Хищник. Том 1. Воин без имени - Дженнингс Гэри. Страница 27

На окраинах Везонтио располагалось огромное количество жалких лавчонок, всеми ими владели престарелые иудеи; там торговали тем, что не привлекало покупателей из высших слоев. В одной из них, после того как мы с раболепствующим и заламывающим руки стариком владельцем наконец сторговались, я купил женское платье. Хотя оно было сильно изношенное, но еще вполне могло послужить. Пока иудей завязывал платье в узел, бормоча, что я лишил его прибыли от сделки, я стащил и засунул за пазуху женский платок. В другой лавке я купил мужскую кожаную тунику, сильно изношенную и помятую, и штаны из грубой лигурийской шерсти, еще не совсем протертые, которые заканчивались «носками» из шерсти погрубее. И там тоже, пока иудей скатывал и связывал покупки, я похитил другой предмет мужского гардероба – кожаную шапку. Мне стыдно вспомнить теперь, как я воровал у этих лавочников, почти таких же нищих, как и я. Но я был молод тогда, еще не знал мира и руководствовался общепринятыми представлениями – ведь даже наделенные властью стражники смотрели сквозь пальцы на всех, кто воровал у иудеев.

Те немногие деньги, что остались у меня после этих покупок, я потратил на довольно приличного размера круг копченой колбасы, которую можно долго хранить. Затем, в последний вечер пребывания в Везонтио, я испробовал обе свои сущности, удостоверившись, какое влияние они оказывают на окружающих. Сначала я надел поверх своей блузы кожаную тунику, натянул штаны, заправил в них подол блузы, надел ботинки и нахлобучил на голову кожаную шапку. Оставив juika-bloth в комнате, я накинул на плечи овчину и отправился прогуляться быстрым мужским шагом по набережной, где обретались шлюхи. Размалеванные женщины, сидевшие на порожках и подоконниках, с готовностью распахивали свои тяжелые меха, чтобы я мог рассмотреть их тела, а сами в это время по-всякому ворковали со мной, свистели, восклицали: «Hiri, aggilus, du badi!», а некоторые наклонялись ко мне, чтобы затащить к себе в берлогу. Я одарял их холодной, мужественной, отстраненной улыбкой и продолжал свой путь, вполне довольный тем, что шлюхи принимали меня за довольно обеспеченного молодого человека.

Я вернулся в свою комнату и переоделся. Теперь я надел платье, повязал платком голову, обул сандалии вместо ботинок. Снова набросив поверх своего костюма овечью шкуру, я вернулся на ту же улицу и отправился по ней медленной женской походкой. Там, где прежде шлюхи зазывали меня: «Иди сюда, ангелочек, иди в постельку!», теперь они смотрели на меня холодно, запахивали свои меха, фыркали и шипели, а некоторые брюзжали: «Huarboza, horina, uh big daur i zwar!», что означает: «Проваливай, блудница, найди себе другое место!» Поскольку на мне не было ни украшений, ни косметики, они приняли меня за женщину из низшего сословия и испугались, что незнакомка может стать их соперницей. Я посылал им теплую, женственную, полную сочувствия улыбку и шел дальше, совершенно довольный тем, что меня приняли за женщину, причем довольно миловидную, чтобы быть начинающей шлюхой.

Таким образом, мой эксперимент удался. Я не сомневался теперь, что могу одеваться вполне прилично как для женщины, так и для мужчины и что никто при этом ничего не заподозрит. Возможно, я и был совершенно одиноким в этом мире, лишенным друзей, нищим и беззащитным, страшащимся своей судьбы, но я мог, в конце концов, – как и все дикие творения – присвоить манеры, цвета и формы окружающих, смешаться с ними так, чтобы меня принимали за обычного человека. Я даже набрался смелости и поклялся себе, что если проживу достаточно долго, то когда-нибудь буду одеваться и украшать себя, как мужчина или женщина из высшего сословия.

Хотя в тот момент мне было абсолютно все равно, представителя какого пола изображать. Я выбрал мужские штаны и надел их поверх чулок исключительно из-за их приятного тепла. С головой, не покрытой ни платком, ни шапкой, в длинной блузе, овечьей шкуре и ботинках, я снова стал больше походить на сельского жителя неопределенного пола. Я засунул ножны своего нового ножа за пояс, завернул колбасу и другие приобретения того дня в узел, посадил на плечо juika-bloth и вновь отправился в путь, вознамерившись оставить Везонтио далеко позади.

3

На этот раз, двигаясь точно на восток, я шел вдали от оживленных дорог, реки Дуб и других признаков цивилизации. Миновав соляные копи вблизи Везонтио и лагеря дровосеков, я оказался в самой чаще леса, в дикой местности, где не ступала нога человека.

За исключением нескольких немногочисленных мест, где уже давно поселились люди – крестьяне, пастухи, виноградари, рудокопы, дровосеки, – почти вся Европа, от Британии до Черного моря, еще с сотворения мира была покрыта густыми лесами. Она оставалась таковой в то время, когда я путешествовал по ней, она такая и сейчас, насколько я знаю. И хотя имелись довольно большие расчищенные и возделанные участки, хотя возникли в немалом количестве села и деревни, маленькие городки и города покрупнее, все равно эти цивилизованные территории были всего лишь островками в огромном первозданном море леса.

Двигаясь пешком на восток по лесу, я миновал таким образом земли бургундов и ступил на территорию алеманнов. Здесь я вряд ли мог ожидать, что отыщу курятники или стога сена для ночлега. Алеманны – кочевники, которые никогда не занимались земледелием, виноградарством или же строительством уютных жилищ. Если верить поговорке, «всю свою жизнь они проводят верхом». У алеманнов нет одного короля, как у большинства народов, или же двух (если помните, бургундами тогда управляли два брата), но их великое множество, потому что этот народ называет королем старейшину каждого самого мелкого и незначительного своего племени. Эти группы алеманнов постоянно бродят по лесам, живут за счет земли, своего ума и ловкости, а также знания леса; точно так же теперь пришлось жить и мне.

Вплоть до этого момента, хотя я и путешествовал в холодное время года, зима была мягкая и терпимая. Но теперь я находился высоко, на земле с огромными высоченными пиками, которые на латыни назывались Альпами. А эти горы, пониже, по которым я сейчас шел, на старом языке именовались Храу Албос – Промозглые Альпы – из-за суровых зим. В том году зима и вправду выдалась суровой: по мере того как я продвигался на восток, становилось все холодней. Даже в полдень лес оставался темным, промозглым и холодным, снова и снова шел снег, а навстречу мне все время дул ледяной ветер со снегом, такой сильный, что вполне мог содрать шкуру с быка.

То немногое, что мне было известно о лесе, я узнал, когда бродил вокруг Балсан Хринкхен. Так или иначе, я понимал, что ни в коем случае нельзя терять кремень и трут. Я берег их пуще глаза, так же как и драгоценный флакон с молоком Богородицы. Я был способен найти сухое дерево, при помощи которого можно развести костер, однако понятия не имел, каким образом развести огонь под деревом или скалой, покрытыми снегом: ведь снег таял от жары и гасил огонь.

Я научился довольно ловко обращаться с пращой и мог время от времени сбить с дерева белку или подстрелить зайца-беляка, но даже белок здесь было немного, а зайца было трудно рассмотреть на снегу. Горные ручьи были слишком маленькими, чтобы в них водилось что-нибудь кроме мелюзги. Таким образом, я часто ощущал слабость и головокружение от голода, но при этом очень экономно расходовал свою колбасу. С одной стороны, мне хотелось сохранить ее как можно дольше, с другой – после того, как я съедал кусок, меня начинала мучить жажда. Я было подумал, что, если съесть снега, это успокоит жажду, но, как ни странно, мои надежды не оправдались. Поэтому я позволял себе полакомиться колбасой, только когда останавливался у ручья приличного размера, где под коркой льда текла вода.

Кстати, именно орел научил меня отыскивать пищу более простым способом. Он все время оставался упитанным, здоровым и сильным и при этом никогда не отлучался за добычей далеко и надолго. Я понаблюдал за ним и увидел, что juika-bloth просто обследует трещины в скале и находит там разнообразных змей и ящериц, впавших в зимнюю спячку, иногда огромные клубки змей, которые сплелись, чтобы сохранить тепло.