Копи царя Соломона (сборник) - Хаггард Генри Райдер. Страница 5

Мир его праху! Он умер спокойно, и я похоронил его глубоко и положил большие валуны на могилу, поэтому не думаю, чтобы шакалам удалось вырыть его труп. А потом я оттуда уехал.

– А что же сталось с документом? – спросил сэр Генри, слушавший меня с большим интересом.

– Да, да, что же было написано в этом документе? – добавил капитан Гуд.

– Хорошо, господа, если хотите, я расскажу вам и это. Я еще никому его не показывал, а пьяный старый португальский торговец, который перевел мне этот документ, забыл его содержание на следующее же утро. Подлинный кусок материи у меня дома, в Дурбане, вместе с переводом бедного дона Хозе, но у меня в записной книжке есть английский перевод и копия карты, если это вообще можно назвать картой. Вот она. А теперь слушайте: «Я, Хозе да Сильвестра, умирая от голода в маленькой пещере, где нет снега, на северном склоне вершины ближайшей к югу горы, одной из двух, которые я назвал Грудью Царицы Савской [26], пишу это собственной кровью в год 1590-й, обломком кости на клочке моей одежды. Если мой раб найдет эту записку, когда он придет сюда, и принесет ее в Делагоа, пусть мой друг (имя неразборчиво) даст знать королю о том, что здесь написано, чтобы он мог послать сюда армию. Если она преодолеет пустыню и горы и сможет победить отважных кукуанов и их дьявольское колдовство, для чего следует взять с собой много священнослужителей, то он станет богатейшим королем со времен Соломона. Я видел собственными глазами несметное число алмазов в сокровищнице Соломона, за Белой Смертью, но из-за вероломства Гагулы, охотницы за колдунами, я ничего не смог унести и едва спас свою жизнь. Пусть тот, кто пойдет туда, следует по пути, указанному на карте, и восходит по снегам, лежащим на левой Груди Царицы Савской, пока не дойдет до самой ее вершины. На северном ее склоне начинается Великая Дорога, проложенная Соломоном, откуда три дня пути до королевских владений. Пусть он убьет Гагулу. Молитесь о моей душе. Прощайте. Хозе да Сильвестра».

Когда я окончил чтение документа и показал копию карты, начерченной слабеющей рукой старого португальца – его собственной кровью вместо чернил, – наступило глубокое молчание. Мои слушатели были поражены.

– Да, – сказал наконец капитан Гуд, – я дважды объехал вокруг света и был во многих местах, но пусть меня повесят, если мне когда-либо приходилось слышать или читать этакую историю.

– Да, это странная история, мистер Квотермейн, – прибавил в свою очередь сэр Генри. – Надеюсь, вы не подшучиваете над нами? Я знаю, что это иногда считается позволительным по отношению к новичкам.

– Если вы так думаете, сэр Генри, тогда лучше покончим с этим, – сказал я очень раздраженно, кладя бумагу в карман и поднимаясь, чтобы уйти. – Я не люблю, чтобы меня принимали за одного из этих болванов, которые считают остроумным врать и постоянно хвастаются перед приезжими необычайными охотничьими приключениями, которых на самом деле никогда не было.

Сэр Генри успокаивающим жестом положил свою большую руку мне на плечо.

– Сядьте, мистер Квотермейн, – сказал он, – и извините меня. Я прекрасно понимаю, что вы не хотите нас обманывать, но согласитесь, что ваш рассказ был настолько необычен, что нет ничего удивительного, что я мог усомниться в его правдивости.

– Вы увидите подлинную карту и документ, когда мы приедем в Дурбан, – сказал я, несколько успокоившись. Действительно, когда я задумался над своим рассказом, я понял, что сэр Генри совершенно прав. – Но я еще ничего не сказал о вашем брате. Я знал его слугу Джима, который отправился в путешествие вместе с ним. Это был очень умный туземец, родом из Бечуаны, и хороший охотник. Я видел Джима в то утро, когда мистер Невилль готовился к отъезду. Он стоял у моего фургона и резал табак для трубки.

«Джим, – сказал я, – куда это вы отправляетесь? За слонами?»

«Нет, баас [27], – отвечал он, – мы идем на поиски чего-то более ценного, чем слоновая кость».

«А что же это может быть? – спросил я из любопытства. – Золото?»

«Нет, баас, нечто более ценное, чем золото». – И он усмехнулся.

Я более не задавал вопросов, потому что не желал показаться любопытным и тем самым уронить свое достоинство. Однако его слова сильно меня заинтересовали.

Вдруг Джим перестал резать табак.

«Баас», – сказал он.

Я сделал вид, что не слышу.

«Баас», – повторил он.

«Да, дружище, в чем дело?» – отозвался я.

«Баас, мы отправляемся за алмазами».

«За алмазами? Послушай, тогда вы совсем не туда едете – вам же нужно ехать в сторону россыпей».

«Баас, ты слышал когда-нибудь о Сулеймановых горах?»

«Да!»

«Ты слышал когда-нибудь, что там есть алмазы?»

«Я слышал какую-то дурацкую болтовню об этом, Джим».

«Это не болтовня, баас. Я когда-то знал женщину, которая пришла оттуда со своим ребенком и добралась до Наталя. Она сама рассказывала мне об этом. Теперь она уже умерла».

«Твой хозяин пойдет на корм хищным птицам, Джим, если он не откажется от намерения добраться до страны Сулеймана. Да и ты тоже, если только они найдут какую-нибудь поживу в твоем никчемном старом скелете», – сказал я.

Он усмехнулся:

«Может быть, баас. Но человек должен умереть. А мне самому хотелось бы попытать счастья в новом месте. К тому же здесь скоро перебьют всех слонов».

«Вот что, дружище! – сказал я. – Подожди-ка, пока «бледнолицый старик» [28]не схватит тебя за твою желтую глотку, тогда мы послушаем, какую ты запоешь песенку».

Полчаса спустя я увидел, что фургон Невилля двинулся в путь. Вдруг Джим повернул обратно и подбежал ко мне.

«Послушай, баас, – сказал он, – я не хочу уезжать, не попрощавшись с тобой, потому что, пожалуй, ты прав: мы никогда обратно не вернемся».

«Так твой хозяин действительно собрался в Сулеймановы горы, Джим, или ты лжешь?»

«Нет, – отвечал Джим, – это действительно так. Он сказал, что ему необходимо во что бы то ни стало попытаться составить себе состояние, – так почему бы ему не попытаться разбогатеть на алмазах?»

«Подожди-ка немножко, Джим, – сказал я, – ты возьмешь записку для своего хозяина, но обещай мне отдать ее только тогда, когда вы достигнете Айнайти» (это было на расстоянии около ста миль).

«Хорошо», – ответил он.

Я взял клочок бумаги и написал на нем: «Пусть тот, кто пойдет туда… восходит по снегам, лежащим на левой Груди Царицы Савской, пока не дойдет до самой ее вершины. На северном ее склоне начинается Великая Дорога, проложенная Соломоном».

«Так вот, Джим, – сказал я, – когда ты отдашь эту записку своему хозяину, скажи ему, что нужно точно придерживаться этого совета. Помни, что ты не должен сейчас отдавать ему эту бумажку, потому что я не хочу, чтобы он повернул обратно и стал задавать мне вопросы, на которые у меня нет желания отвечать. А теперь иди, лентяй, – фургона уже почти совсем не видно».

Джим взял записку и побежал догонять фургон. Вот и все, что мне известно о вашем брате, сэр Генри. Но я очень боюсь, что…

– Мистер Квотермейн, – прервал меня сэр Генри, – я отправляюсь на поиски моего брата. Я пройду по его пути до Сулеймановых гор, а если потребуется, то и дальше. Я буду идти, пока не найду его или не узнаю, что он погиб. Вы пойдете со мной?

Мне кажется, я уже говорил, что я осторожный человек и, кроме того, человек тихий и скромный, и меня ошеломило и испугало это предложение. Мне казалось, что отправиться в подобное путешествие – значит пойти на верную смерть. Кроме того, уж не говоря обо всем прочем, я должен помогать сыну и поэтому не могу позволить себе так скоро умереть.

– Нет, благодарю вас, сэр Генри, я предпочел бы отказаться от вашего предложения, – ответил я. – Я слишком стар для того, чтобы принимать участие в сумасбродных затеях подобного рода, которые, несомненно, окончатся для нас так же, как для моего бедного друга Сильвестра. У меня есть сын, который нуждается в моей поддержке, и я не имею права рисковать своей жизнью.