Рептилия - Тимайер Томас. Страница 30

— Бог мой, да если бы я знал! — ответил абориген. — Летать — все равно, что ездить на велосипеде. Если уж научился ездить, то, значит, не разучишься никогда. Первый вылет я совершил на старом «Пайпере», но, на мой взгляд, все самолеты одинаковы: если умеешь управлять одним — сможешь управлять остальными. Основы аэродинамики всегда одни и те же, различаются только инструменты. Но на этот случай и придуманы справочники. Хотите попробовать?

У меня в горле застрял ком.

— А это обязательно?

— Да ладно вам. Это действительно легко, я вас уверяю. К тому же, даже если произойдет что-то ужасное, мы не убьем ни в чем не повинных людей. Вы же слышали, мы пролетаем над глухой местностью.

— Да, это очень успокаивает. Ну, хорошо, что я должен делать?

— Итак, с основами пилотирования вы уже знакомы. Остается только почувствовать самолет. Попробуйте, — сказав это, он отпустил штурвал.

Машина отреагировала незамедлительно: резко наклонилась носом вперед и начала стремительное падение. Я потянул за ручку и взял управление на себя. Правда, видимо, я слишком серьезно подошел к делу, потому что спустя считанные секунды самолет начал резко набирать высоту. Некоторое время все шло очень даже хорошо, но потом мотор перестал справляться, и мы снова устремились вниз.

— Перетянул, — злорадно ухмыльнувшись, прокричал Сикспенс, — попробуйте более плавно.

Когда я пытался выйти из пике, мои руки вспотели и начали скользить по рулю.

— Неужели это действительно необходимо? — пробормотал сзади Малкольм. — Наверняка у тебя есть дела поважнее, чем учить мистера Эстбери летать.

— Еще чуток терпения, — возразил Сикспенс. — Это не займет много времени. Он уже выходит из пике.

И действительно, спустя три показавшиеся мне вечностью минуты я полностью взял самолет под контроль. Он прекратил капризничать и шуметь и стал подчиняться моему управлению.

Я облегченно выдохнул. Мои руки дрожали, и я чувствовал, как по вискам стекает нот. Крепко вцепившись в руль, я все еще ждал, что машину снова начнет бросать из стороны в сторону. Но этого не произошло, и я постепенно начал расслабляться и даже наслаждаться полетом. Сикспенс подначивал меня лететь по кривой, и, после того, как мне это все-таки удалось, я почувствовал себя настоящим королем неба. Это было просто потрясающее чувство — двигаться над облаками, когда у тебя под пятой точкой всего лишь тонкий лист железа и немного искусственного материала…

— Поздравляю, мистер Эстбери, — сказал Сикспенс, — вы прошли боевое крещение. В награду вы можете взять управление самолетом в свои руки, пока я буду завтракать. Кстати, кто-нибудь еще хочет есть?

— Минуточку, вы же не можете вот так вот все бросить. Я же даже не знаю, в каком направлении лететь.

Сикспенс ткнул пальцем в датчики на панели инструментов.

— Видите альтиметр? Наша высота — четыре тысячи метров. Это нормально. Постарайтесь придерживаться ее.

Потом он показал на какой-то индикатор:

— Это — горизонт. У вас хорошо получается держать его посередине. Так, теперь ориентируйтесь по компасу. Возьмите курс на северо-северо-восток. Хорошо? И теперь можете расслабиться до конца полета.

— Есть, — я энергично отдал салют.

Пусть остальные думают о таких мелочах, как еда. А на мне с этого момента лежит огромная ответственность. Я стал командиром, и моей задачей было доставить вверенных мне людей к цели. Есть, сэр!

В моих руках отчаянно вибрировал руль, а я мчался по светлеющему утреннему небу. Несколько минут назад мы миновали самые последние признаки человеческой цивилизации. Теперь под нами мелькали одни деревья, а вдали поблескивала серебристая лента — дикая, неукротимая река Конго — могила белого человека.

Глава 17

Эгомо пришел в себя. Он лежал лицом в глине, а во рту ощущался привкус земли. С большим трудом он поднял веки и обнаружил, что лицо, руки и все его тело покрыты глиной. Он стал похож на большой кусок коры. Превозмогая боль, Эгомо приподнялся. Вкус глины перемешался со вкусом крови. Абориген провел рукой по губам.

Перед его глазами снова пробежали события последних часов. Ужасная бойня, появление чудовища, а следом — паническое бегство в глубину леса. Эгомо просто потерял голову — он бежал, бежал и бежал. Все дальше и глубже в лес до тех пор, пока не упал от бессилия и отчаяния. Но, видимо, его курс лежал на озеро, потому что сейчас он находился неподалеку от того места, откуда тронулся в путь.

Эгомо осмотрел себя с ног до головы. С одной стороны его тело было сплошь и полностью покрыто ранами, некоторые из них оказались настолько глубокими, что было видно кровоточащее мясо. И это — еще далеко не все. Помимо ран, у Эгомо очень сильно болело плечо, словно кто-то вонзил в него раскаленный кинжал. Дрожащей рукой он нащупал то самое место. И вдруг внутри него хрустнуло. С трудом сохраняя самообладание, пигмей перевернулся на здоровый бок и начал осматриваться в поисках своего имущества. Но, увы, ничего не нашлось — ни мешка с провизией, ни оружия. Только тут он вспомнил, что оставил все на той поляне.

Эгомо встал с земли, мобилизовав все свои силы, совершенно механически — как одна из тех машин, которые впивались своими железными зубами в джунгли. Лагерь белой женщины, на который он наткнулся сегодня утром, лежал всего в нескольких метрах слева от него, а дерево, на котором он спал — справа. Медленно, стараясь ни на что не наткнуться, едва передвигая ногами, Эгомо прошел по траве к прохладной, освежающей воде. Там охотник присел и начал мыться. Очень осторожно, стиснув от боли зубы, он снимал засохшую глину со своей израненной кожи. И с каждой секундой урон, нанесенный его телу, становился все более заметным. Некоторые порезы и ссадины были настолько глубокими, что их едва ли можно было вылечить травами даже за неделю. Но самым ужасным стал перелом ключицы. Из-за него левая рука болталась, как бесполезная побрякушка, и каждая попытка пошевелить ею оборачивалась колющей болью. После этого потеря лука казалась менее ужасной, ведь пигмей все равно не смог бы пользоваться им. Вздохнув, Эгомо зачерпнул воду здоровой рукой и смочил лицо. Это помогло, но ненадолго.

С трезвой хладнокровностью опытного охотника Эгомо оценил свои шансы на успешное возвращение домой. Сначала пигмей прикинул время, необходимое, чтоб добраться до деревни, и соотнес его со своими увечьями. Потом подумал об оставленных на поляне луке и сумке с провиантом. Итак, дело было ясным. Домой он уже не вернется.

Этот вывод оказался настолько очевиден и прост, что Эгомо присел. Теперь не нужно было решать никаких вопросов. Он должен умереть. Вот как все просто.

Осознание смерти превратилось во внутреннее спокойствие, приглушило боль и приятно распространилось по всему телу. Это состояние было сродни спокойствию жертвы перед лицом охотника. Теперь все страхи и заботы словно бы растворились. О чем-то подобном часто рассказывали его предки. Смерть была ничем иным, как иным уровнем самосознания, продолжением жизни в другом измерении. В этом нет ничего такого, что следовало бы бояться. Наоборот, этого надо было ждать с нетерпением. Именно так он и сделает — станет сидеть здесь и ждать своего часа.

Эгомо поднял лицо к солнцу и стал наслаждаться тем, как его теплые лучи ласкают кожу. Легкий ветерок, дующий с озера, донес до пигмея запах воды и начал играть с его волосами. Да, именно так он себе это и представлял…

В этот самый момент Эгомо услышал звук, который никак не был связан с его представлениями о потустороннем мире. Он очень напоминал жужжание огромного, разъяренного шершня. Охотник зажмурился и снова открыл глаза. Но это не помогло, скорее наоборот — казалось, звук только приближается. Теперь пигмей уже отчетливо слышал — это работал мотор. Но он сам никогда не водил ни одну из этих гигантских лесных машин. Для этого он был слишком маленьким.

Что же, во имя всего святого, здесь происходит? Эгомо вздохнул. Действительность снова звала его к себе, а смерти, выходит, придется подождать.