У самого синего моря. Итальянский дневник - Осис Наталья. Страница 38

Да и сами по себе путешествия с двумя маленькими детьми – то еще удовольствие. После того как мы однажды потеряли Петю в аэропорту Мальпенса, для каждой поездки мы обшиваем и обвешиваем детей ярлычками и этикетками. Самое остроумное изобретение нашего папы – пристегнутый к ребенку офисный брелок для ключей, на котором вместо номера комнаты написаны имя-фамилия ребенка и номера телефонов родителей. Я, признаться, всегда с завистью слежу за многодетными скандинавскими парами, смотрю на их послушных детей, на неизменно спокойных родителей, говорю себе, что, если они так могут, значит, и я смогу, но в гигантском пространстве аэропорта не могу чувствовать себя ни на секунду спокойной. Для моих бармалеев поездка – приключение, и они переступают порог аэропорта с твердым намерением оттянуться по максимуму. Может, мне не стоит удивляться, если меня спрашивают, мои ли это дети?

Преодолев все препятствия, отделяющие нас от волшебных новогодних каникул в России, снега мы не застали. По серым улицам мел пыль ледяной ветер. Маша боязливо упрятывала нос в высокий воротник комбинезона, а Петька, побродив пару дней по промерзшему асфальту, устроился перед телевизором, заявив, что пойдет снова гулять, только когда пойдет снег. В разных кафе, куда мы продолжали заглядывать по итальянской привычке, на моих мелких детей посматривали с опаской. Кофе был ниже всякой критики. Мои родители с ужасом обнаружили, что я и дети привыкли теперь есть по часам. А большая часть моих друзей никак не понимала, зачем детей нужно таскать за собой, если можно оставить их бабушкам. Когда же нам пришло время уезжать, все вздохнули с облегчением. И снег, разумеется, выпал на следующий же день после нашего отъезда.

Мне до сих пор странно думать, что «за снегом» быстрее, удобнее и дешевле ездить не в Россию, а в Альпы. Больше скажу, мне такая мысль вообще не могла прийти в голову, несмотря даже на то, что итальянская школа в феврале устраивает недельный перерыв в занятиях, называемый settimana bianca– белая неделя, которую положено посвящать лыжам и снегу. Меня потащила за собой моя подружка Джузи, по совместительству – мама Петькиной одноклассницы, в две секунды доказав, что ничего сложного в такой поездке нет и быть не может. Папа неожиданно обрадовался идее сбагрить нас куда-нибудь на неделю и собственноручно заняться воспитанием Машки, которой уже надоело к тому времени прикидываться ангелом. Мы в один заход купили все необходимое за две с половиной копейки в «Декатлоне» и поехали.

Действительно, оказалось все очень удобно. На основные горнолыжные курорты прямо из Генуи ездят автобусы, можно ехать и поездом – с парой пересадок, что даже приятно, если не тащить с собой лыжи. В любом случае дорога занимает меньше чем полдня, и можно успеть в тот же день записать ребенка в горнолыжную школу, взять напрокат горнолыжное оборудование, купить ски-пасс и потом еще весь вечер, не торопясь, переползать из сауны в бассейн, а из бассейна – в гидромассаж.

В Доломитах никаких проблем со снегом не было. Петя был почти весь день в лыжной школе, где, кстати, выучился кататься не только быстро, но и на удивление прилично. Я обнаружила большой выбор черных трасс, Джузи проводила больше времени в горных приютах, чем на склоне, но никто никому не мешал, и все были довольны. Утром нас будило молочно-белое сияние за окном, после пяти небо наливалось пурпурным и лиловым, и к вечеру, когда мы отстегивали лыжи перед входом в отель, вокруг нас уже сгущались фиолетовые сумерки – все было точно так, как мы хотели. Медленные снегопады, сплошной пеленой закрывающие все вокруг, слепящий глаза снег, переливающийся под солнцем, санки, снежки и даже тройка с бубенцами – все слагаемые ностальгии по классической русской зиме мы неожиданно нашли в Южном Тироле – области Итальянских Альп, в Италии называемой Alto Adige. И там же я неожиданно обнаружила в себе новую разновидность патриотизма – любовь к итальянцам.

Итальянцев в той части Южного Тироля, куда мы поехали кататься на лыжах, было абсолютное меньшинство. Было сколько-то славян, в основном поляков, практически не было англоговорящих туристов, зато был миллион немцев. Может, они были не только немцы, но говорили они все по-немецки, очень громко и очень… неприятно. В горнолыжных приютах в любой час дня пили пиво из гигантских кружек. Пили тоже громко. Еще громче ржали. Ни разу не слышала, кстати, чтобы немцы на горнолыжных курортах смеялись. Тихо, иронично, весело, по-детски, беззаботно, бездумно – как угодно. Но зато повсюду меня преследовали взрывы оглушительного ржания – так, что я вздрагивала. Не спорю, я не понимала и не понимаю ни слова по-немецки, но держу пари на что угодно, что шутка, над которой таксмеются, не может быть ни умной, ни тонкой, и сомневаюсь даже, чтобы она могла быть приличной. Но все бы это я пережила спокойно, если бы не баня. Милые мои итальянцы, может быть, и не знали как следует, что можно и что нельзя в бане, но в незнакомых условиях нормальные итальянцы руководствуются своим ярко выраженным эстетическим чутьем. Не принято в банной зоне носить купальные костюмы? Они вспомнят что-нибудь из жизни древних римлян и как-нибудь сообразят, как правильно завернуть (или оголить) собственное тело, чтобы оно гармонично вписывалось в окружающую среду. Устраивая свое тело на полке, любой итальянец инстинктивно сделает так, чтобы оно, то есть тело, не оскорбляло бы ничьего эстетического чувства, и в первую очередь – собственное чувство прекрасного. Практически получается, что нормальный итальянец, руководствуясь принципами разумного эгоизма, неизменно следует чеховской максиме о том, что в человеке все должно быть прекрасно. Теми же принципами разумного эгоизма руководствуются и немцы, но, к сожалению, в основе их эгоизма лежит не чувство прекрасного, а практическое удобство. Удобно старой и морщинистой тетке снять купальник и сесть, раскинув ноги на полке? Значит, она так и сделает. Удобно кошмарному мужлану с гигантским пивным животом пройти к выходу перед сидящей юной барышней? Значит, так он и пройдет, и хорошо, если она успеет вовремя отклониться назад, чтобы он ее по лицу чем-нибудь болтающимся не задел. А если их безобразные тела не нравятся каким-то там итальянам, так это их проблемы.

Может быть, все дело в том, что область Альто-Адидже, она же Южный Тироль, – область до сих пор в некотором роде спорная: она отошла к Италии после Первой мировой войны, и жители Южного Тироля совсем не хотят считаться итальянцами. Они получили максимальную административную и финансовую независимость, но, как я понимаю, одна только мысль, что их могут принять за итальянцев, их очень раздражает – попробуйте однажды назвать шотландца англичанином, и вы сразу поймете, о чем я говорю. В маленьком магазинчике всякой всячины, куда мы зашли однажды, чтобы купить солнцезащитный крем, на самом видном месте висел портрет кайзера Вильгельма, и хозяин магазина все время норовил стать поближе к портрету и молодецки подкрутить точно такие же, как у кайзера, усы. По-итальянски, понятное дело, он принципиально не говорил ни слова. В прелестных горных приютах обходились без кайзера, но перекричать горластых немцев и добиться чашки кофе подчас было непросто – италоговорящих клиентов в них тоже старались не замечать. Не везде, конечно, но гораздо чаще, чем если бы это было простой случайностью.

Однажды, когда Петька, пару раз споткнувшись об вытянутые в проход ноги, вдохнув тяжелый запах перегара, совсем оробел от воплей и ржания за те десять минут, когда нас старательно не замечали, и только усилием воли удерживал навернувшиеся ему на глаза слезы, я не выдержала. Звонко хлопнув его по спине, я громко сказала по-русски: «Не робей, сынку, войну с немцами мывыиграли». Не знаю, из каких глубин подсознания у меня это выскочило, я сама даже удивилась. Но эффект был значительный. Мгновенно воцарилась тишина, ноги, перегораживающие проход, убрались под лавки, и хозяин осторожно спросил нас по-итальянски, не русские ли мы, случайно (то есть слышал, подлец, как мы просили кофе). Я не стала говорить с ним по-итальянски. «Русские, – громко сказала я на своем родном языке, – и хотим кофе и капучино. Ферштейн? – потом, подумав, прибавила: – Битте. Вот так-то, Петруха, теперь тебе все понятно?» Так мы в первый раз выпили кофе в приятной тишине.