Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 23
Рунольв без усилия перекрыл шум:
— А что будет, если я его убью?
— Сначала убей! — крикнул кто-то. — Тогда и поговорим!
А старый Можжевельник добавил негромко:
— Ты не победишь…
Сигурду Олавссону бросили толстую тряпку, и он принялся завязывать Рунольву глаза. Тот усмехнулся:
— Я не думал, что ты станешь возиться, брат Гудреда. Я думал, ты просто меня ослепишь…
— И ослеплю, если велят, — ответил Сигурд угрюмо. — А вздумаешь подсматривать, так и без приказа. И ты это запомни!
Мальчишки помладше со всех ног понеслись за ограду — нарезать ореховых прутьев… Такими прутьями ограждали когда-то поля сражений: выползешь за черту — получишь пощаду. Здесь пощады не будет: и не попросят ее, и не дадут! Но пусть видят боги, что все совершается по чести…
Хельги принесли его секиру. Сын Ворона ощупал острое лезвие и остался доволен.
— Поставьте-ка меня к Рунольву лицом…
— Хельги! — окликнул его кто-то. — Рунольв в броне, а ты в простой куртке… Возьми мою!
— Нет, — отказался Хельги. И добавил:
— Не будет ему проку от этой брони!
И эти слова запомнились…
Их поставили друг против друга. Обоим надели на шею бубенчики из тех, что навешивают на хвостовое перо охотничьим птицам. И расступились, оставляя противник ков наедине.
— Сходитесь! — сказал Можжевельник.
Хельги и Рунольв медленно двинулись вперед… Над головами сидевших разлилась тишина. Лишь у берега дрались голодные чайки, поссорившиеся из-за рыбешки.
Ни один не уступал другому ни ростом, ни шириной плеч. Разве только то, что Хельги годился Рунольву в младшие сыновья…
Рунольв ударил первым. Услышал ли он приближение Хельги, или просто прикинул нужное число шагов — этого никто никогда не узнал. Рунольв резко взмахнул обеими руками и со свистом обрушил топор перед собой.
Удар был страшен. Окажись Хельги на полшага ближе к врагу — и умер бы, не успев упасть. Но он все-таки отпрянул назад. Острое лезвие лишь скользнуло по его груди, с треском располосовав толстую куртку…
Стон пронесся по двору: по кожаным лохмотьям щедро полилась кровь.
— Рунольв! — разом крикнули двое пленных. Этот хевдинг стоил того, чтобы за ним идти. Навеки — до огня и костра!
Рунольв водил вокруг себя секирой, зажатой в вытянутой руке. Губы его шевелились, но что он говорил и кому, никто не слыхал. Рунольв знал, что ранил противника. Но проклятая тряпка не давала увидеть, велика ли удача.
— Рунольв! — крикнул Хельги, и смотревшие вздрогнули. Хельги прыгнул вперед, занося топор… Но крик был ошибкой: Рунольв встретил его новым ударом, пришедшимся в голову.
Небо рухнуло наземь, и мировой ясень Иггдрасиль, выкорчеванный, потряс в воздухе тремя своими корнями… Хельги зашатался, проваливаясь во мрак. Но руки, сжимавшие топор, еще жили. И они нанесли удар, от которого невозможно было спастись.
Рунольв закричал. Страшным криком живой плоти, в которую ворвалась смерть. И упал. Он упал в воду с борта своего корабля, смеясь и потрясая копьем. Вода была черной, как деготь, и почему-то горячей, и в ней разгоралось далекое зарево. Наверное, это шел навстречу пестрый корабль под парусом, похожим на багрово пылающий факел, и правило колебалось в темной воде, ожидая знакомой руки…
А может быть, это спешил за ним из Вальхаллы корабль мертвецов, никогда не пристающий к берегам…
И вот занялось утро, назначенное увидеть Терехов горящим.
И застало перед воротами Сэхейма каких-то странных людей, выехавших из леса…
Было их около дюжины; все вооруженные и верхами, а под тем из них, кто более прочих походил на вождя, перебирал ногами крупный серый конь — прежний любимец Рунольва. И на плече у главаря висел белый щит…
— Вот как, — усмехнулся Эрлинг, когда караулившие У ворот прибежали за ним в дом. — Опять из Терехова, и опять с миром… А сказали хоть, чего хотят?
Приезжие хотели видеть Эрлинга Виглафссона, и он велел впустить их во двор. Ворота раскрылись — и сын Ворона не сдержал удивления.
— А ведь я тебя знаю, — сказал он предводителю. — Ты Дретт Валландец, скотник Рунольва. Откуда ты здесь и кто тебя прислал? И почем вы все с оружием?
Впрочем, было ясно — там, в Рунольвовом дворе, что-то произошло. Дретт отозвался с достоинством, какое не всякий раб осмелился бы себе позволить, а раб из Терехова и подавно:
— Рунольв Раудссон и вправду называл нас трэлями, но только этому больше не бывать. Вы тут навряд ли слыхали про то, что мы вчера еще перевешали всех, кого он оставил стеречь двор. А сюда к тебе приехали потому, что ты теперь, уж верно, готовишь корабль — жечь Терехов!
Вокруг быстро собирались люди, и приезжие ерзали в седлах, чувствуя себя неуютно.
— Смелое и большое дело вы совершили, — сказал Эрлинг. — Однако стоит ли хвалить изменивших хозяину, который всех кормил!
Эти слова заставили Дретта Валландца слезть с лошади и подойди к Эрлингу вплотную. Было видно, как непривычно он чувствовал себя в шлеме и с мечом, болтавшимся у бедра, — этим рукам больше подходила лопата…
— Тебя, Виглафссон, называют Приемышем, — проговорил он негромко, глядя на Эрлинга одним глазом — второй у него был давным-давно выбит. — И думается мне, добрые норны стояли подле тебя, потому что тебя подобрал твой старик, а не Рунольв… Иначе ты бы теперь пас свиней и ел с ними из одного корыта, чтобы не протянуть ноги. А потом у твоей жены родился бы сын и ты бы сразу принялся гадать, на кого он будет больше похож — на тебя или на Рунольва! Если только твоего сына вовсе не вынесли бы в лес, чтобы не разводить лишние рты!
Друзья одобрительно зашумели у него за спиной. Да что говорить! И без них весь фиорд знал о том, как Рунольв однажды зарубил раба только потому, что тот стоял удобно для удара.
Тут из дома выглянул Этельстан. Прежние товарищи мигом разглядели его с седел. Такого необычного и незнакомого в крашеной одежде хирдманна, в красивых новых сапогах! Захочет ли подойти? Этельстан живо протолкался к ним и крепко обнял Валландца: как бы ни повернулось дело, у Дретта здесь был по крайней мере один испытанный друг. Эрлинг смотрел на них молча. Думал, как поступить…
— А тебе, — вновь обратился к нему Дретт, — мы вот о чем порешили сказать. Бери Терехов без боя и живи в нем, потому что твой двор сгорел. А нас всех назовешь своими людьми. Но только мы теперь будем свободными бондами и поселимся кто где захочет, и наши дети унаследуют все добро, какое мы наживем.
Вот так; и если это тебе не по сердцу, мы будем сражаться, и живыми ты нас навряд ли возьмешь!
Это были отчаянные речи, и воины вокруг загомонила — одни недоуменно, другие с пробуждающимся гневом. Выслушивать подобное, и от кого же! От скотника!, Однако Эрлинг все еще молчал, и Этельстан, стоявший с Дреттом плечо к плечу, негромко заметил:
— Тот не стоит свободы, кого можно сделать рабом — И такие слова никого не удивили, ведь у себя дома, в стране англов, Этельстан принадлежал к знатному роду, Но неожиданно за Дретта заступился и старый Олав.
— Эрлинг, — сказал мореход. — На твоем месте я поднес бы им пива. И сам выпил бы с ними из рога, хотя бы от них и попахивало хлевом. Потому что взять свободу не меньше чести, чем унаследовать. Наследие дается легко!
Эрлинг покосился на него — но потом все-таки взял Дретта за плечо.
— Храбро ты разговариваешь, Валландец, и еще храбрей поступаешь… Но не знаешь ты того, что самому смелому нет нужды пугать других. Твое счастье, что ты мне все это наговорил, а не братьям. Вот они-то сочли бы за трусость не сжечь после этого Терехов. Да и тебя вместе с двором! Ну а меня самого называют Эрлингом Бондом…
Угрюмый Дретт впервые улыбнулся при этих словах, напряженные плечи опустились. Он хитро прищурил на Эрлинга единственный глаз, и морщинистое лицо помолодело сразу на десять зим.
— Вот потому-то мы и хотели видеть тебя, Эрлинг Виглафссон, а не их…
Халльгрим хевдинг был совсем плох…