Марли и мы - Грогэн Джон. Страница 31

На улице я прицепил поводок к ошейнику и приказал: «Сидеть!» Он сел. Я поднял сдерживающий поводок повыше, чтобы подготовить его к прогулке. Прежде чем сделать первый шаг, я положил руку на голову Марли и помассировал ему шею. Он поднял нос и посмотрел на меня. Его язык свешивался вниз, аж до середины шеи. Инцидент с Дженни, казалось, был для него исчерпан, и мне оставалось надеяться, что и для нее тоже. «Что же мне теперь с тобой делать, дурачок?» – спросил я его. Он подпрыгнул вверх, словно на пружине, и лизнул мои губы.

Тем вечером мы с Марли нагуляли несколько километров, и когда я, наконец-то, открыл дверь, он готов был тихо свалиться в изнеможении в углу. Дженни кормила Патрика из баночки с детским питанием, Конор лежал у нее на коленях. Она была спокойна и, казалось, вернулась в свое обычное расположение духа. Я отцепил поводок Марли, и он долго пил воду, пуская небольшие волны к краям миски. Я вытер пол, бросив взгляд в направлении Дженни: она казалась невозмутимой. Наверное, кризис миновал. Наверное, она передумала. Наверное, ей уже стыдно за недавнюю вспышку ярости и она ищет слова, чтобы извиниться. Но когда я прошел мимо нее (Марли следовал по пятам), она сказала спокойным, тихим голосом, не глядя на меня:

– Я говорила серьезно. Я больше не хочу его здесь видеть.

В следующие дни она повторила ультиматум еще несколько раз, чтобы я в конце концов понял, что это не пустые слова. Она не просто выпускала пар, и вопрос не сходил с повестки дня. Мне стало нехорошо. Как бы пафосно это ни звучало, у нас с Марли была настоящая мужская дружба. Он был недисциплинированным, непокорным, инакомыслящим, политически некорректным свободным художником, каким всегда хотел быть я, только смелости недоставало, поэтому я радовался его необузданной живости. Неважно, какой сложной стала жизнь, он напоминал мне о ее простых радостях. Независимо от того, сколько ожиданий было возложено на меня, он никогда не давал забыть, что сознательное непослушание иногда дорогого стоит. В мире, полном начальников, он был сам себе хозяин. От мысли, что с ним придется расстаться, мне становилось плохо. Но ведь сейчас у меня было двое детей, о которых требовалось заботиться, и жена, в которой я нуждался. Мы все были связаны тончайшими нитями. Если уход Марли был так важен для жены, как я мог не уважать ее желание?

Я принялся зондировать почву, напрямую спрашивая друзей и коллег, не хотят ли они взять очаровательного энергичного двухлетнего лабрадора. От кого-то из знакомых я узнал, что по соседству с нами живет человек, который обожает собак и не может бросить их в беде. Но даже он ответил отказом. К сожалению, дурная слава Марли шагала впереди него.

Каждое утро я штудировал специализированные разделы газет, как будто мог найти там удивительное объявление: «Ищу дико энергичного, неконтролируемого лабрадора с множеством фобий. Разрушительные способности не помеха. Заплачу кругленькую сумму». Я находил бойкие предложения о продаже молодых подрощенных щенков, которых почему-то никто не брал. Многие из них были чистокровками, за которых хозяева несколько месяцев назад выложили несколько сотен долларов. Теперь же их отдавали за жалкие гроши или вообще бесплатно. Подозрительное количество этих никому не нужных собак являлись лабрадорами.

Объявления публиковались почти каждый день и были одновременно и душераздирающими и смешными. Со своей выгодной позиции опытного человека я распознал попытки скрыть истинную причину продажи собак. Объявления пестрели солнечными эвфемизмами, описывавшими типы поведения, которые я знал слишком хорошо. «Живой… любит людей… ему нужен большой сад… нужно место, чтобы мог резвиться… энергичный… горячий… мощный… уникальный». В итоге получался портрет собаки, которую невозможно контролировать. Собаки, которая стала помехой нормальной жизни. Собаки, от которой отрекается ее собственный хозяин.

Я улыбнулся про себя: объявления были комичны в своей попытке обмануть. Когда я читал «неистово преданный», я понимал, что продавец имеет в виду «кусается». «Верный товарищ» означало «страдает боязнью разлуки», а «хорошая сторожевая собака» переводилось как «громко и постоянно лает». Когда я видел надпись: «лучшая цена», я знал, что отчаявшийся собаковод на самом деле спрашивал: «Сколько нужно доплатить, чтобы вы избавили меня от этого субъекта?» Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Я не пасовал перед трудностями и не верил, что всегда оптимистичная Дженни изменилась. Мы были не из тех, кто излагает свои проблемы в рекламных объявлениях. Несомненно, с Марли у нас возникали трудности. Он был абсолютно не похож на тех величественных собак, рядом с которыми прошло наше детство. У него была масса вредных привычек и плохих манер. Этот вердикт вынес бы ему любой присяжный. Но он был уже не тем глупым щенком, которого мы привезли домой два года назад. Со своей стороны, он тоже старался. В наши обязанности как его хозяев входило вышколить его согласно нашим запросам, но, с другой стороны, необходимо было научиться принимать Марли таким, какой он есть. И не просто принимать, а ценить его и его неукротимый собачий дух. Мы принесли в свой дом живое, сопящее существо, а не модный аксессуар, чтобы поставить в угол. Хороший или плохой, он был нашей собакой. Он был частью нашей семьи и, несмотря на все его недостатки, стократно вернул нам нашу доброту. Подобную преданность невозможно купить ни за какие деньги.

Я не был готов бросить его.

Пока я ни шатко ни валко подыскивал Марли новый дом, я продолжал с рвением работать с ним. Моя личная «Миссия невыполнима» заключалась в следующем: перевоспитать эту собаку и доказать Дженни, что наш пес достоин остаться. Проклиная недосып, я начал подниматься на рассвете, усаживал Патрика в прогулочную коляску и направлялся на побережье, чтобы подвергнуть Марли новому испытанию. Сидеть. Замри. Лежать. Рядом. Мы повторяли команды снова и снова. В моем голосе звучало отчаяние, и Марли, казалось, это чувствовал. Сейчас ставки были слишком высоки, все было по-настоящему. Когда он не совсем понимал это, я произносил следующую фразу, не смягчая ни слова: «Мы пришли не ради того, чтобы тратить время впустую, Марли. Понимаешь? Давай-ка». И мы отрабатывали все команды заново, а мой помощник Патрик хлопал ручонками и кричал своему большому палевому другу: «Пиятиль! Уэээ-о!»

К тому времени, когда я снова записал Марли на занятия, он уже перестал быть тем малолетним преступником, с которым я показался там в первый раз. Он все еще был диким, как кабан, но теперь он уже знал, что я его начальник, а он мой подчиненный. На этот раз почти не было рывков к другим собакам, никаких неконтролируемых побегов и обнюхиваний. Все восемь занятий я держал его рядом на коротком поводке, а он был счастлив до небес работать совместно. На нашем последнем занятии инструктор – спокойная женщина, полная противоположность мисс Строгий Взгляд, – вызвала нас вперед. «Итак, – сказала она, – покажите, что вы умеете».

Я приказал Марли сесть, и он аккуратно опустился на землю. Я поднял сдерживающий поводок на его шее твердым рывком ведущего и приказал ему идти рядом. Мы пробежались трусцой до автостоянки и обратно. Марли трусил рядом, его плечо терлось о мою ногу, как и требовалось по книге. Я снова приказал ему сесть, встав прямо перед ним и указывая пальцем ему на лоб. «Сидеть», – сказал я уверенно и отпустил поводок. Я отошел на несколько шагов назад. Его большие карие глаза внимательно следили за мной, ожидая малейшего знака того, что я его освобождаю, но он оставался прикован к асфальту. Я обошел вокруг. Марли трепетал от возбуждения и поворачивал голову, следя за мной, но не прыгал вперед. Вновь оказавшись перед ним, ради смеха я щелкнул пальцами и крикнул: «Ко мне!» Он взвился с места так, словно увидел вкусную косточку. Инструктор прыснула со смеху, это был хороший знак. Я повернулся к нему спиной и отошел на три метра. Я чувствовал, как его взгляд прожигает мне спину, но он держался. Когда я повернулся к нему, он весь дрожал. Вулкан готовился к извержению. Затем, расставив ноги пошире, я принял боксерскую стойку и произнес: «Марли… – тут я сделал паузу, – ко мне!» Он бросился ко мне со всех ног, и я приготовился. В последний момент я ловко отступил в сторону с грациозностью тореадора, и он пронесся мимо, затем повернул назад и пихнул меня сзади носом.