Посол Урус Шайтана(изд.1973) - Малик Владимир Кириллович. Страница 28

К ужину вышел и Ферхад. Он уже знал о несчастье тестя и сдержанно поздоровался, потому как не к лицу правоверному проявлять чрезмерный интерес к несчастью ближнего.

Гамид уже выглядел лучше: помылся и переоделся в просторную одежду Исхака-аги.

После того как гость немного утолил голод и выпил кубок сладкого шербета, хозяин произнёс:

— Мы с сыном собирались этими днями к тебе, дорогой Гамид-бей.

— Я был бы рад видеть вас у себя, — учтиво ответил Гамид, не спрашивая о причине предполагавшегося визита и ожидая, пока Исхак-ага сам объяснит её.

— Мой невольник-пастух сообщил, что покушение на Ферхада совершил твой невольник-беглец…

— Мой невольник? — вскрикнул удивлённо Гамид-бей. — Проклятый урус! Это же он, одним из первых, ворвался в мой замок и пытался убить меня! О, если бы он попал в мои руки!..

— Мы поймаем его, — вставил слово Ферхад. — Если он в отряде повстанцев, то мы найдём пути проникнуть туда.

— Как?

Вместо ответа Ферхад хлопнул в ладоши. Вошёл слуга.

— Позови Свирида!

После того как Многогрешный спас молодого хозяина, Исхак-ага окружил невольника невиданным до сих пор вниманием. Он дал ему новую одежду, приказал кормить с хозяйской кухни, обещал даже отпустить на волю. Свирид будто помолодел. Плечи его расправились. На своих товарищей-невольников стал смотреть с нескрываемым превосходством.

Войдя в комнату, он низко поклонился и тихо произнёс приветствия.

— Мир вам, о правоверные! Приветствую тебя, мой добрый господин Гамид-бей! — отдельно поклонился он прежнему хозяину.

Исхак-ага указал на войлочный коврик, что лежал у порога. Это была высокая честь для вчерашнего раба.

— Алейкум юсселям, ага Свирид, — ответил старший хозяин. — Садись, садись. С тобой хочет говорить мой сын Ферхад.

— Ага Свирид, очевидно, хорошо запомнил того разбойника, который совершил на меня нападение? Не так ли? — спросил Ферхад.

— Да, эфенди.

— Мой высокочтимый отец и я обещали тебе, ага Свирид, волю за то, что ты спас меня… Но ты должен сделать для нас ещё одно одолжение. После этого я сам отвезу тебя в Стамбул, разыщу польских или молдавских купцов, они за вознаграждение, которое я им дам, доставят тебя на Украину…

— Что я должен сделать? — спросил с плохо скрытой радостью Многогрешный.

— Ты должен разыскать того мерзавца и убить его или сообщить мне о месте, где он находится. Есть сведения, что он пристал к шайке грабителей и убийц, которые называют себя повстанцами. Ты проникнешь к ним под видом беглеца. Узнаешь, сколько их, какое у них оружие и где их лагерь. Постарайся понравиться их главарям и выведать их намерения. Если все это закончится удачно, ты станешь свободным и не бедным человеком.

— Благодарю, эфенди. Я сделаю все, что смогу.

Когда пастух вышел, Гамид поднялся:

— Позволь мне, уважаемый Исхак-ага, немного отдохнуть, так как на заре я должен ехать дальше. Завтра с войсками санджак-бея тронусь в обратный путь, и дня через два-три мы вступим в бой. Я жду тебя, Ферхад, с твоим отрядом. Думаю, что у вас наберётся сотня преданных и отважных воинов…

На другой день утром во двор влетел султанский чауш — гонец. С коня клочьями падала жёлтая пена, а сам он еле держался на ногах. Слуги ввели его в селямлик, где Исхак-ага, Ферхад и Гамид завтракали после утреннего намаза.

— Воля и слово хандкара! [68] — устало объявил вместо приветствия чауш.

— Пусть славится имя его! — склонились в низком поклоне спахии.

— Что привело тебя к нам, почтённый посланец султана? — спросил хозяин, когда гонец отпил из пиалы шербет.

Тот молча вынул из-за пазухи пергаментный свиток. Исхак-ага удивлённо воскликнул:

— Фирман [69] хандкара! О аллах, война с неверными! С урусами!

Гамид и Ферхад переглянулись: этот фирман обязывал их в недельный срок собраться вместе со своими людьми в поход. Но кого мог теперь выставить Гамид? Вся его стража погибла, а оружие разграблено. Ехать одному?

Когда чауш, поев и отдохнув немного, уехал, Исхак-ага дал волю своим чувствам.

— О вай, вай! — закачался он вперёд и назад, подняв молитвенно руки вверх. — Какое несчастье! Гордыня обуяла сердце падишаха! Мало ему победы над Ляхистаном, хочёт покорить и урусов… Однако той земле ни конца, ни краю, народу — не счесть, леса непроходимые, а зимы такие лютые, что птицы замерзают на лету!.. О вай, вай, горе мне! Единственный сын, единственное утешение моей старости, должен идти в поход в тот далёкий край!.. Три моих сына сложили уже головы во имя и славу падишаха… Ферхад — последняя моя радость и надежда!.. И его забирают у меня! О вай, вай!

— Не все погибают в походе, — старался утешить отца Ферхад. — Зачем ты заранее оплакиваешь меня?

— Я знаю, что такое война, сынок. На ней гибнут люди.

Гамид некоторое время хмуро молчал, потом заявил:

— Высокочтимый Исхак-ага, мой дорогой Ферхад, послушайте меня. Аллах разгневался на меня, наслал лютую шайку разбойников, которые разорили моё гнездо, моё имущество. Я не знаю, остался ли кто живой из моих… Сердце моё обливается кровью, а разум отказывается верить в то, что случилось… Мести! Вот чего я жажду. Кровавой мести!.. И, клянусь аллахом, я сумею отомстить, хотя бы пришлось уничтожить все население Аксу!.. Но не об этом речь. Мне жаль Ферхада, мужа моей любимой Хатче. Хоть я намного старше его, но сумею ещё удержать в руке саблю. И если будет ваша милость и согласие, мой дорогой Исхак-ага, я стану во главе ваших воинов вместо Ферхада. А Ферхад останется дома. У него и причина есть — он ещё не поправился после нападения гяура.

Ферхад, с трудом скрывая радость, вяло пытался протестовать, но Исхак-эфенди растроганно обнял Гамида и прижал к своей груди:

— Спасибо, Гамид-ага! Аллах подарил тебе доброе сердце, и он не обойдёт тебя на дорогах войны своей милостью. Ты вернёшься из похода увенчанный славой, с богатой добычей. Снова расцветёт долина Аксу, снова забурлит жизнь в твоём поместье, а потомки будут прославлять твои подвиги!

— Во всем воля аллаха! — торжественно произнёс Гамид.

После успешного нападения на замок Аксу отряд Чернобородого уже третий день отдыхал в труднодоступном ущелье на берегу горного озера.

К шатру, где собрались на совещание вожаки отряда, среди которых был и Звенигора, внезапно донёсся шум и крики.

— Что там? — раздражённо спросил Мустафа часового.

— Дозорные захватили какого-то гяура. Он так избит, что еле держится на ногах.

— Давай его сюда, — приказал Мустафа.

Два вспотевших дозорных подтащили к шатру оборванного, окровавленного человека, почти висевшего у них на руках.

Звенигора еле удержался, чтобы не вскрикнуть от удивления: перед ним стоял Многогрешный. Сквозь лохмотья просвечивало исполосованное кнутами тело; под левым глазом красовался огромный припухший синяк; из разбитой губы стекала на бороду густая чёрная кровь.

— Кто ты? — спросил его Мустафа.

— Я раб спахии Энвера Исхака-аги, пусть проклято будет имя его и имя сына его Ферхада! — выкрикнул Многогрешный на ломаном турецком языке. — Это он с сыном, которого я на свою погибель выходил от смерти, чуть не убил меня в долине Трех баранов…

— Почему в долине Трех баранов? И откуда ты знаешь эту долину, гяур?

— Как? Разве почтённый ага не знает, что там стоит войско Гамйд-бея и Ферхада-аги? — выкрикнул удивлённо Многогрешный.

— Гамид — живой! Посчастливилось сбежать, собаке! — заговорили вокруг.

Звенигора вскочил на ноги и стал перед Многогрешным, тот сразу узнал запорожца, и его глаза блеснули злобой.

— А, это ты, висельник! — закричал он. — Чтоб я тебя не видел!.. Смотри, к чему привела наша встреча! На мне живого места нет…

— Не об этом сейчас разговор, — перебил его Звенигора. — Сколько у Гамида и Ферхада войска и из кого оно состоит?