Наезд на актеров - Черкасов Владимир. Страница 14

Маэстро и на этот раз со всеми расквитался, и никто ни при каких случайностях не мог предъявить ему претензий. Тем он и славился.

Кострецов получил сообщение об угоне заказанного и штучно изготовленного в Британии «роллс-ройса», принадлежащего члену Совета директоров влиятельнейшего «Лукойла», сразу после происшествия.

Он тут же полетел к зданию нефтяной кампании, взметнувшемуся черно-стеклянными уступами между станциями метро «Тургеневская» и «Чистые пруды». У подножия гиганта-офиса эффектно плескались фонтаны, имитирующие работу буровой вышки. И у этой мощи и великолепия слаженная и несравненная по наглости банда увела английскую красотку, убив ее шофера! Как рассказали очевидцы, началось с того, что к офису подошла группа молодежи со свернутыми транспарантами. Парни были одеты в белые майки, на которых зеленело общеизвестное название экологической организации «Гринпис». Ребята начали разворачивать лозунги, которые гласили: «Долой загрязнение почвы нефтяными скважинами!», «Сохраним природу первозданной!» — и тому подобное.

Они густо раскидывали транспаранты на служебной автостоянке по крышам машин, в середине которых оказался «роллс-ройс». Возмущенный водитель, похоже, сам вылез из своей крепости. И его тихо убили ножом под прикрытием лозунговых полотнищ. Внешняя же группа «гринписовцев» митинговала.

Вскоре из-под лозунгов выехало несколько машин с недовольными шоферами. Был среди них и «роллс-ройс». Стекла в нем тонированные, никто и не разглядывал, что там за шофер.

Потом ребята свои транспаранты свернули и удалились от офиса. Труп шофера «роллс-ройса», запиханный под днище соседней машины, обнаружил ее хозяин, вышедший из здания посмотреть, не случилось ли чего с его автомобилем после нашествия «Гринписа».

Кострецов вернулся с места происшествия в отдел и мрачно плюхнулся за стол. К нему зашел Топков, уже знающий об угоне выдающегося «роллса».

— Гриня Дух? — спросил он Кострецова.

— А кому ж еще быть! Так круто только он мог придумать. Охамел предельно: вчера мы его людей берем, а сегодня он такой умопомрачительный угон организовывает.

— Есть интересное в показаниях вчерашних задержанных?

— Да навалом. Морячка-салагу я взял на понт, он и раскололся. Конкретно обо всем не знает, но многое подсказал. Конвейер Грини идет на Кавказ, в СНГ. Но с этим, как и «роллсом», мне пока заниматься. А по твоей линии установил я основного по краже орденов из театров. Федя Труба!

— Звучная кличка, — усмехнулся Гена.

— Еще бы, специалист по орденам позаслуженнее, чем те «журналисты» Калинины, как утверждают знатоки из уголовной среды. Трубой-то Федю прозвали за юношеское малахольство, но потом он эту кликуху оправдал. К кому не залезет, дело того труба. Но сдает в последнее время Федя — нюхачом стал. Приметы его лисьи: треугольное лицо, тонкий длинный нос. Шнобель должен быть в прожилках: от постоянного употребления кокаина лопаются сосуды в носу. У Рузского был?

— Завтра пойду. Все никак не мог принять меня генерал.

— Это понятно: наверное, расстроен пропажей. Попытай-ка ты его о Феде на всякий случай, хотя я сомневаюсь, что Труба перед ним засветился. Он бригадир, как Гриня Дух, воспитывает подрастающую уголовень, и в основном лишь просчитывает операции для своих исполнителей.

Топков оживленно сказал:

— Рузским заниматься на безрыбьи требовалось. Теперь, когда есть конкретная наводка на Трубу, и у меня дело повеселее пойдет.

— Да, Гена, сейчас нам надо только разматывать. Дух и Труба установлены, очередь за определением рыбацкой снасти. Эти два бригадира окуни крупные, будем теперь пробовать их на донные удочки, а потом, глядишь, и мормышку подбросим, а то и блесну.

Лейтенант рассмеялся.

— Ты бы мне мормышку показал, слово уж больно смешное. Блесну-то я себе представляю.

— Мормышка — это металлический грузик со впаянным в него крючком. Часто каплевидная, хотя бывает и другой формы. И цвета тоже разные. Вроде миниатюрной блесенки, только с наживкой на крючке. Окунь на нее с удовольствием идет.

— Так ты Духу ее уже кидал, раз зацепил вчера его мальков? — улыбнулся Топков. — Можно и так сказать — в смысле того что поддразнил. Мормышкой-то надо постоянно в воде играть, она не должна быть в покое, иначе рыба не заинтересуется. У рыбака удочка все время в движении: толчки, поддергивания, — мормышка, сверкая, и скачет внизу. Поддразнил я Духа, потому что взял его парней сидящими в машине. Мог бы дать им отъехать и припаять угон, но не стал. Понадеялся, выжму что-то из них и отпущу. Так и вышло.

— Среагировал Дух на это своеобразно, — поправив очки, заметил Гена.

— Что «роллс» угнал? Да, это нелогично. Но разве психованных блатяков поймешь?! Тут мог быть на мой вызов его вызов: положил, мол, я на ментов хер с прибором. А может, и безвыходность. Опера на хвосте, а угонять надо. В каком случае так мог помыслить Гриня, товарищ лейтенант? — преподавательским голосом спросил Кострецов. — Если есть у него очень авторитетный и неумолимый заказчик. И он у Духа, скорее всего, есть, потому что такой эффектный и засвеченный «роллс» может позволить себе иметь только могущественный мафиозо.

— Пять за ответ, Топков. Поэтому дальше щупать будем Духа все же со дна, пока не отвлекаясь на мормышки. Запустимся под него поглубже, за ним могут быть люди очень серьезные.

Глава 6

Утром Топков встретился с генералом Рузским.

Тот оказался подтянутым, сухощавым стариком. Взгляд не потерял командирской твердости, но породистое лицо генерала было учтиво. Очень он походил на артиста Кторова в роли старого князя Болконского в киноэпопее Бондарчука «Война и мир».

Квартира одиноко живущего генерала была увешана старинными картинами, в комнате стояли застекленные стенды с коллекциями орденов, медалей и других воинских отличий. Топков обратил внимание на пучки наградного холодного оружия, разместившегося по стенам. Были среди них клинки и в осыпи алмазов, бриллиантов. Они присели на диван посреди этого великолепия. Бывший историк Гена не утерпел и спросил:

— Вы, извините, из тех Рузских?

— Из каких? — насмешливо осведомился генерал.

— Самый известный — генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский. В первую мировую войну был главнокомандующим российскими армиями Северо-Западного фронта, потом — армиями Северного фронта.

Генерал усмехнулся.

— Теперь осмеливаюсь сказать, что я из тех самых Рузских. А сколько приходилось от рода открещиваться. Я и одну букву в фамилии опускал: Рузкий. И переиначивать пробовал: Русский. А все равно в тридцатых годах чуть не расстреляли. Спасло только то, что в то время уничтожением высоких командиров занялись, а я был в младших чинах. Ну, а потом война все перепутала, и удалось мне стать советским генералом.

— У Рузских генеральство природное. Ваш родственник в первую мировую войну отличился.

Генерал нахмурился и произнес:

— Он и в Гражданскую отличился, только мало кто это знает. Вам известно, как тот генерал Рузский погиб?

Гена смутился.

— В энциклопедии сказано только, что он вышел в отставку по болезни.

— А умер не от хвори… В октябре 1918 года ЧК приговорила в Пятигорске сто шесть заложников. Николаю Владимировичу перед этим неоднократно предлагали стать во главе Кавказской красной армии, но он, даже когда среди заложников был, отказался… Повели их со связанными руками на городское кладбище, поставили перед большой ямой. Рубили смертников шашками. К генералу подошел сам председатель чрезвычайки Артабеков. Спросил его в последний раз: «Признаете ли вы теперь великую российскую революцию?» Николай Владимирович ответил: «Я вижу лишь один разбой великий…»

Генерал задумался, потер лицо рукой в старческой гречке и заключил:

— Он сполна расплатился за то, что был одним из главных виновников отречения царя и начала революции.