Искатель приключений. Книга 1 - де Монтепен Ксавье. Страница 3

— Совсем нет, добрая матушка; какой-то дворянин со своим слугой пали жертвами ужасного происшествия.

— Надеюсь, что ты велела им идти своей дорогой…

— Это было невозможно!

— Невозможно, говоришь ты? А отчего это, позволь спросить?

— Потому что карета этого дворянина сломалась и сам он ушибся, может быть, очень опасно; он теперь лежит без чувств.

— Что же ты сделала для него?

— Все, что повелевала сделать любовь к ближнему; я оказала ему гостеприимство.

Эти последние слова необыкновенно подействовали на больную; они как будто гальванизировали ее некоторым образом. Она приподняла свое исхудалое тело, облокотившись на оба локтя; глаза ее, оживленные на минуту, бросили молнию, и она повторила хриплым голосом:

— Ты оказала ему гостеприимство!

— Да, матушка!

— Оказала гостеприимство! — продолжала больная, отделяя каждое свое слово неприятным ироническим смешком. — Вот как! Впрочем, чему же тут и удивляться? Разве мы не так богаты, что не знаем, куда девать наши доходы? Разве у нас нет излишка в хлебе, чтобы питаться, излишка в дровах, чтобы греться? Разве у нас не слишком много масла, чтобы освещать нас? И притом не прекрасный ли поступок — растворить двери для прохожих и разделить с ними всю эту роскошь или, как ты говоришь, оказать им гостеприимство?.. Гостеприимство! Ха-ха-ха! Вот как! Стало быть, наш дом гостеприимен?.. А я этого и не знала… Признаюсь, все это мне кажется очень смешным!..

Проговорив все это, больная опрокинулась назад, задыхаясь от страшного припадка истеричного смеха. Девушка хотела было взять ее за руку, но она отдернула ее.

— Но Боже мой! Скажите же, что я должна была делать? — робко осмелилась спросить Жанна.

— Она еще спрашивает!.. — вскричала больная.

— Да, матушка, я спрашиваю.

— Надо было запереть двери и не впускать этих искателей приключений!

— Вы хотели бы, чтобы этот несчастный умер у наших дверей?

— Умер!.. Умер!.. Кто тебе сказал, что он умер бы? Притом какое нам до него дело?.. Никто на свете не заботится о том, живы мы или умерли… Не будем же и мы заботиться, живут другие или умирают!.. Будем делать другим то, что они делают нам!.. Это также поучительно!..

Больная замолчала, в новом припадке судорожной веселости она обернулась к стене и, несмотря на все настоятельные просьбы дочери, не хотела более говорить ни единого слова.

— Бедная матушка, — шептала Жанна, — как она страдает!.. Как сильно душевные и телесные страдания изменили и раздражили ее характер!.. Бедная матушка!..

И, не произнося ни одной жалобы на полученный прием, который, однако, казался ей незаслуженным, Жанна тихо вышла из комнаты и спустилась по лестнице на нижний этаж. Она постучалась в дверь той комнаты, в которую ввела незнакомцев. Жак спешно отворил ей.

Большой огонь был разведен в камине. Кавалер лежал на постели, куда заботливый слуга положил его, совсем одетого; глаза больного были закрыты, и он не подавал никакого признака жизни.

— В каком он положении? — спросила Жанна.

— Сердце бьется, — отвечал Жак, — но он все еще без чувств, и я право не знаю, как остановить кровь…

— Кровь!.. — вскричала молодая девушка с невольным трепетом. — Разве идет кровь?..

— Посмотрите…

И Жак, подойдя к кровати, поднял голову своего барина. Пурпуровая струя крови действительно пробивалась сквозь волосы из раны, находившейся повыше затылка. Распростертый, как мы сказали, на кровати, залитой кровью, Рауль не мог не внушить живейшего участия. Его бледное лицо оттенялось прекрасными каштановыми волосами, несколько приподнятыми по моде того времени, но не напудренными. Ему, по-видимому, было около двадцати восьми или тридцати лет, не более. Дорожный кафтан из фиолетового бархата, с золотой окантовкой, и атласный серый жилет обрисовывали изящную и гибкую талию. Лосинные панталоны выказывали совершенство ног и опускались в мягкие ботфорты с серебряными шпорами. Ничто не могло сравниться с удивительной тонкостью его белья, с красотой кружев на его жабо и манжетах. Руки и ноги, маленькие и аристократической формы, согласовывались с безукоризненной красотой лица.

IV. Обои

Картина, которую представляла в эту минуту комната, занятая Раулем, была достойна кисти искусного художника. Эта комната, повторяем, очень обширная, была обита старинными обоями в готическом вкусе, изображавшими царицу Савскую, подносящую дары царю Соломону. Наивный живописец, по рисункам которого были сделаны эти обои, вздумал придать большей части персонажей угрюмые и свирепые физиономии. Сам Соломон, несмотря на свой восточный костюм, походил более на атамана разбойников, нежели на царя, мудрость и красота которого вошли в пословицу; его придворные напоминали отставных солдат, а иерусалимские дамы имели вид женщин легкого поведения.

Среди всей этой странной обстановки, одна царица Савская имела черты тонкие и приятные, исполненные прелести и правильности. Ее прекрасное и выразительное лицо привлекало взоры. Но более всего необыкновенно странное сходство, о котором мы сейчас будем говорить, делало эту фигуру достойной внимания и участия. На полу не было ковра. Кровать, стоявшая в глубоком алькове, была дубовая, с резными украшениями, так же, как и стулья, и высокий, довольно неказистый шкаф. Яркое пламя в камине, две свечи и маленькая лампа освещали эту готическую меблировку до малейших подробностей.

Мы уже знаем, что Жак, стоя возле кровати, осторожно приподнимал голову своего хозяина. Слуге этому было около двадцати пяти лет. Лицо он имел откровенное. Сквозь грязь, покрывавшую его платье, виден был цвет его ливреи, красной с золотом.

Жанна, стоявшая в двух шагах от Жака, с ужасом и состраданием смотрела на рану кавалера. Минуту назад мы говорили о поразительном сходстве, и в самом деле, по странной игре случая, которая бывает чаще, нежели думают, головка молодой девушки была верным воспроизведением царицы Савской. Это были также белокурые волосы, изумительно густые и вьющиеся от природы; те же глаза, темно-голубые, несколько продолговатые, с длинными черными ресницами; тот же овал лица, такие же губы. Словом, Миньяр, модный живописец того времени, не сумел бы написать портрета более похожего, если бы вздумал перенести на полотно восхитительное личико Жанны. Однако Жанне едва исполнилось семнадцать лет, а обоям — более двухсот.

— Боже мой! — повторил слуга. — Я не знаю, право, как остановить кровь… Посмотрите, как быстро течет она!.. Таким образом, мой бедный хозяин, пожалуй, лишится мало-помалу сил, а, может быть, и жизни…

— С Божьей помощью, мы поможем ему, — возразила Жанна.

Она отворила большой шкаф и вынула широкий кусок тонкого полотна, который подала Жаку, говоря:

— Приготовьте бинт и компрессы, а я пока схожу за тем, что нужно…

Жанна вышла из комнаты и тотчас же вернулась с чашкой, наполненной соленой водой. В ней она намочила компрессы, приготовленные Жаком, положила на рану и завязала голову. Кровь тотчас остановилась.

— Вы видите, — сказала Жанна.

В это время кавалер вздохнул глубоко, но с видимым облегчением. Глаза его раскрылись, но тотчас же закрылись, болезненно пораженные ярким светом свечей и огня в камине. Обморок продолжался, но легкий румянец понемногу покрывал бледные щеки.

— Нет никакой опасности, — сказала молодая девушка. — Несколько часов сна вылечат вашего барина.

Потом, исполнив обязанности гостеприимства, за которые мать так горько ее упрекала, Жанна уступила весьма естественному чувству любопытства и расспросила Жака о причинах, печальные последствия которых были налицо. Слуга рассказал ей с величайшими подробностями все то, что мы уже сообщили нашим читателям.

— Но, — спросила Жанна, — какая же причина побуждала вашего хозяина пренебречь до такой степени мраком и бурей?

Жак принял вид таинственности и сказал:

— Мне совершенно неизвестна эта причина: кавалер не обязан давать мне отчета… Вы окажете кавалеру важную услугу, — прибавил он через минуту, — если одолжите мне маленький фонарь.