Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 69

Воины со смехом потащили Скегги обратно за стол, но уже не туда, где он сидел раньше. Видга освобождал для него место рядом с собой. И даже улыбался, что в последние дни случалось не часто.

— Смотри, какой верный защитник у тебя появился, — сказал Хельги брату.Теперь тебе некого бояться…

Тем временем к Вигдис подошли двое служанок. Поклонились ей и взяли ее под руки. От бледных щек Рунольвдоттир отхлынула последняя краска, неподвижные глаза на миг вспыхнули прежним неистовым огнем… Но нет. Она так и не воспротивилась. Не сказала ни слова. Поднялась и дала себя увести.

Халльгрим долго смотрел ей вслед. Потом отложил рог и скрестил словно разом отяжелевшие руки. Звениславка увидела, как трудный вздох натянул на его груди вышитую рубашку.

Чурила, как выяснилось, тоже это заметил. Звениславка почувствовала на своем локте его ладонь, и он сказал так тихо, что услышала только она одна:

— У нас-то с тобой не так было.

Халльгрим дождался возвращения служанок. Немного помедлил. Потом как будто с трудом оторвал себя от скамьи, повернулся к князю и сказал, вымучив почти настоящую улыбку:

— Мне пора, Торлейв конунг. Не сердись, что я тебя оставляю. Пусть мои братья займут тебя, чтобы ты ни в чем не знал недостатка.

И пошел, провожаемый шутками и напутствиями дружины.

Перед дверью, за которой его ждала Вигдис, Халльгрим остановился…

Внутри было тихо. Он различал только звуки пира, оставшегося позади. Он откинул засов, толкнул заскрипевшую дверь и вошел.

Вигдис, одетая, сидела на постели, зажав в коленях стиснутые кулаки. При виде Халльгрима она медленно поднялась, и разметавшиеся рыжие волосы окутали ее, словно огненный плац. Такой красивой Халльгрим ее еще не видал.

Глухо и грозно она приказала ему:

— Не подходи!

Халльгрим молча прикрыл и запер дверь, повернулся и так же молча, не торопясь, подошел к жене, — Не подходи, — повторила Вигдис, и что-то дрогнуло в ней. Страх? Или?..

Нет, показалось. Как бы не выдернула светильник, воткнутый в пол, и не бросилась с ним вперед.

Халльгрим остановился на расстоянии одного шага. Негромко он сказал:

— Когда твой отец распинал меня на носу своего корабля, я ведь меньше всего думал о том, что когда-нибудь мне жизнь не в жизнь будет без его дочки.

Вигдис ничего не ответила. Халльгрим долго смотрел ей в глаза. Потом продолжал:

— Хотел я приручить тебя, точно дикого соколенка. Но теперь вижу, что мало хорошего из этого вышло. Не летишь ты мне на руку, Вигдис дочь Рунольва. А какая радость от свадьбы, если невеста боится, что ее станут брать силой…

Он снова надолго замолк. За весь пир он осушил свой рог, может быть, только раз или два.

Потом он пошарил у пояса, протянул руку, и Вигдис увидела нож, тот самый, которым она дважды пыталась его убить. По тяжелому лезвию струились огненные змеи. Вигдис смотрела на них сквозь багровые круги, внезапно поплывшие перед глазами. В ушах загудел морской прибой, но голос, любимый и ненавистный, продолжал звучать:

— Думал я нынче узнать счастье, дочь Рунольва. И тебе хотел его дать. Но для тебя оно, как видно, заключается только в одном… На, возьми. Вот только не думаю, чтобы тебе удалось это сделать с первого удара. Я, должно быть, еще успею сказать, чтобы тебя отпустили. Ну?

Бревенчатые стены раскачивались все сильнее. Вигдис стремительно схватила нож, занесла — и направила не в его сердце, в свое собственное.

Халльгрим с силой ударил ее по руке.

Нож оцарапал ей левое плечо, перевернулся в воздухе и со стуком ударился о стену.

Халльгрим держал ее за оба запястья, держал такой хваткой, что не вырвалась бы не то что Вигдис, сам Рунольв хевдинг. Но глаза Вигдис были закрыты, лицо залила почти смертная белизна. Она упала бы, не подхвати ее Халльгрим. Он взял ее на руки, потом посадил на кровать и обнял. И сказал одними губами:

— Глупая ты…

Огромная жесткая ладонь гладила ее голову, гладила плечи, содрогавшиеся в безудержном плаче. Халльгриму хотелось рассказать ей о том, как когда-нибудь он разыщет ее родню… заплатит им мунд… и даже, пожалуй, позволит ей назвать второго сына Рунольвом. Но никак не мог сложить воедино необходимые слова и сидел, чуть покачиваясь, баюкая в руках плачущую Вигдис, и молчал.

Однажды в конце лета Халльгрим и Торгейр отправились к конунгу в Кременец. У мужей конунга было больше принято ездить, но Халльгрим старую привычку рушить не торопился — пришел пешком. Уверенно шагал он по улице и выглядел внушительнее иного всадника. Высоченный, широкоплечий, в дорогом плаще. Меч покачивался при бедре, но всякий мог видеть: ножны были завязаны ремешком.

Звали его в городе когда как: то князем, то воеводой. Но больше все-таки князем.

Ярлского звания он от Чурилы так и не принял, однако ряд воеводский с городом заключил. С обоими братьями и Торгейром пообещал вести своих людей, куда укажут ему Господин Кременец и князь Чурила Мстиславич. Поклялся в том на многолюдном вече — здешнем тинге, — обнажив оружие и призвав в свидетели Асов… Поклялся и Чурила стоять за новый конец — положив, по обычаю, меч наземь и помянув грозных гардских Богов. И с того самого дня Виглафссоны и пришедшие с ними перестали быть в городе за гостей. Куда князь с дружиной, туда и они. На охоту так на охоту, на пир так на пир. А теперь Халльгрима вело к конунгу дело. Собирались ехать за данью.

Чурила жил по-прежнему в Старом дворе. Княгиня Добронега так и не приняла в свое сердце молодую невестку, не пожелала жить с ней одним домом.

Добро, сказал ей сын. Жену на порог не пускаешь, стало быть, и ко мне в гости ходить будешь… И более в хоромах не появлялся: разве что в гриднице, когда собиралась дружина.

Халльгрим и Торгейр вошли во двор.

— Дома ли конунг? — спросил Виглафссон по-словенски. Чурила оказался дома, и Халльгрим взошел на крыльцо. Торгейр остался снаружи, неторопливо прошелся по двору. Княжьи готовились к походу. Чистили и точили оружие, осматривали сбрую и щиты. Кто мог справиться, стучал молотком сам, другие шли на поклон к Людоте. Над крышей кузницы густым столбом поднимался дым.

Женатым воинам помогали сыновья. Проворные мальчишки заплетали гривы коням, подносили крошечные заклепки для кольчуг, осторожно и гордо протирали отцовские мечи…

Оружие, лошади и сбруя были не у всех. На многом красовался княжеский знак: прыгающая рысь. Это дал город. Дружина княжья, а князь — городской.

Торгейр прошел дальше, завернул за угол дома. Здесь место было укромное, бревенчатые стены отдаляли шум и разговоры гридней, глуше долетал даже железный голос кузни, где в вихре искр молоты беседовали с металлом… Было почти тихо.

Торгейр огляделся. И глаза его пали на женщину, мирно сидевшую у стены хозяйственной клети, согретой послеполуденным солнцем.

На коленях у женщины стояла деревянная мисочка с чем-то блестящим, руки были заняты работой. Торгейр присмотрелся и увидел мельчайшие разноцветные бисеринки, ложившиеся на гладкую ткань.

— Ловко шьешь, красавица, — похвалил Торгейр по-словенски. Женщина только тут заметила загородившую солнце тень, торопливо встала, поклонилась:

— Прости, боярин…

Торгейр опустился рядом с ней на бревно. Рукодельница понравилась ему.

Наверняка не знатная жена, но и не служанка. Лицо у нее было необыкновенно нежное, совсем еще юное, только большие глаза смотрели не по-девичьи печально.

На чистом лбу лежал темно-красный платок, повязанный низко, по самые брови.

Из-под платка на виски спускались широкие проволочные кольца, украшенные какими-то фигурками. Кольца показались ему слишком дешевыми.

Торгейр долго наблюдал, как мелькали ее ловкие пальцы. Уходить не хотелось, солнце так приятно грело больное плечо.

— Кику шьешь? — спросил он погодя. — Кому? Что не себе, было ясно.

Женщина ответила, не поднимая головы:

— Княгине…

— Примерь, — сказал Торгейр. — Я погляжу. Она покорно приложила кику к своей голове. Вспыхнули на свету невиданные стеклянные цветы: красота была редкая. Желтый бисер, Торгейр это знал, привозили откуда-то с юга торговцы. А весь остальной делал здесь, в Стейннборге, княгинин Ульв трэль. Здорово делал.