Путешественник - Дженнингс Гэри. Страница 62

– Моя новая кобыла! Да я ведь только что ее купил! – Торговец был в ярости и продолжал избивать раба. – В жизни не встречал таких негодяев!

– Непослушная лошадь заблудилась, хозяин, – вопил негодяй, защищая руками голову. – Мне пришлось последовать…

– Лошадь заблудилась? И залезла в повозку? Ты лжешь мне с такой же легкостью, с какой вступаешь в сношения с невинными животными! Ты отвратительный извращенец!

– Вы должны мне верить, хозяин, – продолжал вопить извращенец. – Ваша кобыла могла уйти далеко и потеряться. Или я мог оседлать ее и убежать.

– Bismillah, мне бы этого очень хотелось! Ты оскорбляешь саму благородную систему рабства!

– Тогда продай меня, хозяин, – хныкал оскорбитель. – Всучи меня какому-нибудь ничего не подозревающему покупателю и прогони с глаз долой.

– Estag farullah! – Торговец принялся молить Небеса в полный голос. – Аллах да простит мне мои грехи, я думал, что именно так и сделаю. Эти господа собирались купить тебя, мерзкая дрянь, но теперь они увидели, как тебя поймали, как раз когда ты чуть не изнасиловал мою лучшую кобылу!

– О! Поверьте мне, хозяин, ничего особенного, – заявил этот мерзавец, осмеливаясь говорить с благочестивым негодованием. – Я знавал множество кобыл и получше.

Лишившись дара речи, торговец сжал кулаки и зубы и прорычал: – Arrgh!

Возможно, это ругательство оказалось бы не единственным, если бы Джамшид не прервал его, сказав сухо:

– Мирза торговец, я заверил мессиров, что вы надежный человек и ваш товар тоже заслуживает доверия.

– Клянусь Аллахом, так оно и есть, мирза визирь! Я не продам, а отдам им даром этот ходячий гнойник! Клянусь, теперь, когда я узнал его истинную природу, я не продам его даже старой жене шайтана! Я искренне прошу прощения у вас, мессиры. И это создание тоже сейчас извинится. Ты слышишь меня? А ну извиняйся за отвратительное представление. Немедленно выражай свою покорность! Говори же,

Ноздря!

– Ноздря? – воскликнули мы в изумлении.

– Это мое имя, добрые хозяева, – пояснил раб, в тоне его не было слышно извинения. – У меня имеются и другие имена, но чаще всего я называюсь Ноздрей, и для этого есть причина.

Он приложил грязный палец к кончику носа и поднял его вверх, так что мы смогли увидеть: вместо двух ноздрей у раба оказалась одна большая. Зрелище само по себе было достаточно омерзительным, но оно еще и усугублялось обилием торчащих оттуда волос, покрытых соплями.

– Сие мелкое наказание я понес однажды за еще меньшее преступление. Не относитесь ко мне с предубеждением из-за этого, добрые хозяева. Как вы понимаете, я не обычный человек, кроме того, у меня есть бесчисленные достоинства. Я был моряком, прежде чем попал в рабство, и путешествовал повсюду, от моего родного Синда до далеких берегов…

– Gesu Maria Isepo [131], – сказал дядя Маттео удивленно. – Язык этого человека таuкой же проворный, как и его средняя нога!

Это нас так поразило, что мы позволили Ноздре продолжить свою болтовню.

– Я бы и сейчас путешествовал, но, к несчастью, меня захватили в рабство. Я как раз занимался любовью с самкой шакала, когда на меня напали охотники за рабами, а вы, господа, без сомнения, знаете, как михраб суки обхватывает любящий ее zab и удерживает его. Потому-то я и не мог бежать быстро с сукой шакала, которая свисала у меня спереди, подскакивала и скулила. В результате меня схватили, моя карьера моряка закончилась и началась карьера раба. Но без ложной скромности могу сказать, что вскоре я стал совершенно необыкновенным рабом. Вы заметили, что я говорю сейчас на sabir, торговом языке Запада, а теперь послушайте, благородные хозяева, я говорю еще на фарси, торговом языке Востока, и на своем родном синдхи, на пушту, хинди и языке панджаби. Я также сносно изъясняюсь на арабском, преуспел в нескольких тюркских диалектах и…

– Ты не можешь заткнуться сразу на всех?

Ноздря продолжил небрежно:

– У меня еще есть много достоинств и талантов, о которых я даже не начал говорить. Я хорошо лажу с лошадьми, как вы уже могли заметить. Я вырос среди них…

– Ты только что сказал, что был моряком, – заметил дядя.

– Правильно, я стал моряком, когда уже вырос, проницательный хозяин. А еще я разбираюсь в верблюдах, умею рассчитывать и составлять гороскопы тремя способами – арабским, персидским и индийским. Я отклонил предложения многих известных хаммамов, которые хотели нанять меня как непревзойденного мойщика. Я умею окрашивать седые бороды хной и убирать морщинки, используя мазь из ртути. Своей единственной ноздрей я умею играть на флейте лучше, чем музыкант делает это ртом. Также отверстие сие может быть использовано и для иных целей…

Тут отец, дядя и визирь воскликнули в унисон: – Dio me varda!

– Этот человек и у личинки вызовет отвращение!

– Убери его, мирза торговец! Он пятно на городе Багдаде! Оставь его где-нибудь стервятникам!

– Я слышал и подчиняюсь, о визирь, – ответствовал торговец. – Позвольте показать вам другой товар?

– Поздно, – коротко сказал Джамшид, хотя он и мог бы сказать очень многое о торговце и его товаре. – Во дворце уже ждут нашего возвращения. Пойдемте, мессиры. Всегда есть завтра.

– И завтрашний день будет более ясным, – добавил торговец, мстительно глядя на раба.

Итак, мы покинули загон с рабами, а затем и базар и отправились в обратный путь вдоль улиц и садов. Мы уже подходили к дворцу, когда дядя заметил:

– Подумать только! А ведь этот презренный негодяй Ноздря так и не извинился!

Глава 3

Слуги снова переодели нас в нарядное платье, и мы опять присоединились к шаху Джаману, чтобы принять участие в вечерней трапезе. И снова еда оказалась восхитительной – всё, за исключением ширазского вина. Помню, что на десерт в тот день были сладости sheriye, которые представляют собой сорт пасты вроде нашей fetucine [132] лапши. Их делают из сливок с миндалем, фисташек и узких полосок золотой и серебряной фольги, таких тонюсеньких, что их тоже можно есть.

Пока мы обедали, шах сказал нам, что его светлейшая первая дочь, шахразада Магас, испросила дозволения отца составить мне компанию и сопровождать гостя во время пребывания в Багдаде, с тем чтобы показать город и его окрестности, разумеется в сопровождении дуэньи, и что сие позволение было ей дано. Отец бросил на меня косой взгляд, но поблагодарил шаха за его доброту и за доброту шахразады. После этого отец объявил, что поскольку теперь я точно буду в хороших руках, то совершенно необязательно покупать раба, который бы присматривал за мной. Таким образом, утром он мог со спокойной душой отправиться на юг в Ормуз, а Маттео – в Басру.

Я проводил дядю с отцом на рассвете; каждый из них ехал в сопровождении дворцовых стражников, которым шах поручил служить гостям и защищать их во время путешествия. После этого я отправился в сад, где меня уже ждала шахразада Магас (разумеется, со своей бдительной тенью, бабушкой), вознамерившаяся сегодня под ее присмотром показать мне город. Приветствуя шахразаду, я произнес традиционное «салям», ни словом не упомянув о ее намеках, да и сама Магас за весь день тоже ничего не сказала на этот счет.

– Рассвет – самое подходящее время, чтобы посмотреть нашу дворцовую мечеть, – заявила она и сопроводила меня в молельный дом, где предоставила наслаждаться его внутренним убранством, которое действительно оказалось восхитительным. Огромный купол был покрыт мозаикой из голубых и серебряных плиток и увенчан золотым шаром; все это сияло в лучах восходящего солнца. Шпиль минарета напоминал гигантский, великолепно сделанный подсвечник, покрытый богатой гравировкой и мозаикой из драгоценных камней. Именно там мне и пришло в голову одно интересное соображение, которое я вам сейчас и поведаю.

вернуться

131

Иисус Мария Иосиф (ит.).

вернуться

132

Измельченная (ит.).