Дорога ветров - Ефремов Иван Антонович. Страница 110

В станке Баин-гол, расположившемся на бугре у скрещения нескольких дорог, мы были ошарашены сообщением, что наши крытые фургонами машины прошли здесь два дня назад, двадцать пятого числа! Эта новость означала, что в Шаргаин-Гоби отряд Рождественского ничего не делал, а попросту пронесся сквозь нее. Впоследствии выяснилось, что Рождественский, узнав от сведущих людей в Гоби-Алтайском аймаке о большом количестве «каменных» костей в Дзергенской («Эфедровой») котловине, устремился туда и попросту бросил работу в Шаргаин-Гоби. Он спасся от ответственности только тем, что ему действительно удалось найти крупное местонахождение. Но Шаргаин-Гоби осталась неисследованной и ждет ученых.

Мы направились в Дзергенскую котловину, в погоню за чересчур проворными исследователями. Как на сказочном перепутье, три дороги предстали перед нами. Мне очень хотелось поехать по правой, потому что она шла на перевал с манящим названием Алтан-Хадас-даба («Перевал Полярной Звезды», вернее — «Золотого кола», как эта звезда называется у монголов). Но туда шла старая дорога, в обход Дзергенской впадины, и мы поехали по средней в бывший сомон Алтан-Тээли («Золотой шпенек»). где узнали, что крытые машины прошли дальше на запад. Слева от нас гигантской стеной шел вдоль всей Дзергенской котловины хребет Батыр-Хаирхан («Милостивый Богатырь»), понижавшийся лишь далеко на севере. Его огромные конусы выноса слились в наклонный бэль, по краю которого вилась дорога. Большая ледниковая долина прямо против нас позволяла разглядеть в центральной части хребта плоский снеговой купол.

Мы прошли около четырех километров за поселок Алтан-Тээли и остановились у дороги в зарослях берез. Всех нас порадовала неожиданная встреча с любимым деревом русского человека. Маленький ручеек журчал по мшистым камням, тонкие белые стволы раскачивались на ветерке, а листва шептала нам про родину. Мирно и спокойно стало на душе. Устали мы за этот день порядочно, так как проехали триста пять километров.

Дзергенская котловина была неширока. На восточной ее стороне, на расстоянии двадцати — двадцати пяти километров, поднимался бэль хребта Бумбату-Нуру («Курган-гора»), шедшего параллельно Батыр-Хаирхану. Большие красновато-желтые пятна — размывы гобийских пород — виднелись у подножия Бумбату. Как оказалось, именно там Рождественский обнаружил большие скопления ископаемых животных. Местонахождение было названо по сомону — Алтан-Тээли. Под нами на дне котловины протягивалось к северу узкое болото с кое-где поблескивавшими лужами воды. Чувствуя, что наши товарищи где-то близко, я решил попробовать подать им сигнал ракетами, которыми мы запаслись в этом году. Один за другим два ослепительно белых огня взвились над погрузившейся в ночную тьму впадиной. Эффект был потрясающим. В болоте внизу поднялся надсадный птичий гомон. Кричали утки, цапли, журавли, заухали низкими голосами еще какие-то большие птицы вероятно пеликаны. Где-то заблеяли и замычали домашние животные. Но товарищи, находившиеся в этот момент в ущельях бэля Бумбату-Нуру, на противоположной стороне котловины, ничего не заметили.

Продолжая путь на север, мы благополучно доехали до Дзерген сомона и здесь получили сведения, что две крытые машины прошли дальше на север. Перебраться на другую, восточную, сторону котловины у сомона, чтобы посмотреть там выходы красноцветов, было невозможно, и мы поехали дальше. В северном конце котловины дорога близко прижалась к хребту. Здесь бэль был узок и покрыт сплошь черным щебнем, среди которого отдельные группы больших угловатых камней сверкали в низком солнце почти ослепительно, как полированный металл. Это сияние черных предметов, столь характерное для Монгольской Гоби, поистине удивительно!

Стена хребта Батыр-Хаирхана необычайно крута и непрерывна. Выше стены — скалистые ребра, двугранные и черные, они тянутся на всю высоту хребта и заканчиваются вверху блюдцеобразными впадинами. По впадинам веерообразно развертываются к вершинам мелкие русла, сливающиеся книзу в одну глубокую долину. В этом месте хребет так близко к дороге, так крут и высок, что его исполинская масса, надвигающаяся на зрителя, кажется почти нереальной — очень уж велика. Впечатление усиливает едва заметная голубая дымка, одевающая склон от подножия до вершины. В этой дымке круча хребта как бы всплывает вверх, над головой. Позади, на юге, хребет теряет свою стенообразную монолитность и рассекается темными глубокими долинами, дно которых снизу не видно и таинственно. Зато .сквозь долины видны светлые купола гольцов со снежными полями. Черные от пустынного загара глыбы камней на конусах выноса означали, что эти выносы — старые остатки древнего, прекратившегося здесь размыва гор. Свежие, современные выносы громоздились высокими конусами, а валуны и щебень на их поверхности были совсем светлыми.

Центр котловины занимала низина с озерками и зарослями камыша. Сотни уток, гусей, розовых фламинго, белых цапель раззадорили наших охотников, однако позорно бежавших от комаров и слепней. Оазис богатейшей птичьей жизни был узок (два — четыре километра), зажатый между бэлями параллельных хребтов.

К северу от Дзерген сомона появилось огромное поле светлых гранитных валунов, разбросанных с почти равными промежутками на пространстве около четырех квадратных километров. Машины наши лавировали между глыбами. Местность казалась сказочной, как будто сошедшей с былинных картин Рериха. В больших камнях, разбросанных по степи на зеленой траве, всегда есть что-то очень привлекательное. Таков типичный для русской равнины ледниковый ландшафт, где испокон веков жили, сражались и умирали наши предки…

Через пятьдесят километров от сомона бэли Батыр-Хаирхана и Бумбату-Нуру сомкнулись, глубокая впадина между ними исчезла. Мы повернули направо, поднялись над дном Дзергенской котловины и через пятнадцать километров достигли гряды Оши («Водопой»), за которой высился хребет Чжиргаланту («Счастливый»).

Вдоль гряды проходил не то канал, не то речка (как мы узнали потом — и то и другое), по которому быстро текла пресная вода из озера Хараусу. Мы заметили телеграфные столбы на старой Хобдосской дороге и, так как нигде не было видно ни машин, ни белых палаток, решили доехать до озера. За кочкастой низменной котловиной Боро-Дуруни-Ама («Дождливого Облака Пасть») в мутном воздухе засветились воды озера Хараусу. Но мы так и не увидели всю эту огромную водную гладь. Лишь небольшой залив врезался углом сюда, в безотрадную песчаную равнину, которая, несомненно, раньше была дном этого же ныне уменьшившегося озера. Я сразу понял, что наши мечты о закидывании сетей в озеро порождены незнанием. Отсюда, с юга, подходов к озеру почти не было. Вся прибрежная зона озера имела всего лишь полуметровую глубину с топкой грязью на дне. Становилась совершенно ясной несостоятельность рыболовных стремлений нашего Яна Мартыновича.