Наследник императора - Старшинов Александр. Страница 11

– Теперь мы можем поговорить? – раздался знакомый голос.

Приск повернулся. В углу так, чтобы не сразу можно было заметить в полумраке, сидел ничем не примечательный человек в серой тунике. Смуглый, полноватый, начинающей седеть. Длинные волосы он носил, чтобы спрятать проколотые в прежней, рабской своей ипостаси уши.

– Зенон? – Меньше всего ожидал Приск обнаружить в своем таблинии вольноотпущенника Адриана, которому императорский племянник поручал дела самые тонкие, опасные, сомнительные и скользкие.

В общем, всё, что касалось самой высокой политики, поручалось Зенону. И значит, теперь Адриан хотел, чтобы в его опасных играх вновь принял участие Приск.

– Приветствую тебя, центурион! – Вольноотпущенник поднялся.

– Письмо – твоих рук дело?

Теперь, будто заново разделив написанный на пергаменте текст на слова, Приск разобрал – что же на самом деле обозначают эти идущие друг за другом непрерывной вереницей буквы. Зенон прибыл от Адриана. У Адриана тайное поручение. И ему непременно надо было, чтобы Приск явился сюда, в Эск, а Зенон ни в коем случае не появлялся в Дробете.

– Так что за дело? – Центурион нахмурился.

– Гней Помпей Лонгин, – отозвался Зенон. – Слышал о таком?

Приск кивнул.

– Наверняка, – продолжил Зенон. – Так вот, этот человек посвящен во все планы грядущей войны.

– Грядущей войны? О какой войне ты говоришь? Децебал еще не скоро оправится от поражения.

– Поход в Дакию начнется, скорее всего, следующим летом, – перебил Зенон.

Так скоро? Приск надеялся, что у него будет несколько мирных лет передышки. Траян добился своего, Децебал затаился. Пока эти двое обдумывают планы, солдаты и крестьяне могут перевести дух и просто жить, а не служить Беллоне и Гекате.

– Ты должен сделать все, чтобы оказаться в свите Лонгина, – закончил наставления Зенон.

– Ну, коли так нужно, чтобы я шпионил за Лонгином, то почему Адриан не написал мне письмецо? – спросил центурион раздраженно, злясь сразу и на требование Адриана, и на известие, что грядет новый поход на север. Разумеется, во время войны можно очень быстро возвыситься. Но в сражениях центурионы гибнут первыми – это Приск знал тоже очень хорошо.

– Письмо может попасть в нежелательные руки. Учти, тебе все придется устроить естественно. Лонгин не должен догадаться, что тебя к нему подсылает Адриан.

– Да зачем все это? Неужели император будет скрывать от своего племянника планы крепостей, если начнется война?

Зенон покачал головой и заговорил с Приском как учитель с недалеким учеником:

– Адриан хочет, чтобы подле Лонгина постоянно находился его человек. Прежде всего Адриану необходимо быть в курсе грядущих событий, ибо на новой войне надлежит ему так отличиться, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: у Траяна может быть только один наследник – и это Адриан.

Зенон раз за разом повторял имя Адриана, как будто оно служило заклинанием.

Приск поставил кубок на стол и задумался.

Бессмертные боги, ну почему опять! В битве при Тапае Приск был ранен так тяжело, что не чаял вернуться в строй: левая рука до сих пор ноет, чуть на улице начинает холодать. Потом, зимою, когда горстка ветеранов да новобранцев, а с ними Приск и его контуберний обороняли от бастарнов лагерь Пятого Македонского легиона, канабу подле лагеря сожгли дотла. То, что отстроили за два года, было жалким подобием прежнего поселка. А уж то, что сам лагерь отстояли, – можно было считать настоящим чудом. А в каких передрягах потом во второе лето войны [34] пришлось побывать! Кому расскажи – не поверят. Приск сам себе не верил порой, когда вспоминал речные долины, больше похожие на ущелья, перевалы, узкие тропы и дакийские крепости, настоящие орлиные гнезда на вершинах холмов. Однако ж крепости были взяты, армия даков разбита, и, когда войска римлян подступили к столице Дакии Сармизегетузе, Децебал запросил мира, склонил гордую голову перед императором Траяном. Мир-то, конечно, сомнительный получился – кто спорит, и добычи немного, и присмиревший на время дакийский царь явно хитрил, договоры выполнять не желал, в горах затаился. Да только варвары всегда так: обещают одно, делают другое. И длиться эти игры могут годами. Два года мира – это так мало, так бессовестно мало… Кориолла к декабрьским календам [35] должна родить. Да только не жена она центуриону, как справедливо заметил легат, а всего лишь любовница, конкубина, и женой пока стать не может. И если погибнет Приск, что станется с ней и ребенком? Об этом он думать не хотел. Не хотел, а придется.

Приск тряхнул головой и посмотрел на Зенона.

– Я что-то не расслышал. Ты сказал…

– Ничего.

– Ты что-то сказал, – с нажимом повторил центурион.

Зенон кашлянул:

– Адриан вернет тебя в сословие всадников, Приск. Он дополнит твое состояние до четырехсот тысяч сестерциев, необходимых для ценза. Если ты все сделаешь так, как нужно.

– Как нужно! – Приск покачал головой.

Обещание звучало заманчиво. Если ты всадник – то впереди служба военным трибуном, официальный брак и дальше – занятие должностей выгодных и почетных. Кто знает – быть может, даже легат в будущем. То есть командир легиона. У Приска перехватило дыхание от открывавшейся головокружительности перспективы.

– И что значит это загадочное: как нужно? Знай – убивать я никого не собираюсь и…

– Адриану нужна Сармизегетуза. Планы ее укреплений – а еще лучше, свой человек внутри, дабы в нужный момент открыть ворота.

Приск мысленно ахнул. Ну наконец-то понятно. Не больше и не меньше – столица Дакии. Не многого ли от него хочет Адриан?

– Откуда ты знаешь, что Лонгин доберется до Сармизегетузы?

– Траян лично поручил легату сделать все что угодно, но побывать в столице Децебала. Так что Лонгин туда поедет. Сейчас, осенью или весной – но поедет. И ты – вместе с ним.

Надо же, обрадовал. Приск спешно сделал глоток, будто пытался залить внезапно образовавшуюся внутри мерзкую ледяную пустоту.

Зенон больше ничего не говорил. Ждал. Что делать? Сказать нет – и тянуть лямку до старости, жить в жалкой хибаре и смотреть, как твой незаконнорожденный сын уходит на войну простым легионером, а дочь становится женой какой-нибудь отпущенника или мелкого торговца? А самому до конца дней считать жалкие гроши и многочисленные раны на теле.

Или – рискнуть? Бросить кости? Что выпадет? Удача? Смерть? Играй, Судьба!

Знаю-знаю, одна грань на кубике всегда утяжелена свинцом – та грань, что в руках жулика приносит ему выигрыш, а в руках Судьбы означает смерть. Но ведь время последнего броска еще не настало. И если мы сыграем по-честному, у меня ведь есть шанс. А, Судьба?! Ты ведь не выбросишь мне собачье очко [36]? Так ведь?..

– Хорошо, Адриан получит план укреплений Сармизегетузы, – проговорил Приск после затянувшейся паузы. – Но пусть не забудет не только вернуть меня в сословие всадников, но и отдать мне дом моего отца в Риме. Дом-моего-отца!

– Адриан все сделает, если сделаешь ты. – Зенон улыбнулся. Лживой улыбкой бывшего раба.

Вечер выдался удивительный – не жаркий, теплый, напоенный ароматом цветущих в перистиле роз. Прииск, прихватив с собой чашу разбавленного вина да тарелку с перченым печеньем, расположился в садике. Горел подвешенный на бронзовом крюке светильник, ветра не было, и слабый масляный огонек тянулся строго вверх, будто новобранец перед центурионом. Кука выбрался со своей половины и уселся на скамье напротив. Служанка-дакийка мелькнула в дверном проеме и скрылась – верно, приехавшего центуриона она боялась до смерти, и даже Кука не убедил ее выйти.

– Война? – спросил Кука кратко.

Приск молча кивнул.

– Ты здесь, в Эске, или в Дробету? – продолжал допытываться Кука.

– В Дробету вернусь.

– А что тебе Зенон обещал? Перевести в преторианцы?