Лоцман - Купер Джеймс Фенимор. Страница 54

- Они отправились туда не ради детских забав, и на шлюпке едва разместились те, кто действительно был нужен. Но этот мистер Диллон принял мое предложение и дал слово, что Гриффит вернется через час после его возвращения в аббатство. Сдержит ли он слово?

- Возможно, - ответил Мерри после минутного размышления, - потому что сейчас его больше всего заботит присутствие мистера Гриффита под одной крышей с мисс Говард. Я допускаю, что он не изменит своему слову, хотя вид у него неискренний.

- Глаза у него лживые, я согласен, - подтвердил Барнстейбл, - но все же он джентльмен и дал обещание. Несправедливо заранее подозревать его в нечестном поступке. Я хочу верить ему! Теперь слушайте меня, сэр! Отсутствие офицеров старшего возраста возлагает особую ответственность на ваши молодые плечи. Смотрите за этой батареей так пристально, как если бы вы находились на топе мачты вашего фрегата и следили за появлением неприятеля. Как только вы увидите на ней свет, рубите канат и уходите в открытое море. Вы найдете меня где-нибудь под утесами. Идите вдоль берега, не теряя из виду аббатства, пока не встретитесь с нами.

Мерри внимательно выслушал эти и другие весьма существенные предписания командира, который, отправив своего помощника с тендером (третий офицер находился в числе раненых), был вынужден доверить дорогую его сердцу шхуну юноше, чей возраст не позволял считать его опытным и искусным моряком.

Когда все наставления и инструкции были исчерпаны, Барнстейбл вернулся ко входу в каюту и снова зорким взглядом окинул пленника. Диллон поднял голову и, словно чувствуя, что его внимательно рассматривают, придал своему желтому, уродливому лицу выражение безнадежной покорности судьбе. По крайней мере, так показалось Барнстейблу, и эта мысль породила сочувствие в душе благородного моряка. Тотчас отказавшись от всех подозрений, ставивших под сомнение честь пленника, как недостойных их обоих, Барнстейбл приветливо пригласил его спуститься в вельбот. При этих словах лицо Диллона на миг исказилось такой коварной усмешкой, что лейтенант опешил. Но эту промелькнувшую усмешку так легко было принять за улыбку предвкушения свободы, что порожденные ею сомнения исчезли так же быстро, как и возникли. Барнстейбл уже было собрался последовать за ним в шлюпку, как вдруг почувствовал легкое прикосновение руки к своему плечу.

- Что вам? - спросил он у гардемарина, который остановил его.

- Не слишком доверяйте Диллону, сэр, - прошептал встревоженный юноша. - Если бы вы видели, какое у него было лицо, когда он поднимался по трапу из каюты, вы не стали бы верить ему.

- Я увидел бы не лицо красавицы, это правда, - смеясь, ответил великодушный лейтенант. - Вот наш Длинный Том в свои пятьдесят лет тоже не блещет красотой, но сердце у него большое, больше, чем у морского змея. Счастливой вахты вам, юноша, и помните - вы должны зорко следить за батареей! - С этими словами Барнстейбл перешагнул через планширь, спрыгнул на дно вельбота и, сев рядом с пленником, продолжал вслух: - Прикажите заранее отдать сезни с парусов и позаботьтесь, чтобы в случае нужды все шло гладко. Помните, сэр, у вас не хватает людей! Да хранит вас господь! И еще: если у вас найдется человек, который хоть на миг закроет оба глаза, он у меня откроет их пошире, чем если бы на него мчался приятель Тома Коффина - Летучий Голландец! Да хранит вас господь, Мерри, мой мальчик! Ставьте брифок, если этот ветер с берега продержится до утра. Весла на воду!

Отдав последнее приказание, Барнстейбл уселся на банке и завернулся в плащ. Он хранил глубокое молчание до тех пор, пока они не миновали два небольших мыса по обе стороны входа в бухту. Матросы делали длинные, сильные гребки обмотанными парусиной веслами, и вельбот с удивительной скоростью скользил по волнам, оставляя позади неясные предметы вдоль туманной линии берега. Однако, когда они вышли в открытое море и шлюпка направилась вдоль берега, прикрываясь тенью утесов, рулевой решил, что молчание более не существенно для их безопасности, и рискнул нарушить его, сказав:

- Брифок хорош, только когда идешь на чистый фордевинд, на большой волне. Надо думать, за пятьдесят лет человек может научиться распознавать погоду, и я считаю, что, если «Ариэль» снимется с якоря после того, как ночь перевалит за восемь склянок, ему придется поставить грот, чтобы держаться на курсе.

При этих неожиданных словах лейтенант вздрогнул и, сбросив с плеч плащ, посмотрел в сторону моря, как бы пытаясь увидеть там те зловещие предзнаменования, которые тревожили воображение рулевого.

- Что это, Том? - спросил резко он. - Неужели ты на старости лет превратишься в пророка бед? Почему ты вдруг разворчался, словно старуха?

- Не старуха, - весьма выразительно произнес рулевой, - а старик, который всю жизнь провел там, где не было холмов, чтобы укрыть его от небесных ветров, кроме разве холмов из соленой воды да пены морской. И этот старик предупреждает вас, что еще до утра начнется сильный норд-ост.

Барнстейбл слишком хорошо знал своего старого подчиненного, чтобы не всполошиться при его словах, произнесенных с такой уверенностью. Но, оглядев снова горизонт, небо и море, он ответил с прежней суровостью:

- На этот раз ты ошибаешься, мистер Коффин! Дело идет к мертвому штилю. Эта зыбь осталась еще с прошлого шторма, а мгла над головой - не что иное, как ночной туман, и ты видишь собственными глазами, как он уходит в сторону моря. Даже бриз - всего лишь движение берегового воздуха, который смешивается с морским. Он насыщен влагой, но медлителен, как голландский галиот.

- Да, сэр, ветер этот влажный, да не такой уж сильный, - ответил Том. - Ветер с суши никогда не уходит далеко в море. Не так-то легко разглядеть настоящие признаки непогоды, капитан Барнстейбл. Их умеют распознавать лишь те, кто, кроме этого, мало чему учился. Только один бог может видеть небесные ветры, только он один может сказать, когда начнется и когда кончится ураган. Но человек не кит и не дельфин, которые хватают ноздрями воздух и не знают, зюйд-ост это или норд-ост. Взгляните-ка в подветренную сторону, сэр! Видите, вон там полоса чистого неба сверкает ниже мглы? Поверьте слову старого моряка, капитан Барнстейбл: когда с неба идет такой свет, это что-нибудь да значит! Кроме того, солнце село в темные тучи, а луна взошла маленькая, сухая и ветреная.

Барнстейбл слушал его со вниманием и растущей тревогой, ибо прекрасно знал, что рулевой обладает редким чутьем и почти безошибочно предсказывает погоду, хотя частенько примешивает к делу всякие суеверные приметы. Усевшись снова на место, лейтенант пробормотал:

- Пусть себе дует! Гриффит достоин и большего риска, а если батарею не удастся обмануть, ее можно и взять!

Больше о погоде не вспоминали. Диллон, с тех пор как он спустился в шлюпку, не произнес ни слова, а рулевой догадывался, что командир не желает, чтобы его тревожили. Около часа они шли с большой скоростью: жилистые гребцы гнали вельбот вдоль самого края полосы прибоя, ни на минуту не ослабляя усилий и, казалось, нисколько не уставая. Время от времени Барнстейбл бросал опытный взгляд моряка на маленькие бухточки, мимо которых они проходили, замечая пятна песчаных пляжей, разбросанные то здесь, то там вдоль скалистого берега. На одну бухту, более глубокую, чем остальные, где было слышно, как, журча, сбегала пресная вода, встречаясь с приливом, он указал рулевому выразительным жестом, как на место, которое следовало особенно запомнить. Том, поняв этот знак как предназначенный для него одного, тотчас запечатлел в памяти это место с той отчетливостью, которая свойственна людям, привыкшим находить путь на суше или на море по приметам и ориентирам. Вскоре после этой краткой и безмолвной беседы между лейтенантом и рулевым шлюпка развернулась и была направлена к берегу, чтобы врезаться носом в песок. Но вдруг лейтенант приказал гребцам остановиться.

- Тихо! - сказал он. - Я слышу шум весел.

Гребцы разом перестали грести, внимательно прислушиваясь к шуму, который встревожил их командира.