Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 12
Окованные лопаты дружно вошли в каменистую землю. Даже Хельги не пожелал остаться без дела. И уже к полудню на холме открылась глубокая, вместительная яма. Погоняя терпеливых коней, притащили из лесу тяжелые сосновые бревна.
Внутри ямы стал подниматься сруб. Он послужит последним земным домом для госпожи. Сюда она сможет возвращаться и приглядывать, хорошо ли живет без нее ее Сэхейм. Сюда въедет погребальная повозка. Здесь рухнет под ударом ее любимый конь. И здесь же, возле колес, уснут все девять молоденьких рабынь. Иначе не бывает.
Отмыв глину, густо налипшую на руки и на сапоги, братья Виглафссоны сообща разобрали стену женского дома и вынесли тело матери через пролом.
Отлетевший дух не должен найти обратной дороги, ни к чему ему тревожить оставшихся. Фрейдис уложили в повозку — резной деревянный короб на четырех высоких колесах. Запрягли кроткого рыжего коня, часто возившего Фрейдис при жизни.
И двинулись со двора…
Хельги шел рядом со Звениславкой. Он не держался за ее плечо. Просто касался ее локтя своим. Он не спотыкался. А за ремнем у него торчала секира, упрятанная в чехол.
Люди несли с собой все то, чем хотели снабдить госпожу на дорогу: свежий хлеб, мясо, сыр, благородный лук, отгоняющий болезни. На поясе Фрейдис по-прежнему висел ключ, знак достоинства хозяйки. А у бортов повозки лежало женское имущество — костяной гребень, замысловатые серебряные застежки, обручья, нож, ложка, головной платок и платья на смену… Не посмеет старая Хель назвать ее нищенкой!
Когда шествие добралось до холма, Халльгрим повел коня вниз, внутрь сруба. Тот пошел доверчиво и послушно… Колеса повозки дробно застучали по бревнам. Спустившись, Халльгрим остановился и вытащил меч, Конь не успел испугаться. Свистящий удар уложил его замертво.
Звениславка увидела ужас, появившийся на лицах рабынь. Смерть всегда страшна. Даже такая, которая несет с собой великий почет.
Она зажмурилась, стараясь не смотреть, как Халльриму передавали жертвенный нож… И потому не видела, как, проскользнув между стоявшими на краю сруба, в яму отчаянным прыжком соскочила горбунья. Мгновение — и она выдернула нож из руки Виглафссона. Даже он, двадцать лет сражавшийся в походах, не успел ей помешать. Старуха с блаженной улыбкой поникла рядом с еще горячей тушей коня…
Люди взволнованно загомонили.
— Ас-стейнн-ки, — напомнил о себе Хельги. — Расскажи, что там…
Халльгрим наклонился над служанкой и бережно разомкнул ее пальцы, стиснувшие костяную рукоять. Потом поцеловал горбунью в морщинистый лоб. Старая нянька когда-то учила его ходить…
— Я ошибался, когда приказывал ей остаться! — проговорил он негромко. — А следовало бы мне помнить, что времена переменились и уже мало кто знает, как надо выращивать свою судьбу!
Тогда-то самая молоденькая из рабынь, ровесница Звениславке, шагнула вперед, раздвигая на груди металлические украшения, чтобы ничто не помешало удару…
Потом Халльгрим высек огонь и затеплил маленький светильник. Пусть не будет госпоже Фрейдис ни темно, ни холодно в той ночи, которая сейчас укроет ее своим плащом. Светильник был сделан в виде чаши на остром витом стержне.
Халльгрим воткнул его в пол рядом с повозкой. В последний раз проверил, хорошо ли были завязаны у Фрейдис погребальные башмаки. Пусть не упадет ей на пятки Напасть, дверная решетка Хель. Пусть не обломится под ней золотой мост через поющую реку Гьелль. Пусть не слишком сердито облает ее злобный пес Гарм. И, ничем не обидев, пропустит воинственная дева-привратница…
Он выбрался наверх, и сруб начали закрывать. Наладили последнюю стену и стали накатывать сверху бревна. Исчезла рыжая шкура коня, исчезли рабыни, сидевшие подле колес. Исчезло бледное, словно светившееся, лицо Фрейдис…
Халльгрим первым столкнул на эти бревна глыбу земли. И когда она обрушилась на накат, все голоса потонули в лязге оружия. Это воины одновременно выдернули из ножен мечи и троекратно ударили ими в звонкое дерево щитов. И называлось это — шум оружия, вапнатак!..
А комья земли сперва гулко стучали по бревнам, потом этот звук стал делаться глуше и глуше, пока не стал наконец простым шорохом глины о глину…
Когда на могиле уже утаптывали землю, из-за деревьев вдруг сипло прокричал рог.
— Кто-то приехал, — сказал Халльгрим. Он продолжал глядеть на свежую глину.
Всадники, выехавшие из леса, увидели перед собой грозное зрелище: около сотни воинов в боевом облачении венчали собой холм. Но они не остановились и не повернули назад, хотя их было всего трое.
— Ас-стейнн-ки! — напомнил о себе Хельги. — Что там?
Как ни хороши были стоявшие наверху, стоило посмотреть и на всадников.
Особенно на того, что ехал впереди. Крупной рысью шел под ним лоснящийся серый конь. Вился за плечами седока широкий синий плащ. Покачивалось в могучей руке тяжелое копье — толстый кол, окованный железной броней…
А позади катилась тележка, и из нее доносилось злобное хрюканье. С холма было хорошо видно ворочавшуюся темно-бурую спину.
— Хитер! — сказал Хельги. — Знает, не тронем!
Ему не надо было смотреть, чтобы узнать приехавшего.
— Это я его известил, — проговорил Эрлинг, и Хельги усмехнулся: мол, чего еще можно от тебя ждать. Но поссориться с братом он не успел, потому что Звениславка вдруг ухватила его за локоть, а потом и вовсе спряталась за его спиной. Хельги чувствовал, что она дрожала от страха, и готов был многое вытерпеть ради того, чтобы только она подольше стояла так, держась за его руку…
Всадники тем временем вплотную приблизились к холму и начали взбираться по склону. Халльгрим шагнул им навстречу.
— Здравствуй, Рунольв Раудссон, — сказал он хозяину серого жеребца. — Что тебя сюда привело?
— И ты здравствуй, сын Виглафа, — отвечал ему всадник. — Зачем ты спрашиваешь о том, что и сам знаешь? Или не хоронил ты нынче свою мать, Фрейдис дочь Асбьерна?
Седеющие космы лежали у него на плечах, нижняя половина лица пряталась в густой бороде. И только глаза зло и холодно смотрели на Халльгрима из-под надвинутой войлочной шляпы.
Но эти глаза сразу изменились, когда Рунольв посмотрел на вершину холма, на комья взрытого дерна.
— Быстро же ты зарыл мою старуху, сын Виглафа… А я бы совсем не отказался взглянуть, много ли прибавилось у нее морщин.
Такие слова и таким голосом от Рунольва Скальда можно было услышать единожды в жизни. Халльгрим понял это и сказал:
— Ты сам знаешь, что я тебя сюда не звал. Но раз уж ты приехал, будь гостем. Мы еще не все сделали здесь, что собирались.
Тогда Рунольв хевдинг спешился и махнул рукой своим молодцам. Те живо привязали коней, и работа возобновилась как ни в чем не бывало. Все вместе они привели в порядок вершину холма, а потом принесли с берега тяжелые плоские камни и отметили ими могилу, выложив контуры длинного корабля, обращенного носом на юг.
Вечером, когда собрали пир и внесли столы, и рабы прикатили заморский бочонок, и хмельной рог по обычаю отправился вкруговую, Рунольв Раудссон, хозяин Терехова, впервые заметил странно одетую незнакомку, сидевшую рядом с Хельги.
Он спросил:
— Кто это, Хельги? Никак ты женился? Хельги вздрогнул так, словно в него угодила стрела. Халльгрим ответил за брата:
— Нет. Это гостья.
Рунольв, по счастью, в дальнейшие расспросы пускаться не стал. А Звениславка глядела прямо перед собой и все видела темную внутренность сруба, и медленно остывавшую тушу коня, и несчастных рабынь, и саму госпожу, освещенную тусклым огоньком.
Вот приподнимается конь… Встают, отряхивают платья служанки… И Фрейдис садится в повозке, а горбунья берет в руки вожжи… Глухо ржет, ударяет копытом чудовищный конь… и растворяется перед ним бревенчатая стена.
Ледяным холодом тянет оттуда, из темноты. В последний раз вспыхивает и гаснет маленький светильник. Необъятная ночь заполняет все вокруг. Только шелестят во мраке шаги рабынь да поскрипывают колеса повозки, увозящей госпожу Фрейдис в далекий путь.