Бледный всадник - Корнуэлл Бернард. Страница 58

Дома исчезли, их сожгли во время первого яростного нападения датчан, от большой церкви рядом с рыночной площадью на холме остались только почерневшие балки, опушенные сейчас белым снегом. Улицы представляли собой замерзшую грязь, на них не было ни души: все датчане попрятались от холода в уцелевших домах.

Я слышал пение и смех. Свет сочился из-за ставней или сиял через дымоходы низких крыш.

Я замерз и был страшно зол. Здесь наверняка были люди, которые могли меня узнать, и такие, кто мог узнать Альфреда. Из-за его глупости мы оба сейчас подвергались опасности.

Неужели у него хватит безрассудства вернуться в свой дом? Он должен был догадаться, где поселится Гутрум. Если Альфред не хочет, чтобы датский вождь его узнал, то будет держаться подальше от бывшей королевской резиденции.

Я шел к старой таверне Энфлэд, когда вдруг услышал рев, доносившийся с восточного конца Сиппанхамма. Я двинулся на звук и оказался возле женского монастыря рядом с городской стеной у реки. Я никогда не бывал внутри этого монастыря, но сейчас ворота были открыты, и двор освещали два огромных костра, у которых грелись люди, по крайней мере те счастливчики, что находились к пламени ближе других. А всего во дворе собрались по меньшей мере сто человек: они выкрикивали слова ободрения и осыпали насмешками двух противников, которые дрались в грязи на растаявшем снегу между кострами.

У этих двоих были мечи и щиты, и время от времени наблюдавшая за их поединком толпа исторгала хриплые крики. Я мельком взглянул на бойцов, потом осмотрел всех остальных. Я искал Хэстена или еще кого-нибудь, кто мог бы меня узнать, но никого не увидел, хотя трудно было различить лица в мелькающем неверном свете пламени. Монахинь нигде не было видно, и я решил, что они или бежали, или мертвы, а возможно, их забрали отсюда на потеху завоевателям.

Я стал красться вдоль стены. На мне был шлем, его забрало неплохо скрывало лицо, но некоторые бросали на меня любопытные взгляды, потому что привыкли видеть воинов в шлемах только на поле боя. Наконец, не увидев никого из знакомых, я снял шлем и повесил его на пояс.

Женский монастырь превратился теперь в пиршественный зал, но в самом здании была в данный момент только кучка пьяных, не обращавших внимания на шум снаружи. Я стянул у одного из них полковриги хлеба, вышел и стал наблюдать за поединком.

Одним из двух бойцов оказался Стеапа Снотор. Теперь он был не в кольчуге, а просто в кожаной одежде и сражался длинным мечом, прикрываясь маленьким щитом. Вокруг его пояса завязали цепь, которую держали двое датчан, стоявших на северном конце двора: как только противнику Стеапы начинала грозить беда, они дергали цепь, чтобы сакс потерял равновесие. Стеапу заставили драться точно так же, как в свое время Хэстена, и, без сомнения, взявшие его в плен получали хорошие деньги от глупцов, пожелавших испытать свою силу в поединке.

Сейчас противником Стеапы был худощавый ухмыляющийся датчанин, который пытался танцевать вокруг здоровяка, чтобы ткнуть мечом под маленький щит — так поступал и я сам, сражаясь со Снотором. Но Стеапа упрямо защищался, парируя каждый выпад, а когда позволяла цепь, наносил быстрые удары, но датчане неизменно рывком цепи отбрасывали его к насмехающейся толпе. Один раз, когда они рванули слишком сильно, Стеапа повернулся к обидчикам — но тут же перед ним оказались наконечники трех длинных копий.

Толпа разразилась оглушительными радостными криками.

Пленник крутанулся обратно, чтобы отразить следующую атаку, потом шагнул назад, почти уткнувшись в наконечники копий. Худой датчанин быстро последовал за ним, думая застигнуть врага врасплох, но Стеапа внезапно остановился, обрушил свой щит на клинок противника и взмахнул левой рукой, держа меч эфесом вниз и собираясь ударить неприятеля этим эфесом по голове. Датчанин упал, Стеапа перевернул меч, чтобы его пырнуть — и цепь оттащила здоровяка на несколько шагов, а копья стали грозить ему смертью, если он вздумает довести дело до конца.

Зевакам это понравилось.

Он победил. Деньги перешли из рук в руки. Стеапа сел у огня — его мрачное лицо ничего не выражало, а один из державших цепь выкрикнул:

— Десять слитков серебра тому, кто ранит его! Пятьдесят тому, кто убьет!

Стеапа, который, вероятно, не понимал ни слова, просто смотрел на толпу, бросая вызов тому, кто рискнет выйти против него. И конечно, какой-то полупьяный скот с ухмылкой принял этот вызов. Ставки были сделаны, и Стеапу тычками заставили встать.

Это было похоже на травлю быка, только Стеапе давали всего одного противника зараз. Без сомнения, зеваки с удовольствием выставили бы против него и трех-четырех людей, но датчане, взявшие его в плен, не хотели, чтобы он погиб: они неплохо наживались, пока находились дураки, желающие платить за драку с саксом.

Я скользил вокруг двора, продолжая вглядываться в лица.

— Всего шесть пенни, — предложил кто-то у меня за спиной.

Повернувшись, я увидел возле одной из дюжины одинаковых маленьких дверей, расположенных с равными промежутками в выбеленной стене, ухмыляющегося человека.

— За что шесть пенни? — озадаченно переспросил я.

— Это дешево! — заверил он и, толкнув створку двери, пригласил меня заглянуть внутрь.

Я заглянул.

Крошечную комнатку, должно быть раньше служившую монашеской кельей, освещала сальная свеча. Внутри стояла низкая кровать, на которой лежала голая женщина, наполовину скрытая под снявшим штаны мужчиной.

— Он быстро, — сказал пригласивший меня человек.

Я покачал головой и двинулся прочь.

— Раньше она была здесь монахиней, — продолжал расхваливать свой товар датчанин. — Совсем молодая, из приличной семьи. И хорошенькая. Обычно визжит, как свинья.

— Нет, — ответил я.

— Четыре пенни? Она не будет сопротивляться. Сейчас уже не будет.

Я пошел дальше, убедившись, что зря трачу время. Вряд ли Альфред здесь.

«Скорее всего, — мрачно подумал я, — этот глупец поперся к себе домой».

Я размышлял, не будет ли безрассудством и мне отправиться туда же, но мысль о мести Гутрума отпугнула меня.

А во дворе тем временем начался новый бой. Теперешний противник Стеапы низко пригибался, пытаясь полоснуть врага по ногам и повалить на землю, но сакс легко отражал удары.

Я скользнул мимо людей, державших цепь, и увидел слева еще одну комнату — большую, возможно, бывшую трапезную монахинь. Мое внимание привлек блеск золота в свете полупогасшего огня, и я вошел внутрь.

Но оказалось, что это блестел не металл, а позолота на раме небольшой арфы, на которую наступили с такой силой, что она сломалась. Я огляделся по сторонам, всматриваясь в тени, и увидел человека, лежащего ничком в дальнем углу. Я подошел к нему и узнал Альфреда.

Король был почти без сознания, но жив и, насколько я мог судить, не ранен, а только сильно оглушен.

Я подтащил его к стене и усадил. На нем не было ни плаща, ни сапог.

Оставив Альфреда, я вернулся в церковь и нашел там пьяного, к которому сумел войти в доверие. Я помог ему встать, обнял за плечи и убедил, что веду его в постель, после чего вывел через заднюю дверь во двор перед сортиром монастыря, три раза ударил в живот, дважды — в лицо, снял с него плащ с капюшоном и сапоги и отнес все это Альфреду.

Король уже пришел в себя и без удивления смотрел на меня, потирая подбородок. Его лицо украшали синяки.

— Им не понравилось, как я играл, — сказал он.

— Потому что датчане любят хорошую музыку, — ответил я. — Надень вот это.

Я бросил рядом с ним сапоги, накинул на него плащ и заставил натянуть капюшон так, чтобы тот прикрыл лицо.

— Тебе никак жить надоело? — сердито спросил я.

— Мне надоело пребывать в неведении относительно моих врагов, — ответил он.

— Я уже все разузнал для тебя. Их примерно две тысячи.

— Я так и думал. — Он поморщился. — В чем это вымазан плащ?

— В блевотине датчанина.

Король содрогнулся.

— Они напали на меня втроем. — В его голосе звучало удивление. — Пинали и колотили меня.