В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Обручев Владимир Афанасьевич. Страница 10

Через несколько лет он сам начал водить караван, выучился русской грамоте и счету, отлично вел торговлю с монголами, часто заменял мне проводника. Я узнал, где живет его отец, съездил к нему, помирил его с сыном. С тех пор Лобсын стал самостоятельным, вернулся в улус [19], женился, но каждый год осенью обязательно работал в моем торговом караване вместе со мной или же вел часть его по моему поручению в другие места. В остальное время года также нередко посещал меня.

Ростом он был повыше меня, плечистый, сильный, а лицом даже менее монголистый, чем я, унаследовал от бабушки тангутскую кровь и потому имел мало выдающиеся скулы, почти прямой нос и довольно густые волосы, небольшие усы и бородку.

Так вот, в половине весны следующего года после описанной находки золота Лобсын приехал ко мне и говорит:

— Знаешь, Фома, я узнал еще одно место, где можно накопать много золота.

— Ишь ты, жадный какой стал! — смеюсь. — У меня еще много твоей доли осталось. Что тебе еще нужно?

— Если хочешь знать, не в золоте самом дело, а в поисках его. Опять поедем с тобой налегке, новые места увидим, людей посмотрим и поищем.

— Шатун ты этакий! Не сидится тебе в юрте. Жену, ребят имеешь, юрту хорошую, скотину всякую. Жил бы себе припеваючи.

— Скучно жить так, без дела. Видно, душа у меня бродяги. Потому и по зимовкам езжу без особой надобности.

— Ну, подожди, осенью опять с караваном поедем.

— С караваном это не то, работа все одна и та же, а дороги и места уже знакомые. А вот налегке с тобой, как прошлый раз, куда-нибудь по новым местам и подальше.

— А новый клад этот далеко зарыт?

— Далеко, в Алтайских горах.

— Опять план с описанием раздобыл?

— Нет, не план, а в разговоре узнал. К отцу приехал за подаяньем старый лама и разговорился. Отец ему сказал про золотые рудники в Джаире, и он тут вспомнил; вот, говорит, недалеко от моего монастыря на речке Алтын-гол в Алтае богатый золотой рудник имеется. Прежде в нем золото добывали, но богдыхан запрет положил, и наш князь рудокопов прогнал, строгий караул поставил, чтобы никто не мог брать это богдыханское золото.

— Как же мы туда полезем, если рудник караулят?

— Ловкий человек обойдет караул. Вот мы с тобой не испугались волков, которые караулили золото в Чий-чу, а добыли его. Поедем, Фома, попытаемся.

Сколько же времени нам понадобится?

— В месяц, пожалуй, не обернемся. Клади шесть недель. Станет тепло, съездим, новые места увидим. Ты в Алтайских горах не бывал, а я их мало-мало знаю.

— Если так далеко — нужно взять палатку, запас всякий, значит, целый вьюк и верблюда.

— Нет, верблюда не нужно, время будет теплое, спину ему испортим. И в случае погони с завьюченным верблюдом далеко не уйдешь. Возьмем пару вьючных коней и поедем налегке.

Уговорил-таки Лобсын меня. Вспомнил я, как скучно в Чугучаке летом — духота, пыль, работы почти нет, торговля плохая, а у кочевников на летовках ни денег, ни сырья еще нет на обмен. Порешили — в половине мая поедем.

— Заготовь чаю, сахару, сухарей себе на два месяца, — наказал Лобсын. — Я привезу баурсаки, масло, пенки сушеные(чура), мясо вяленое. И вот еще — сшей два черных халата себе и мне.

— На меху или на вате? — рассмеялся я. — На что они, время будет теплое!

— Нет, халаты самые легкие из миткаля, что ли, но с колпаком для головы. И разрисуй их красками, как полагается для представлений на празднике Цам.

Я вспомнил, что во время этого праздника ламы маскируются, изображают фантастических животных, свирепых божеств и дают большие представления для развлечения богомольцев, стекающихся на праздник и жертвующих монастырям продукты и деньги.

Лобсын рассказал, как нужно разрисовать халаты, но на мой вопрос, для чего они понадобятся нам, ответил с усмешкой:

— Там узнаешь! Может, и не понадобятся. А на всякий случай нужно иметь их.

В половине мая у меня было все готово. Я нашел надежного старика, который должен был поселиться в моем домике и караулить двор и склад. Товар в складе и дом были застрахованы, а оставшееся золото зарыто в укромном месте на дворе, так что в случае пожара в мое отсутствие я не рисковал потерять свои богатства. В назначенный день приехал Лобсын и привел двух верховых и двух вьючных коней и собачку-караульщика.

Мы выехали ранним утром по большой дороге на восток вверх по долине реки Эмель. Как и в первую поездку, слева от нас тянулся крутой южный склон Тарбагатая, а справа подальше цепь Барлыка. Но мы ехали в этот раз ближе к подножию Тарбагатая по дороге на перевал через этот хребет. Степь уже зеленела молодой скудной травкой и полынью, среди которых алели, словно пятна крови, чашечки мелкого степного мака. Хохлатые жаворонки то и дело взлетали впереди нас и заливались в синеве неба под лучами солнца, поднявшегося из-за темных мрачных отрогов Уркашара, разрезанных крутыми ущельями.

В одном из логов, которые тянулись с Тарбагатая и которые пересекала дорога, я увидел небольшое глинобитное здание и возле него лужу воды, окруженную грязью, истоптанной копытами многих животных. Людей и домашних животных не было видно.

— Что это за дом? — спросил я.

— Это аршан [20], целебный источник, — сказал Лобсын. — Сюда из Чугучака приезжают больные лечиться в жаркие дни.

— Что, в этой грязной луже купаются или воду из нее пьют! — воскликнул я с ужасом.

— Нет, там в домике яма есть вроде колодца. Зайдем, погляди.

Мы подъехали к зданию; оно не имело окон, а только узкую дверь, загороженную толстой жердью. Я заглянул внутрь и увидел возле боковой стены квадратную яму с грубым срубом из толстых досок, доверху наполненную водой. Ничего больше на земляном полу не было, здание не имело и крыши.

Этот примитивный курорт заинтересовал меня, я спешился и вошел в здание. Вода в яме, глубиной около аршина, была почти чистая, на вкус чуть-чуть кисловатая, довольно холодная. Минеральная вода, очевидно, выбивалась со дна этого колодца и, проникая под стену здания, образовала лужу возле него, из которой пили животные.

— Вот из этого колодца больные воду пьют, — пояснил Лобсын, — а иные окунаются в нем, потому что вода очень холодная, купаться нельзя.

— А от каких болезней лечатся?

— Которые желудком страдают, рвотой, печень если болит — тоже помогает, говорят. Поставят по соседству палатку на степи и живут недели две-три. А иной приедет с бочкой, наберет воды и увезет к себе в город и там пьет, стаканов десять в день. Помогает вода также у кого глаза болят, слезятся; водой этой глаза каждый час моют и тоже пьют.

Позже консул объяснил мне, что при надлежащем благоустройстве вода этого источника — углекислого — сделалась бы более крепкой.

В китайский город Дурбульджин мы приехали уже вечером и завернули на постоялый двор, сберегая свои запасы.

— Далеко ли поехали, хозяева? — спросил китаец, подавший нам блюдо с горячими пельменями и чайник.

— В Зайсан по торговым делам, — сказал Лобсын.

— За перевалом на русской границе ваши вещи будут осматривать в таможенном карауле. Теперь за китайский шелковый товар большую пошлину берут.

— Ну, у нас, кроме припаса, ничего нет. Мы в Зайсан за товаром поехали, — сказал я.

Китайца, очевидно, смутили наши объемистые, хотя не тяжелые вьюки. До Зайсана только три дня езды с двумя ночевками, так что много припасов не нужно возить с собой.

За Дурбульджином мы вскоре свернули с дороги в Зайсан и поехали дальше вверх по долине реки Сары-эмель, которая составляет правую вершину реки Эмель и течет между Тарбагатаем и Уркашаром. Дорога пересекала отроги Тарбагатая, а справа за речкой Сары-эмель тянулся длинный и узкий гребень со странным названием Джилантель, т. е. «змеиное жало». Его, действительно, можно было сравнить с жалом змеи, вытянутым вдоль огромной пасти, челюсти которой составляли с одной стороны Тарбагатай, с другой — Уркашар, поднимавшиеся выше. Этот гребень Джилантель поднимался на восток зелеными уступами, на которых паслись кое-где бараны и коровы, обнаруживая присутствие зимовок, разбросанных по долинам как реки Сары-эмель, так и реки Кара-эмель, которая течет между Джилантелем и Уркашаром, составляя левую вершину реки Эмель.