Дети капитана Гранта (иллюстр.) - Верн Жюль Габриэль. Страница 13

– Хотите знать, друзья мои, что я думаю? – сказал Паганель. – Так вот: вам очень хочется, чтобы я остался.

– Вам самому, Паганель, смертельно хочется остаться, – парировал Гленарван.

– Чертовски! – воскликнул ученый-географ. – Но я боялся быть навязчивым.

Глава девятая

Магелланов пролив

Все на яхте пришли в восторг, узнав о решении Паганеля. Юный Роберт с такой пылкостью бросился ему на шею, что почтенный секретарь Географического общества едва удержался на ногах.

– Бойкий мальчуган! – сказал Паганель. – Я обучу его географии.

А так как Джон Манглс брался учить Роберта морскому делу, Гленарван – быть мужественным, майор – хладнокровным, леди Элен – добрым и великодушным, а Мери Грант – благодарным таким учителям, то, очевидно, юный Грант должен был стать безукоризненным джентльменом.

«Дункан», быстро закончив погрузку угля, покинул эти унылые места. Уклонившись к западу, он попал в течение, проходившее у берегов Бразилии, а 7 сентября при сильном северном ветре пересек экватор и очутился в Южном полушарии.

Все шло прекрасно. Все верили в успех экспедиции. Казалось, каждый день прибавлял шансы найти капитана Гранта. Едва ли не больше всех верил в успех сам капитан «Дункана». Впрочем, его вера была внушена главным образом горячим желанием, чтобы мисс Мери утешилась и была счастлива. Джон Манглс питал к этой девушке особые чувства, которые он так плохо скрывал, что все на «Дункане», кроме Мери Грант и его самого, их заметили. Что же касается ученого-географа, то, вероятно, он был самым счастливым человеком во всем Южном полушарии. По целым дням изучал он географические карты, разложенные на столе в кают-компании. Из-за этого у него происходили ежедневные споры с мистером Олбинетом, которому он мешал накрывать на стол. И надо сказать, что в этих спорах на стороне Паганеля были все пассажиры яхты, за исключением майора – тот относился к географии с обычным своим равнодушием, в особенности же в обеденное время. Кроме того, Паганель раскопал у помощника капитана целый ворох разрозненных книг и, найдя среди них несколько испанских, решил изучать язык Сервантеса, которого, надо заметить, никто на яхте не знал. Знание этого языка должно было облегчить географу изучение чилийского побережья. Полагаясь на свои лингвистические способности, Паганель надеялся к прибытию в Консепсьон свободно говорить по-испански. Итак, он с жаром взялся за занятия и беспрестанно бормотал непонятные слова.

В свободное время он еще умудрялся заниматься с Робертом: рассказывал ему о земле, к которой «Дункан» так быстро приближался.

10 сентября, когда яхта находилась под 5°37’ широты и 31°15’ долготы, Гленарван узнал то, чего, вероятно, не знают многие и более образованные люди. Паганель излагал новым друзьям историю Америки. Говоря о великих мореплавателях, по пути которых следовал «Дункан», он упомянул Христофора Колумба и закончил утверждением, что великий генуэзец так и умер, не подозревая, что он открыл Новый Свет.

Слушатели запротестовали, но Паганель стоял на своем.

– Это совершенно достоверно, – объявил он. – Я отнюдь не хочу умалять славу Колумба, но факт остается фактом. В конце пятнадцатого века все помыслы людей были направлены к тому, чтобы облегчить сношения с Азией и западными путями выйти к востоку. Одним словом, стремились найти кратчайший путь в «страну пряностей». Это и пытался осуществить Колумб. Он совершил четыре путешествия, приставал к Америке у берегов Гондураса, Никарагуа, Верагуа [40] и Коста-Рики, причем все эти земли считал японскими и китайскими. И он умер, не подозревая о существовании огромного материка, увы, даже не унаследовавшего его имени.

– Я готов поверить вам, дорогой Паганель, – отозвался Гленарван. – Но позвольте мне выразить удивление и задать вам вопрос: кто же из мореплавателей правильно понял открытие Колумба?

– Его последователи, начиная с Охеды, который сопровождал Колумба в его путешествиях, затем Винсент Пинсон, Америго Веспуччи, Мендоса, Бастидас, Кабрал, Солис, Бальбоа. Эти мореплаватели проплыли вдоль восточных берегов Америки, отмечая на карте их границы: триста шестьдесят лет назад их несло к югу то самое течение, которое теперь несет и нас с вами. Представьте, друзья мои, мы пересекли экватор как раз в том месте, где пересек его Пинсон в последний год пятнадцатого века, и мы приближаемся к тому самому восьмому градусу южной широты, под которым Пинсон высадился тогда у берегов Бразилии. Годом позже португалец Кабрал спустился южнее – до Порту-Сегуру. Затем Веспуччи во время своей третьей экспедиции, в тысяча пятьсот втором году, продвинулся еще дальше на юг. В тысяча пятьсот восьмом году Винсент Пинсон и Солис соединились для совместного обследования американских берегов, и в тысяча пятьсот шестнадцатом году Солис открыл устье реки Ла-Платы, но там его съели туземцы. Честь же первым обогнуть новый материк выпала Магеллану. Этот великий мореплаватель в тысяча пятьсот двадцатом году направился к Америке с пятью судами. Он проплыл вдоль берегов Патагонии, открыл порт Десеадо, а также бухту Сан-Хулиан, где долго простоял. Затем, открыв за пятьдесят вторым градусом широты пролив Вирхенес [41], который впоследствии получил его имя, Магеллан вышел в Тихий океан. Ах, какую радость он должен был почувствовать, как забилось от волнения его сердце, когда перед его глазами, сверкая под лучами солнца, раскинулось новое море!

– Как бы мне хотелось быть там! – воскликнул Роберт, воодушевленный словами географа.

– Мне тоже, мой мальчик, и, конечно, я не упустил бы такого случая, родись я на триста лет раньше.

– Но это было бы печально для нас, господин Паганель, – отозвалась леди Элен, – ведь в этом случае вас не было бы с нами на палубе «Дункана» и мы не услышали бы всего того, что вы сейчас рассказали нам.

– Другой бы рассказал вам об этом вместо меня, сударыня, и он еще прибавил бы, что западный берег Америки был исследован братьями Писарро. Эти искатели приключений основали здесь много городов. Куско, Кито, Лима, Сантьяго, Вильяррика, Вальпараисо и Консепсьон, куда направляется наш «Дункан», обязаны им своим существованием. Открытия братьев Писарро дополнили открытия Магеллана, и очертания американских берегов были, к большому удовлетворению ученых Старого Света, занесены на карту.

– Ну, я не удовлетворился бы этим, – заявил Роберт.

– Почему же? – спросила Мери, глядя на своего юного брата, увлеченного рассказом обо всех этих открытиях.

– В самом деле, мой мальчик, почему? – с ободряющей улыбкой спросил и лорд Гленарван.

– Да потому, что я захотел бы узнать, есть ли еще что-нибудь за Магеллановым проливом.

– Браво, друг мой! – воскликнул Паганель. – Я тоже захотел бы узнать, простирается ли материк до Южного полюса или там открытое море, как предполагал Дрейк, один из ваших соотечественников. Итак, несомненно, что если бы Роберт Грант и Жак Паганель жили в семнадцатом веке, то они непременно отправились бы вслед за двумя голландцами – Схаутеном и Ле Мером, стремясь, как и они, отгадать эту географическую загадку.

– Это были ученые? – спросила леди Элен.

– Нет, просто смелые купцы, которых мало заботила научная сторона открытий. В то время существовала голландская Ост-Индская компания, которая одна имела право провозить товары через Магелланов пролив. А так как тогда не знали другого пути в Азию, кроме этого пролива, такая привилегия была просто грабительской. И вот несколько купцов решили уничтожить эту монополию, открыв другой пролив. В их числе был некий Исаак Ле Мер, человек умный и образованный. Он снарядил на свои средства экспедицию, во главе которой были поставлены его племянник Якоб Ле Мер и Схаутен, опытный моряк родом из Горна. Эти отважные мореплаватели пустились в путь в июне тысяча шестьсот пятнадцатого года, почти через сто лет после Магеллана. Они открыли новый пролив между Землей Штатов и Огненной Землей, названный проливом Ле Мера, а в феврале тысяча шестьсот шестнадцатого года обогнули столь известный теперь мыс Горн, который еще больше, чем его собрат, мыс Доброй Надежды, заслуживает названия мыса Бурь.