Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович. Страница 23

— Раньше вам не приходилось встречаться с Артемьевым?

— Нет, не приходилось!

— Кому вы передали явку Курбатова и пароль?

Вот он, вопрос, главный вопрос. Убийственно точный вопрос. Но Шевров не дрогнул. Решение было твердым.

— Никому и никогда я не сообщал адреса Курбатова. Его не знал даже Тункин.

Кольберг обернулся на солдат, едва заметно пошевелил бровями.

Они неторопливо подошли к Шеврову, схватили под руки, вывернули их за спину. Острая боль пронзила плечи и позвоночник. Его кинули на пол. Солдат наступил ногой на крестец. Из-за стола раздался тихий голос Кольберга:

— Говори правду, Шевров!

Солдат поставил вторую ногу на позвоночник, потянул вверх и назад руки.

Шевров знал: еще рывок, и сломается позвоночник. Он дико закричал:

— Стой!

— Готов говорить правду, Шевров? — скрипел сухой голос Кольберга.

— Готов! — ответил Шевров.

Кольберг сделал знак охранникам. Они отпустили Шеврова. Подняли его под руки, поставили перед Кольбергом, удерживая руки за спиной.

Кольберг медленно поднял глаза на Шеврова.

— Ну!

Шевров тяжело дышал. Он понял одно: случилось что-то страшное, непоправимо страшное, уж ежели Кольберг применил к нему высшую категорию допроса.

— Писать? — спросил Шевров.

— Если правду, пиши! Но правду!

Шевров изложил все до мельчайших деталей: и то, как в притоне разболтался Тункин, как он привел к нему Артемьева, как вошел Артемьев, как предъявил свой мандат, какие слова говорил, как получил адрес и пароль к Курбатову. Дошел до рокового свидания, до той минуты, когда выстрелил. И остановился. Здесь конец, здесь если писать правду, то это значило бы собственной рукой подписать себе смертную казнь. Кольберг не любил расстреливать, он вешал. Но кто же, кто же может доказать, что он стрелял в Курбатова? Это и сам Курбатов не смог бы доказать. Шевров отчетливо видел тогдашнюю обстановку. Темень, густые кусты. Выстрел из кустов. Не мог Курбатов видеть, что именно он стрелял, для этого должен воскреснуть Артемьев или кто-то из близкого окружения Артемьева оказаться здесь.

Шевров остановился.

— Все? — спросил Кольберг.

— Все! — ответил Шевров и протянул лист бумаги Кольбергу.

Кольберг начал читать. Солдаты стояли над Шевровым. Кольберг усмехнулся, усмешка чуть покривила кончики губ. Он представил себе сцену в домике, растерянность и метания Шеврова и его попытку сторговаться с чекистами за счет Курбатова. Он мог назвать всю цепочку, спасая свою шкуру, мог все раскрыть и его, Кольберга, назвать. А может быть, и назвал? Еще раз закинуть ему руки за спину? Или подождать? Подождать, пока не выкристаллизуется в его представлении линия чекистов. Стоило подождать… Шевров не написал, что он стрелял в Курбатова. Именно потому и не написал, что он вступил в игру с чекистами.

И Кольберг похолодел от внезапной догадки. Отбился гранатами от засады, в которой было несколько человек. Отбился и ушел! Тоже побег! И чем он правдоподобнее побега Ставцева и Курбатова?

Кольберг сделал знак охранникам. Шеврова увели.

Теперь можно подумать в одиночестве и в тишине. Шел шестой час утра. За окном не утихала метель.

Кольберг глубоко сел в кресло, положил ноги на мягкий стульчик и закрыл глаза. Он любил такие минуты: перед разгадкой, перед анализом трудной комбинации погрузиться как бы в дремоту…

Что-то еще беспокоило его. Весь день между другими занятиями возвращался к этой беспокоящей мысли. Ах вот оно что! Откуда взялся денщик у Ставцева? На улице подобрал. В дороге где-то пристал к ним, помог, бегал за кипятком, с проверкой документов какая-то история. И этим денщиком стоило заняться.

Дервиз назвал Кольберга немецким агентом, даже употребил определенное слово: «шпионаж». Это слово сказано сведущим человеком, но частным лицом, имеющим право на предположения. В информации Курбатова, упоминалось, что Кольберг склонял Дервиза на создание сильной немецкой партии при русском правительстве, не обязательно даже монархическом. И это в канун войны с Германией? Кому это было на руку?

Дзержинский поручил чекистам поработать в архивах, изучить подробнее Кольберга.

Обнаружилась косвенная связь Кольберга с одним из агентов немецкой военной разведки, разоблаченным и судимым военно-полевым судом уже во время войны с Германией. Пошли дальше. Нашли следователя, который вел допрос немецкого агента. Следователь работал в одном из советских учреждений, не скрыв своего прошлого. Он дал интереснейшие показания о том, как по приказам жандармского корпуса изымались некоторые признания немецкого агента и бесследно исчезали. Ниточка вела к высокопоставленным лицам при дворе, а следил за ходом следствия жандармский полковник Кольберг.

Следователь показал, что одно из признаний этого агента он не решился даже занести в протокол, усматривая в этом уже опасность и лично для себя. Слишком влиятельные лица втягивались в порочный круг. Агент прямо указал на Кольберга как на резидента немецкой военной разведки в русском жандармском корпусе.

Осторожно опросили Дервиза, после того как пришло первое сообщение Проворова. Дервиз подтвердил свой рассказ о мотивах визита Кольберга к нему в имение и сказал, что это предложение подкреплялось и другими предложениями такого же рода из немецкой военной разведки. Картина деятельности Кольберга в России в канун войны и в годы войны получила некоторое завершение.

На совещании в ВЧК была тщательнейшим образом рассмотрена создавшаяся ситуация.

В информации, полученной от Проворова, сообщалось также, что Кольберг, по словам Ставцева, доверительно сказанным Курбатову, ищет агентуру ВЧК, засылаемую в белую эмиграцию. Именно это место в информации подверглось всестороннему анализу.

«Вы знаете, кого он ищет? Он ищет тех, кто заброшен большевиками в наш лагерь… Он не тронет такого человека, напротив, он будет ему всячески помогать, чтобы потом в белой эмиграции, в Европе знать агентов ВЧК. Знать, чтобы за это иметь деньги. Поэтому он так и копается, ищет, кого же забросили чекисты».

Из всего предыдущего явствовало, что у Ставцева дружеские отношения с Кольбергом сложились задолго до войны. Ставцев последние годы работал в генеральном штабе русской армии. Во время войны имел отношение к планированию операций на германском фронте.

Три причины могли обусловить столь неожиданную откровенность Кольберга со Ставцевым.

Это могла быть доверительность в дружеской беседе. Это могло быть прощупывание самого Ставцева: не ценой ли согласия сотрудничать с ВЧК он получил возможность бежать. Это могло быть прощупыванием Курбатова. Нарочно подкинутая подсказка, как себя вести на расследовании. Не запираться.

Какие деньги могла дать расшифровка большевистского агента в среде белой эмиграции? Это сказочка для Ставцева, для человека, который, подавшись в эмиграцию, оказался бы без средств, без работы. Кому он мог выдать или продать агента ВЧК? Эмигрантам? Много ли ему за это заплатили бы? Гроши, а то и вообще ничего не заплатили бы. Прямых и точных доказательств он никогда не имел бы. А вот возможность перевербовать сотрудника ВЧК, заставить его работать на немецкую разведку, не сейчас, конечно, а позже, когда созреют силы для реванша, это было бы для Кольберга большим капиталом. Он ищет двойника. Он хочет с богатым багажом вернуться в Германию.

Что же делать в этой ситуации?

В ВЧК Курбатова рассматривали лишь как человека, который мог бы проникнуть в сферы белого офицерства, где готовятся заговоры и провокации. Но возникают особые трудности: ему придется работать под пристальным взглядом Кольберга, который не оставит его в покое, под пристальным наблюдением немецкой военной разведки. Выдержит ли он до конца такое испытание, так ли дорога ему судьба новой России, чтобы он устоял против всех соблазнов, которыми сумеет его окружить Кольберг?

Вопросы поставлены. Но ответить на них нет никакой возможности. А надо решать. Вступать ли в игру с Кольбергом, в затяжную игру, рассчитанную на много лет вперед, или немедленно выходить из этой игры?