Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 50

Женщины шли рядом с кораблями. Вели за руки детей. Не отпускали их от себя ни на шаг. Раненых везли вместе с поклажей — на лошадях.

И где-то там, далеко за спиной, по мутной Вытегре, распушив набрякшие перья, кружился-плыл вниз по течению принесенный в жертву петух…

Из всех взятых в бою один Бедвар сумел впрячься в общую работу. Широкой грудью налегал он на канат, и толстая жила на лбу вздрагивала от натуги.

Единственный глаз угрюмо светил из-под повязки… А впереди Бедвара шел сам Халльгрим вождь. Вот уж кого не обошли милостью боги, дарующие силу! Лямка за плечами сына Ворона готова была загудеть струной, смоченная дождем одежда курилась на холодном ветру.

А рядом с Бедваром, опираясь на самодельный костыль, упрямо ковылял Эйнар. Он еле тащил непослушные ноги. Ему бы ехать на лошади, но какое там — шел Бедвару следовало идти и ему.

— Эй, Утопленник! — обернулся к нему Халльгрим. — Поди-ка сюда!

Эйнар нахмурился — не много радости было ему, знавшему Рунольва, спешить на зов Виглафссона! Однако суковатая палка расторопнее зашуршала травой, потому что старые времена миновали.

И когда они поравнялись, Халльгрим сказал ему:

— Почему идешь? Еще растянешься посреди дороги.

Эйнар сердито ответил:

— Твоя правда! Однако не лучше мне было в тот день когда твой брат бросил меня в море!

Халльгрим поправил на себе лямку:

— Я давно хотел узнать, как ты спасся тогда. Расскажи!

Эйнар пожал плечами:

— У нас как раз перед тем оторвало от кормы лодку… Мне повезло, я вычерпал из нее воду и принялся грести… Халльгрим сказал ему:

— Надо думать, тогда-то ты понял, сладко ли мне было у вас на форштевне.

Я слышал, в тот день к вечеру пошел снег. Как же ты поймал свою лодку?

— Жить хотел, — ответил Эйнар. — Вот и поймал…

Звениславку вез на своем коне сам дядька Любочад.

— А ведь и искал же тебя твой Мстиславич! — говорил он ей, тихонько покачиваясь в седле. — На что уж тут у нас глухомань, так и сюда добрался. С Олегом, воеводой белозерским, приходил. Убивался по тебе. И на что ты ему, конопатая, сдалась? Я-то, старый пень, все на Радима ему наговаривал. А тебя, значит, купцы? И в мешок?

Она отвечала с улыбкой — теперь-то можно было улыбнуться:

— И в мешок. Немцам в Ладоге продали. А те к себе повезли, да сами не доехали.

Любочад смотрел на неуклюже переваливавшиеся лодьи.

— Хороши кораблики… Вот только плавали долго, отяжелели. У нас тут давеча вагиры свою снекку тащили, так она куда легче шла, а ведь не меньше будет! Тоже в Бело-озеро побежали. К Олегу!

Облака сочились мелким дождем, ветер свистел и стонал, размахивая ветвями деревьев. Голоса людей терялись в тяжком скрипе катков. Викинги недоверчиво косились на лес… Никого не боявшиеся в море, здесь они чувствовали себя голыми. Нетерпеливо смотрели вперед: скоро ли вода? Даже вовсе чужая. Даже такая, по которой не доберешься до дома. Спустить с берега драккары — и пускай лезут, кому охота…

— Что через Ладогу-то не пошли? — потихоньку смеялся Любочад. — Рюрика забоялись? Ну, ну… Рюрик, он и есть Рюрик, одно слово, сокол яростный. У нас тут раньше как лето, так спасу не было от свеев да датчан. Теперь тихо!

— За что ж не любят его? — спросила Звениславка. — Сама слыхала, бежью люди бегут…

— А за что любить? — удивился артельщик. — Всего ничего в Ладоге живет, а насолил всем. Он же у себя за морем с дружиной разговаривать привык. Дружине что — куда он скажет, туда и гребет! А тут вече… Позвали свеев гонять, в Ладоге посадили, а он, того и гляди, весь Верх к рукам скоро приберет…

Корабли ползли дальше, неторопливо ступал привычный конь, и Любочад наказывал:

— Домой приедешь, батьку за меня поцелуй. Привет ему и Мстиславу-князю от старого Любочада. А Вышате Добрыничу скажи, пускай с лодьями поторопится.

Любочад, скажи, спрашивал, что-то припозднился он в нынешнем году.

Викингам волок казался бесконечным. Но все на свете рано или поздно минует — и хорошее, и плохое… Одолели и волок!

Мореходы расплатились с Любочадом по сговору: отвесили шесть марок серебра. А на прощание устроили пир.

Корабли уже покачивались на воде — эта новая река тоже носила очень трудное имя — Ковжа, — и сундуки с мешками лежали под палубами на своих привычных местах. Садись на скамьи да и отчаливай!

Веселье происходило на берегу. Еду и пиво выставили халейги; Хельги Виглафссон недовольно ворчал — ему казалось, что брат поступал расточительно.

Однако Халльгрим не видел нужды скупиться. Миновали волок, а этот волок от самого дома сильно его смущал…

— Может статься, — сказал он Хельги, — что мы еще вспомним добром этот пир и эту еду. Да и город на озере Весь уже недалеко. Навряд ли Ольгейр ярл запретит нам торговать…

Хельги внезапно рассвирепел:

— Ольгейр ярл! На север его и в горы, этого Ольгейра ярла! С каких это пор мы спрашиваем позволения взять еду, которая нам нужна? Да еще у вендского ярла!

Халльгрим на него прикрикнул:

— С тех самых пор, как сами превратились в бродяг!

И идем просить крова в чужой стране! И ты успокойся, Хельги Виглафссон!

Не понимаешь сам, так слушайся и не перечь мне, я этого не люблю. Твой черед распоряжаться настанет после того, как меня убьют!

Хельги не нашел слов для достойного ответа.. Только плюнул и ушел к своему кораблю…

Сигурд Олавссон еще с Невы носил в себе лютую злобу против ижор. Раненый Гуннар уже пытался ходить, да и отплатили за него давно и с лихвой. Но мстил не Сигурд, и оттого зрел в душе ядовитый нарыв. И вот теперь, влив в себя рог, Сигурд стал примечать между артельщиками сероглазого, беленького корела, чей выговор показался ему знакомым. С этим белобрысым они весь волок шли плечо в плечо — однако Сигурд без долгих раздумий бросил рог наземь и пошел к его костру.

Тот что-то рассказывал сидевшим вокруг, размахивая руками и задорно мешая русские, корельские, северные слова… Артельщики и мореходы навряд ли хорошо его понимали, но хохотали от души. Сигурд подошел к ко-релу сзади и взял его за шиворот, так, что затрещала праздничная вышитая рубашка. Хохот стих, корел изумленно обернулся. Сигурд обозвал его ингром и колдуном, а после спросил, о чем тот так весело рассказывал — может быть, о том, как Халльгрим хевдинг топил их в Неве?

Оскорбленный корел назвался людиком и пообещал разбить Сигурду нос, если тот впредь еще раз спутает его невесть с кем:

— Однако, я вижу, ингрикот повыдергивали вам перья! А если бы ты не был трусом и сунулся к нам, ты точно запомнил бы, как нас называют!

Выслушав это, Сигурд кивнул и с наслаждением замахнулся… но его рука повисла в воздухе. На запястье сомкнулись железные клещи.

— Пойдем-ка со мной, Олавссон, — сказал ему Хельги. Сигурд ушел за ним в темноту молча, не сопротивляясь.

И такой хохот грянул за его спиной — куда там смешным выдумкам корела!

Больше его в эту ночь на пиру не видали. А когда перед рассветом костры погасили и люди начали расходиться, Сигурда обнаружили крепко спящим на палубе Красного корабля. Он спал нагишом, завернутый в чужое одеяло. Вокруг валялась его одежда, мокрая до последней нитки. Было очень похоже, будто кто-то усердной и решительной рукой охлаждал его пыл.

Пора было трогаться в путь, и Сигурда безжалостно разбудили. Когда он вылез из-под одеяла, Гуннар протянул ему нож — красивый нож в бурых кожаных ножнах. — Это тебе от того финна в подарок… Он сказал, ты неплохо работал на волоке и понравился ему, но хорошего ножа он при тебе не заметил. Так вот он решил отдать тебе свой.

Первым желанием Сигурда было вышвырнуть непрошеный подарок за борт, под правый берег, в омут поглубже. Но потом он передумал. Разыскал свой ремень и привесил к нему ножны. И принялся одеваться…

Озеро Весь лежало в лесах, словно круглый щит давно поверженного великана… По берегам его раньше селилась только беловолосая, белоглазая весь, основавшая свое селение Белоозеро у истока реки Шехсны. Потом с юга и запада придвинулись словене, и по озеру туда и назад засновали раскрашенные корабли. И стала привычная жизнь белозерцев меняться, да быстро! А когда, призванные из-за моря, пришли и сели в Ладоге корабелыцики-вагиры, повернула вовсе круто. Князь Рюрик пожелал навек запереть разбойникам дорогу на юг. Прислал на озеро отряд…