Адъютант его превосходительства - Северский Георгий Леонидович. Страница 37

— Морячок, бушлат не продашь?

— Купи! — улыбнулся Семён Алексеевич, глядя на неё отсутствующими глазами. Женщина привычным ощупывающим движением схватилась за полу бушлата, он распахнулся, и Мирон успел выхватить взглядом за поясом у морячка ребристую рукоять нагана. Остальное произошло мгновенно.

— Ты кого за собой привёл, гад?! — ощерившись, прошипел Мирон в лицо Загладину и обеими руками с силой отбросил его от себя. Загладин полетел под ноги Семёну Алексеевичу, а Мирон метнулся в сторону, в гущу базара. Преследовать его было бесполезно, да и некому. Семён Алексеевич крепко держал Загладина, который катался по земле, бешено отбиваясь руками и ногами. На губах у него выступила пена.

Толпа забурлила, кинулась к месту происшествия и вынесла на пятачок, к брошенной Мироном телеге, Юру.

Юра видел, как Семён Алексеевич поднял за лацканы пиджака Загладина и прислонил его к телеге.

— Сбрасывай сено ты… покупатель! — толкнул чекист Загладина, но тот не шелохнулся.

Услужливые руки собравшихся быстро сбросили сено. Под ним на телеге рядами лежали винтовки и цинковые ящики с патронами…

Хоронясь за чужими спинами, Юра дождался, когда чекисты увели Загладина, а следом за ними, медленно продираясь сквозь галдящую толпу, двинулась телега с оружием. Проводив их взглядом, Юра бросился домой. Прямо с порога, не успев отдышаться, объявил Викентию Павловичу, что чекисты арестовали Загладина.

Как Юра и предполагал, известие это встревожило Сперанского, он бессильно опустился на диван.

— Боже мой! Все пропало! — прошептал Сперанский и, уткнув голову в большие ладони, несколько минут сидел молча, затем, с трудом подняв голову и глядя на Юру невидящими, недвижными глазами, стал расспрашивать его обо всем увиденном. Юра рассказал, откуда он знает Семена Алексеевича, как увидел его на улице, как пошёл за ним и за Загладиным и как потом потерял их в густой базарной толпе.

— Зачем столько подробностей? — нетерпеливо оборвал Юру Сперанский, нервно, до хруста заламывая руки. — Потом? Что было потом?

— Потом он его арестовал!.. — чувствуя, как подкатывает к его сердцу неприязнь, сказал Юра.

— Кто? — резко спросил Сперанский. — Боже мой, кто же?

— Чекист… Семён Алексеевич.

— Как арестовал? Подошёл, наставил наган? Или схватил, связал? Откуда ты знаешь, что он его арестовал?

— Я видел! Они стояли возле телеги, а на ней — целая гора оружия.

— Постой-постой! Ничего не понимаю! — Викентий Павлович нервно вскочил, прошёлся по комнате. — Ты их потерял в толпе! Так откуда же, они возникли? И потом… этот чекист… он шёл за Загладиным? Телеги не было! Откуда она взялась? И при чем тут оружие?

Юра подумал немного и затем сказал:

— Я их потом нашёл, на привозе. Они стояли возле телеги с сеном. И он сказал: «Сбрасывай сено… покупатель!»

— Кто сказал? — Взметнулись брови у Викентия Павловича.

— Ну, сам Семён Алексеевич! — стараясь не сбиваться и обо всем рассказывать толково, объяснил Юра. — Сено сбросили, а там столько оружия!.. А потом пришли ещё какие-то, наверное тоже чекисты, и увели Загладина.

— А оружие? — нашёл в себе последние силы спросить сражённый этим известием Сперанский.

— Увезли, наверное, в Чека, — спокойно сказал Юра, удивляясь тому, как быстро впал в панику этот с виду большой и сильный человек.

— «Не знаю»! «Наверное»! «Кажется»! — прокричал на какой-то визгливой ноте Сперанский, нервно расхаживая взад и вперёд по комнате. Затем торопливо вышел в коридор, стал одеваться. Но, продев в пиджак руку, остановился, словно поражённый какой-то тревожной мыслью. И вдруг стал беспомощно рвать руку из пиджака. Пронёсся мимо Юры в свой кабинет и вскоре снова выскочил оттуда с Юриной курточкой в руках.

— Надевай курточку! Ну, быстрее надевай и сходи к Бинскому! — выдохнул изнеможённо Сперанский.

— Что сказать, Викентий Павлович? — с готовностью вскочил Юра.

— Нет-нет, не надо! Никуда не ходи! — замахал на него руками Сперанский. И, ошеломлённый собственной беспомощностью, он обессилено опустился на диван, закрыл глаза ладонью и, качаясь из стороны в сторону, долго сидел так, не проронив ни слова. Вдруг снова вскочил с места, забегал по комнате:

— Да-да! К Бинскому не нужно! Пойдёшь к Прохорову в Дарницу. Помнишь, ты ходил к Прохорову?

— Песчаная, пять?

— Вот-вот! Скажешь, дядя прислал за маслом. Да, за маслом и ещё за перловой крупой. Только, пожалуйста, живее, бегом!.. Надевай курточку!

— Можно, я без курточки, Викентий Павлович! На улице жарко! — неожиданно упёрся Юра.

— Тебя, болвана, не спрашивают, жарко или нет! Одевайся! — исступлённым шёпотом прошипел Сперанский.

— Что за тон, Викентий?! — возмущённо сказала вошедшая в комнату Ксения Аристарховна. — Право же, подобным тоном…

— Мне сейчас не до церемоний, дорогая! — резко обернулся к жене Сперанский, и на щеках его вспухли два возмущённых румянчика. — Ах, тон вам, видите ли, не нравится? Львовская порода! Чистоплюи! Дон-Кихоты!.. — И, яростно обернувшись к Юре, закричал: — Слышишь, ты? Одевайся!

Викентий Павлович стал со злостью натягивать на Юру курточку, неловко заламывая ему руку. Юра решительно отстранился, обернулся к Сперанскому и тихо, но твёрдо отчеканил:

— Никуда я не пойду! Ни в курточке, ни без курточки! Вы дадите мне адрес папы, и я уеду к нему! Сегодня же!

Они долго так стояли, с нескрываемой ненавистью глядя друг на друга.

Первым очнулся Сперанский и совсем другим тоном, ласковым, жалобным, сказал:

— Я тебя прошу… умоляю! Да-да, умоляю! Это крайне необходимо… если ты не желаешь несчастья мне и Ксении Аристарховне! — И с уничижительной, просительной улыбкой протянул к Юре руку с курточкой.

Юра медленно оделся, не глядя на Сперанского, неторопливо вышел из дому. Путь в Дарницу был не близкий. Надо было спуститься на набережную и по Цепному мосту перейти через Днепр. Дарница напоминала деревню, столько было на её улицах травы и соломенных крыш. Она была сплошь застроена деревянными хатами и дачными домиками. Жизнь здесь текла тихо и дремотно. Тощие дворовые собаки грелись на солнце, лёжа прямо на середине пыльных улочек. К посёлку примыкала лесопилка с ржавыми подъездными путями. На поросших высокой травой запасных путях покоилось огромное кладбище неремонтируемых вагонеток, вагонов и паровозов. Многие были без колёс, иные лежали на боку. Обойдя это кладбище, Юра вышел на узкий деревянный тротуар. За старинной часовней отыскал знакомый невзрачный домик, толкнул косо зависшую на петлях калитку. Вошёл в небольшой запущенный двор, посредине которого стоял колодец со сгнившим срубом, а дальше — в самой глубине — виднелся полузавалившийся сарай. Некрашеные ставни окон дома были наглухо закрыты. Создавалось впечатление, что дом брошен, что в нем давно никто не живёт. Поднявшись на крыльцо, Юра постучал.

— Заходи! — ответили ему тотчас.

В почти пустой, оклеенной узорчатыми обоями прихожей Юра разглядел невысокого полного человека с гладкой, до блеска выбритой головой. Это и был Прохоров. Он выжидательно смотрел на Юру.

— Викентий Павлович послал за маслом и крупой! — тяжело дыша, сказал Юра.

— За маслом? И за крупой? — переспросил Прохоров и поспешно провёл Юру в комнату, сухо сказал: — Раздевайся!

Скрипнула дверь, и в комнату вошёл Бинский.

— А, кадет! — сказал он, ничуть не удивившись появлению Доры.

— Он пришёл за крупой! — многозначительно сказал Прохоров Бинскому и добавил: — И за маслом тоже!

Словно тень набежала на холодные глаза Бинского, он тревожно взглянул на Прохорова, краешки его плотно сжатого рта опустились.

Юра привычно снял курточку, повесил её на спинку стула и беспечно отвёл глаза в сторону, как бы давая понять, что он все понимает. Они оба одновременно положили руки на курточку, и так же разом отдёрнули их. Переглянулись. И Бинский все тем же скрипучим голосом привычно сказал:

— Вот что, кадет! Ты пока погуляй во дворе. Ну, пока мы все приготовим!