Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 27
Скоро сын хевдинга и впрямь показался из леса. Его лыжи тяжело приминали пушистый искрившийся снег:
Видга тащил спасенного на плечах. Тот слабо шевелился, видно хотел идти сам, но сил не хватало. Видга вошел во двор, и человека сняли у него со спины.
— Это женщина, — сказал внук Ворона и вытер снегом распаренное лицо.Отнесите ее в женский дом, пускай разотрут…
— Мы увидели сугроб, из которого шел пар, — возбужденно рассказывал Скегги. — Тогда Видга велел мне забраться на дерево, а сам приготовил копье и стал ворошить этот сугроб. Мы думали, что там зверь, но потом. Видга мне крикнул, чтобы я слезал. Мы долго ее тормошили, и она сперва только стонала, а потом очнулась. Мы ее спрашивали, кто такая, но она не сказала. Видга ее потащил, а меня послал вперед. Вот!
К вечеру любопытные молодые хирдманны вызнали у женщин, что Видга спас девушку, и притом совсем молоденькую, никак не старше себя самого. Что у девчонки были волосы по колено длиной, густые, как водоросли, и рыжие, как осенние листья. И кожа белее всякого молока. И глаза — карие, блестящие и большие, но не слишком веселые. И она действительно не могла говорить. Хотя оборачивалась на голос и понимала, если к ней обращались.
— Может, ей мой голос понравился бы? — спросил один из парней. — Уж я бы ее развеселил и научил заодно, как произносить мое имя…
Видга, слышавший эту похвальбу, только усмехнулся.
— Я не разглядывал, так ли она красива… Но она не застряла бы там в лесу, если бы не сломала лыжу, можешь мне поверить. И еще я приметил, какой нож висел у нее на поясе… подлинней твоего! Думай дважды, если вправду решишь ее обнимать!
Сам Видга женщин ни о чем не расспрашивал. Был зол — девчонка испортила ему охоту. Правду сказать, он не встречал еще ни одной, от которой следовало бы ждать Добра…
Откуда шла найденная в лесу и где стоял ее дом, расспросить так и не удалось. Зато очевидно было, что в Сэхейме ей нравилось и уходить отсюда она не собиралась. Отлежавшись,. девчонка принялась помогать по хозяйству, и грязная работа пугала ее меньше всего. Но почему-то ей особенно нравилось в конюшне, среди вздыхавших и косившихся лошадей… Скоро там у нее завелся любимец: большой серый жеребец, тот самый, на котором когда-то ездил Рунольв. Со времени гибели хозяина жеребец сильно скучал — стоял понурый, плохо ел и бока у него запали. А славный был конь и мог дать совсем не плохих жеребят. И радостно было видеть, как потянулся он к рыжеволосой. Встречал ее ржанием, обнюхивал с ног до головы, ловил пальцы ласковыми губами… Скегги видел однажды, как она сидела там, в стойле, и кормила жеребца из рук чем-то вкусным. Конь тихо пофыркивал, а девчонка, как обычно, молчала, но Скегги почему-то померещилось, будто они разговаривали. Ему стало страшно, и он убежал. Он никому не стал рассказывать про этот колдовской разговор и про свой страх. И про то, как странно блестели у рыжеволосой глаза…
Несколькими днями попозже Видга разыскал ее во дворе:
— Пойдем… Отец хочет на тебя поглядеть.
Потом он вспоминал, что она мгновение промедлила и вроде даже призадумалась, опустив глаза… И пошла за ним к дружинному дому.
Халльгрим увидел ее, когда она только еще входила в дверь. И умолк на полуслове, забыв, о чем разговаривал с братом. Может быть, жили на свете девушки красивее этой рыжеволосой. Наверное, жили, но теперь Халльгрим знал, что такие ему не встречались. И больше не встретятся. Потому что перед ним было лицо, которое он искал тридцать четыре лета и столько же зим. Второго такого не видала земля…
Она шла к нему по длинному дому — высокая, почти как Видга, одетая по-мужски. Сидевшие в доме посматривали на нее и весело шутили, но она не глядела ни вправо, ни влево. Подошла к лежавшему Халльгриму и остановилась, и пламя очага отразилось в карих глазах.
И Халльгрим подумал про себя, как скверно, когда не заживают раны и эта красавица должна видеть перед собой не вождя, а беспомощную развалину под одеялом…
— Мои люди называют меня старшим сыном Виглафа, — сказал он ей хмуро. — А это Хельги, мой брат. Что он еще собирался ей сказать, этого он никогда впоследствии припомнить не мог. Потому что как раз тогда-то они и услышали ее голос. Голос девчонки, не умевшей говорить!
— Так значит, вот ты каков, Халльгрим Виглафссон, — сказала она негромко. — А мое имя Вигдис. И Рунольва Скальда называли моим отцом!
Халльгрим почему-то не удивился ни ее голосу, ни этим словам. А может, и хотел удивиться, но не успел. Рыжая Вигдис прыгнула к нему, как кошка на мышь.
И тяжелый нож взвился у нее в руке!
Но как ни проворна была дочь Рунольва Скальда, Хельги Виглафссон оказался проворней. Железная рука сына Ворона встретила ее посередине прыжка…
И отшвырнула, оглушенную, на десять шагов, едва не опрокинув прямо в очаг.
Вскочить ей не дали. Видга подоспел едва ли не прежде, чем она растянулась на полу. Пригвоздил острым коленом, завернул за спину руки. Вигдис сражалась молча и яростно, извивалась, пыталась укусить… Кто-то протянул Видге веревку. Видга затянул узел и одним жестоким рывком поставил девушку на ноги — снова лицом к отцу.
— Стало быть, вот в кого ты такая рыжая, — сказал ей Хельги. — А кормили тебя, верно, мясом волка, ворона и ядовитой змеи, чтобы стала свирепой. Вот только зря ты думала, что лучшего из нас так просто убить. Думай теперь о том, что будет с тобой!
— А ничего не будет, — сказал Халльгрим угрюмо. — Женщинам не мстят. И она делала то, что должна была сделать.
Вигдис стояла молча и глядела куда-то сквозь стену, поверх его головы…
Теперь в ее лице не было ни кровинки. Наверное, она заранее готовила себя к расправе, что последует за свершившейся местью… Но чтобы кончилось так!
А Халльгриму она казалась еще краше прежнего, другое дело, что он не собирался говорить об этом вслух. И теперь он знал, для чего родился на свет.
Для того, чтобы когда-нибудь покрыть эти волосы свадебным платком. И дождаться от нее сына. Такого же рыжего, как она сама. Как Рунольв…
А за плечом Вигдис стоял Видга. И держал в руке отнятый у нее нож. И никто не придумал бы для нее казни достойнее, чем он… Но Халльгрим едва его замечал.
— Вот только придется все-таки тебя запереть, — сказал он пленнице. — А то еще перережешь нас всех.
И воины засмеялись, хотя многим сразу стало казаться, что этакое благородство не должно было довести до добра.
Ближе к празднику Йоль, после которого день принимается расти, Халльгрим начал садиться, а потом и вставать. И вот наконец Видга впервые вывел его во двор, разрешил постоять немного на вольном воздухе, в бледных солнечных лучах, светивших все-таки ярче очага.
Видга показал ему крепкую бревенчатую клеть, стоявшую отдельно:
— Вон там Вигдис сидит…
— А не холодно ей? — спросил Халльгрим. И, наверное, как-то странно спросил, потому что сын посмотрел на него с удивлением.
И ответил:
— Как раз! Ас-стейнн-ки таскает ей еду, и они разговаривают. Вигдис ей все рассказывает, какой великий хевдинг был Рунольв, и Ас-стейнн-ки ее слушает.
А я сторожу, чтобы эта Рунольвдоттир не выскочила и не убежала!
Халльгрим подумал о том, что не окажется первым, кто женится на дочери врага… И дал Видге увести себя в дом.
Женщины поставили пиво для праздника Йоль. Согласно обычаю — на сто сорок горшков! По тому, хорошее ли получится пиво, станут судить о благосклонности богов. А потом запьют им священное мясо коня, которое всегда готовят для жертвенных пиров…
Вот в такое время, в сырую метельную ночь, и пропала рыжая Вигдис.
Звениславка и Видга обнаружили это прежде всех других. Тяжелый засов, запиравший клеть снаружи, был поднят; уж как она ухитрилась с ним справиться, можно было узнать только у нее одной. И вместе с Вигдис пропал серый конь, наследство Рунольва. Следы копыт вели на лед застывшей бухты и дальше за сваи — могучий конь перескочил через них без большого труда. Когда это увидели, многие припомнили конский топот, и впрямь будто бы послышавшийся в ночи. Хельги, запоздало схватившись, пошел проверить, на месте ли копье Гадюка и меч Разлучник, которые он повесил над своей постелью. Он не удивился бы, если бы исчезли и они. Но меч и копье оказались нетронуты.