Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович. Страница 7
— Я не могу так уйти!
— Почему же? — спросил Дзержинский.
— С кем сегодня был бы мой отец?
Дзержинский задумался.
— Это очень трудный вопрос, Владислав Павлович! Он был патриотом России, он был талантливым военачальником. Это все, что я о нем знаю… Тот, кому воистину дорога Россия, не станет ее по клочкам распродавать европейским авантюристам. Какую Россию вы думаете защищать?
Россию, о которой мечтал мой прадед! Именно об этой России и я думал… но я не знал, кто с ней и кто против нее.
Курбатов указал на листок бумаги с карандашными кружочками Артемьева.
— У вас здесь неполная схема… Я готов ее дополнить. Правда, я мало что знаю…
Несколько часов спустя Артемьев докладывал Дзержинскому и Дубровину о том, что ему рассказал Курбатов.
— Вижу, — заметил Дзержинский, — ваш подопечный меняет свои взгляды. Так оно и должно было быть. Мы в наследство получили человеческий материал, не всегда готовый к решению наших задач. Наше дело обработать этот материал, донести до каждого цели пролетарской революции… Я хотел бы посоветоваться с вами об одном варианте, связанном с Курбатовым. Невольно мы получаем возможность…
Дзержинский сделал паузу, словно бы еще раз продумывая свое предложение.
— Нет! — сказал он. — Не будем торопиться… Курбатов — правнук декабриста, отец его — боевой генерал, погиб в Порт-Артуре. Генерал боевой… Семья не из богатых, но мать Курбатова… Вот здесь начинается удивительная история. По нашим справкам, она полька из рода Радзивиллов… Старинный аристократический род, княжеская семья…
— Он? Князь? — спросил Артемьев.
Дзержинский усмехнулся:
— Его мать была княжной… Он в родстве с влиятельным родом в Польше…
— У нас могут возникнуть польские интересы! — заметил Дубровин.
— Могут возникнуть. Но я не возлагал бы особых надежд на такое родство. Для Радзивиллов — это обременительное родство… Пока он нам может помочь установить, кто направляет действия Шеврова и ему подобных…
— Можем упустить Шеврова, — сказал Артемьев.
— Можем и упустить, — согласился Дзержинский. — Но подумайте и о другом. Если возьмем Шеврова, мы будем его судить. Тогда с Курбатовым перекрываются все комбинации. А я думаю о центре белогвардейских заговоров! Ему там верят, он может проникнуть туда через тех, кто его посылал с оружием в руках в Москву.
— Молод! — не сдавайся Артемьев. — Тороплив!
— Если далеко смотреть, то хорошо, что молод. Шевров сюда больше не вернется! И сам побоится, и не пустят его… Второй раз по одной и той же тропке в таких делах не ходят… Курбатов там, в белогвардейском центре, важнее для нас, чем расстрелянный Шевров. Вы с этим можете согласиться, Василий Михайлович?
— Пожалуй, что так!
— Ваше мнение, Алексей Федорович?
— Согласен.
— Вы установили, с кем был связан Шевров по жандармерии?
— Жандармский ротмистр Пальгунов… Расстрелян! Шевров работал около орехово-зуевских ткачей… Несколько раз выезжал в Финляндию и там успел выдать группу социал-демократов. Провал с переброской оружия в семнадцатом году тоже на его счету.
Дзержинский задумался.
— Плачет по нем пуля! — заметил Артемьев.
— Кто был начальником у ротмистра Пальгунова? — спросил Дзержинский.
— Полковник Густав Оскарович Кольберг… Где он сейчас, установить не удалось.
— Кольберг? Это интересно! — ответил Дзержинский. — Помнится, как-то он присутствовал, когда меня допрашивали… Он занимался окраинами империи: Польшей, Прибалтикой…
Дзержинский встал и прошелся по кабинету. Посмотрел на Артемьева.
— Что вам рассказал Курбатов?
— О петроградской явочной квартире рассказал… Обрисовал некоторые личности. Откровенно говоря, не знаю, на кого думать: «Союз защиты родины и свободы»? Может быть, остатки этой организации? Возможно, что-то и новое. Очень уж густое офицерье…
— Приглашайте Курбатова! — приказал Дзержинский.
Курбатов вошел в кабинет. Покосился на нового для него человека, на Дубровина. Бородка клинышком, очки в металлической оправе, шпак, интеллигент, так он совсем недавно охарактеризовал бы его со своими однокашниками. А когда услышал его фамилию — дрогнул. Слыхивал о нем. Командовал Дубровин большевистской армией, рассказывали о нем, что вышел он из дворянской семьи.
Курбатов подробно рассказал о встречах на петроградской квартире, рассказал, о чем там шли беседы.
— Квартиру эту надо будет проверить. Свяжитесь, Василий Михайлович, с петроградцами. А теперь, — сказал Дзержинский, — поговорим подробнее о вашем, как вы его называете, наставнике. Штатский… Может быть, в чем-то обнаруживалась его военная выправка?
— Нет, — ответил Курбатов. — Я очень им интересовался. Спрашивать о нем не полагалось.
— Какие отличительные детали костюма вы могли бы отметить?
— Всегда в черном… При галстуке… Монокль…
— Монокль? Это уже деталь! — подхватил Дубровин.
— Деталь! — согласился Дзержинский. — Деталь… Еще раз опишите его лицо.
— Я нарисую, — предложил Курбатов.
Перед ним легли листок бумаги и карандаш.
Рисуя, Курбатов говорил:
— Череп, обтянутый кожей… Гладко выбрит. Худое лицо, как у святых на греческих иконах. Сильный, прямой, обрубленный подбородок.
Курбатов кончил рисовать. Дзержинский подвинул листок Дубровину.
— Размножьте и срочно перешлите петроградцам. Перевернуть весь город, но найти!
И опять обращаясь к Курбатову:
— Это он назвал вам Шеврова и дал к нему явку?
— Он.
Дзержинский сел за стол, озорно взглянул на Дубровина.
— Вы догадываетесь, Алексей Федорович, кто это такой?
— Нет, Феликс Эдмундович, но чувствую, что вы его узнали…
Дзержинский придвинул стул ближе к Курбатову.
— Вспомните, Курбатов, поворошите свою память! Это очень важно! Вспомните, может быть, кто-нибудь обмолвился. Случайно назвал его имя…
Дзержинский сделал паузу. Затем раздельно произнес:
— Кольберг!
Курбатов закрыл глаза, несколько раз про себя едва слышно повторил эту фамилию и покачал головой.
— Нет, не слышал…
— В его речи немецкий акцент вы не уловили?
— Очень четкая речь, медленно выговаривает слова… Он очень правильно говорил…
Дзержинский опять приблизился к Курбатову.
— Теперь я назову имя. Густав!..
— Густав! — схватился Курбатов. — Да, да, это я помню. Я забыл… Как-то его ждали… Вошел один из… Ну, словом, был там такой офицер, приходил почти всегда пьяный. Он вошел и спросил: «Густав не пришел?» От него отвернулись, и он понял оплошность. А немного позже пришел этот человек…
Дзержинский встал.
Курбатову невольно передалось волнение Дзержинского.
— Маловато, Феликс Эдмундович! — заметил Дубровин.
— Достаточно! — ответил Дзержинский, указывая на рисунок Курбатова. — Портрет и имя! Густав не такое уж распространенное имя. Вы хорошо рисуете, Курбатов. Вы учились?
— Немного! У нас в кадетском корпусе был хороший учитель рисования.
Дзержинский взял рисунок и отошел с ним к окну. Дубровин выжидательно смотрел на него, ждал и Курбатов.
— Кольберг Густав Оскарович! Живой его портрет! Вот она, ниточка, за которую Шеврова дергали… Жандармский полковник Кольберг! Посылал вас, Владислав Павлович, жандарм, направлял жандармский агент! Если бы можно было найти, как они связаны с Шевровым! Очень это нам важно! Похоже, что «Тактический центр» в Петрограде, который мы ищем, — это не только белые офицеры. Там и Кольберг замешан, а это… Это может далеко увести!
— Надо спросить Шеврова, — предложил Курбатов. Дзержинский остановился.
— Как спросить? Он нам ничего не скажет!
— Мне скажет! — ответил Курбатов. — Я потребую у него ответа!
Дзержинский наклонился через стол к Курбатову.
— Как я вас должен понять, Владислав Павлович?
— Я хочу очиститься от жандармов…
— И хотите помочь ВЧК?
— Да. Я встречусь с Шевровым и спрошу его. Я ничего ему не скажу о наших разговорах. Я спрошу его, как мне связаться с Кольбергом. Он обязан мне будет ответить!