла у него из рук щетку, чтобы продолжить эту работу, положила зашитый китель на стол и сказала белобородому:

— Приведи своих друзей на прощальный вечер. Гарри придет. — Молодой человек забрал китель, поблагодарил старуху и вышел. Он натянул китель на себя, посмотрел на звезды, определил, что у него еще есть время до начала празднества, и как будто без всякой цели направился к железнодорожному пути, туда, где должен был остановиться поезд. Там он встретил траппера, который нес дозор. Как будто между прочим бросил ему негромко:

— Сегодня во время праздника мы сядем неподалеку от Гарри. — Затем в полный голос спросил: — Ну, так когда же придет поезд?

Тут подошел Рэд Джим, и белобородый не стал продолжать разговора. Джим мог его узнать, а до сих пор белобородый избегал попадаться ему на глаза. В нем трудно было узнать того босоногого юношу, который три года назад чуть не получил пулю из револьвера Джима. Сейчас он снова вернулся в лагерь и под чужим именем нанялся на работу. Табельщик взял его себе помощником, и Мак Лину, как его звали, было известно многое, что некоторые люди хотели бы сохранить в тайне. Это Мак Лин сообщил Харке, что Рэд Джим присваивает деньги индейцев-разведчиков. Харка при отце сказал об этом Джиму, и тому пришлось отказаться от чужих заработков. Харку с этого времени Рэд Джим возненавидел еще больше.

Около полуночи пришел поезд.

— Ну вот, и последний день завершен точно по графику, — сказал инженер. — Значит, можно начинать. Пошли.

В огромной палатке, которая обычно служила и столовой и магазином, были расставлены простые столы и скамейки. Посредине сооружен помост, где уже разместились музыканты. Стол для инженеров и администрации стоял поближе к буфетной стойке, недалеко от широкого прохода. Кто-то расстелил на нем скатерть и поставил цветы. Это не было предусмотрено программой Генри, но он и не подал вида, что это для него неожиданность.

Джо Браун сел в центре, его преемник Тейлор — слева от него, начальник станции — справа. Другие инженеры, бухгалтер и кассир заняли места по соседству.

Браун сделал заказ на весь стол.

Вошел Матотаупа. Волосы его были аккуратно расчесаны на пробор и завязаны в две косы. Лоб стягивала повязка из змеиной кожи, сзади за нее заткнуты два орлиных пера, которые не часто украшали голову бывшего вождя. Прекрасно расшитая кожаная куртка была, однако, изделием не дакота, а пауни, о чем свидетельствовали линии узора. Впрочем, это могли понять только знатоки. Матотаупа держал себя независимо и гордо. Царственная осанка и весь праздничный наряд делали его совершенно другим человеком. Это был не индсмен, который собрался поужинать со своими товарищами по разведке, это был вождь, приготовившийся к приему знатных гостей.

Харка, следовавший позади отца, не уступал ему ростом, но был по-юношески стройный. Куртки на нем не было: зимнюю, меховую, он не захотел надевать, а летнюю он так еще и не приобрел. Отцовская накидка из бизоньей шкуры, наброшенная на его плечи, была украшена изображениями подвигов военного вождя рода Медведицы. Никто не мог сказать, было ли какое-нибудь оружие под этой накидкой. Садясь за стол, молодой индеец выбрал такое место, чтобы молодчики Рэда Джима оказались перед его глазами.

Заиграл оркестр. Скрипач подошел поближе к почетным гостям и запел под свою скрипку. Гости, поднимая бокалы, поворачивались к Джо Брауну и приветствовали его. Джо едва успевал раскланиваться. Выступать с речами он не собирался, это было не в его духе. Матотаупа подошел к Джо и что-то сказал ему. Инженер с удивлением поднял голову и энергичным жестом подозвал официантку Дези, на полной шее которой уже поблескивали капельки пота.

— Дези! Имей, пожалуйста, в виду: за эти два стола, что перед нами, расплачивается Топ! За все.

Девушка с сомнением посмотрела на вождя.

— Топ! О, тебя ждет такой расчет, что ты бы смог купить целую ферму… Да сможешь ли ты заплатить столько?!

Матотаупа усмехнулся, достал небольшой кожаный кошелек и раскрыл его, чтобы девушка могла заглянуть.

— Топ!.. Кто бы мог подумать! — Дези даже залилась краской, а глаза ее засияли так, словно она увидела чудо.

Матотаупа протянул ей несколько монет.

— Это за твою работу, — сказал он.

— Заказывайте, Топ платит за всех! — объявила Дези гостям за обоими столами, убирая монетки в карман передника.

— Виски и виски! — весело заорали разведчики.

Очень скоро многие захмелели, послышались глупые, грубые шутки, начались хвастливые речи, а люди все пили и пили за Матотаупу.

Временами казалось даже, что виновник торжества Матотаупа, а не Браун. Харка спокойно ел свое жаркое и не принимал участия в разговорах, которые были неприятны и неинтересны ему. Матотаупе приходилось то и дело поднимать свой бокал, однако он еще не выпил ни одного, а когда Дези подошла, чтобы наполнить бокал еще раз, он выплеснул на землю остатки вина. И Харка заметил это.