Русские банды Нью-Йорка - Костюченко Евгений Николаевич Краев. Страница 11

Они двигались по речке, которая становилась все уже, и скоро превратилась в ручеек, извивающийся между камышами.

— Можешь не отвечать, — заговорил Брикс. — Но мне просто интересно, из чего ты стрелял. Шестизарядник?

— Да.

— И уложил пятерых? Неплохо.

— Двоих, ты же слышал.

— Да, слышал. Знаешь, в чем твоя ошибка? Надо было их выбросить за борт. Похоже, они того заслуживали.

— Да.

— Зачем ты с ними связался? Хотел заработать?

— Я не связывался. Мы с другом… — Кирилл осекся. — Мы с одним парнем зашли в ресторан в Нью-Йорке. Я что-то выпил. Заснул. Очнулся уже на шхуне. Ну, а потом… У меня не было выбора.

— Понятно. Тебе подмешали отраву. Эта штука называется гидрохлорид. Свободно продается. У каждой нью-йоркской проститутки есть в сумочке такой флакончик. Тебе повезло, Крис. Некоторые не просыпаются.

— Да, повезло.

Они пересекли небольшое болото, покрытое красным мелким кустарником, откуда вспархивали напуганные птицы. Их крылья, в черно-белых пятнах, были похожи на шахматную доску.

Пожалуй, только птицы и напоминали ему, что он находится, черт знает, как далеко от дома. Все же остальное было таким же, как в России. Песок, кусты, чахлые сосенки. Даже кулики, перебегавшие по песчаным плесам, пересвистывались точно так же, как где-нибудь на херсонском лимане.

— Не верти головой, а то сверзишься! — Брикс оглянулся. — Ну, и что за дела у тебя в Нью-Йорке? Хочешь найти о своего приятеля, который тебя подставил?

— Нет, — Кирилл пожал плечами. — Просто хочу вернуться домой. Скажи, Энди, долго еще до железной дороги?

— Хочешь знать, долго ли тебе еще терпеть мою болтовню? — усмехнулся Брикс. — Ты уж прости, братец Крис. Но я два года не мог перекинуться словом с приличным собеседником. Прикинь — сначала меня полгода держали в карцере, потом еще год в одиночке, и только зимой перевели на работы. Я строил дамбу в Миллвиле.

Но каторжане — публика молчаливая. К тому же в моей команде почти все были черные. А тот шотландец, который считал себя белым, был мне глубоко противен. Мог ли я с ним поговорить? Нет, не мог. А за разговоры с охранником можно было опять схлопотать карцер. Вот какие порядки в Миллвиле.

— Ты был в тюрьме?

К его бессмысленному вопросу Энди Брикс отнесся вполне серьезно.

— Был ли я в тюрьме? Наверно, правильный ответ будет следующим — я и сейчас в тюрьме. По крайней мере, так думают все, кто меня знал. И ты говоришь, у тебя был шестизарядник? И ты уложил пятерых? Ну-ка, расскажи все по порядку…

— Что рассказывать?

— Всё. Где стоял ты, где — они. Какое оружие было у них, как они двигались, и как двигался ты. На какой дистанции шел бой. Какие были укрытия, и как ты ими воспользовался. Я хочу знать всё.

— Зачем?

— Как бы тебе объяснить… Все, что с нами происходит — это вроде школы. И каждый встречный — вроде учителя. Китобои дали нам хороший урок. А мы — им. И каждый что-то получил от встречи. Дошло до тебя? Там, на шхуне, у тебя была контрольная работа. Я тоже хочу приготовиться к подобной проверке, и ты мог бы мне помочь. В моей башке полное собрание перестрелок, моих и чужих. Я до сих пор жив только потому, что учусь на чужих ошибках. Ты не хочешь говорить об этом? Странно. Ладно, будем молчать.

На самом деле Кирилл как раз хотел говорить об этом. Просто не мог. Чужую речь он понимал легко. Ну, если чего-то и не понимал буквально, то догадывался. Но вот говорить…

— Будем молчать, — повторил Брикс. — Сказать по правде, уважаю молчунов.

— Я не молчун, — сказал Кирилл. — Я как собака. Все понимаю, а сказать не могу.

— Говори, как можешь. Тебе это нужно. Нужно рассказать обо всем, иначе свихнешься. Все, что с нами случается, нельзя хранить внутри. Потому что это лишний груз. Расскажи — и забудь. В памяти надо оставить только опыт. А сейчас у тебя голова забита всякой ерундой. Кровь, страх, ненависть. Это лишнее.

Если эти ублюдки заставили тебя стрелять, значит, они получили по заслугам. Правда, ты не довел дело до конца, но это простительная ошибка. Эх, Крис, если бы мне в твои годы встретился такой человек, каким я стал сейчас… Я тоже молчал обо всем, что со мной случалось. А кому я мог рассказать? Больной мачехе? Вечно пьяному отцу? Или младшим братишкам?

Мне было пятнадцать лет, когда я впервые застрелил человека. И ты первый, кому я об этом говорю. Может быть, вся моя жизнь сложилась бы иначе, если б меня тогда успели сцапать. Я бы все рассказал шерифу. Знаешь, люди так удивляются, что пойманные преступники все рассказывают о себе. Ведь собственноручные признания многих прямиком привели на виселицу. Казалось бы, просто: держи язык за зубами, и останешься в живых. Но нет. Выкладывают все, с подробностями. Потому что иначе можно свихнуться. Понимаешь меня?

— Конечно.

— Ни черта ты не понимаешь, — сказал Брикс. — Тебе не мешало бы посмотреться в зеркало.

— А что? Кровь? — Кирилл ощупал висок, на котором запекся рубец, оставленный боцманом.

— Да, кровь. В глазах. Я, как только увидел тебя, сразу подумал: парнишка кого-то завалил. Давай, выкладывай все по порядку. Потому что мне нужно, чтобы ты выглядел, как нормальный человек. А не как беглый висельник. Давай. Расскажи, как ты их завалил. С чего началась заваруха?

— Заваруха началась с того, что я нашел оружие, — сказал Кирилл.

Понемногу его речь становилась все более уверенной. Он перестал бояться ошибок и не задумывался о согласовании времен, а нужные слова сами собой отыскивались в памяти. Брикс слушал его внимательно, иногда останавливая неожиданным вопросом. А когда Кирилл закончил, то Энди привел пару поучительных примеров того, как вести себя в подобной ситуации.

Скажем, когда на Дикого Билла Хикока наехала банда Макканлесов, он не стал дожидаться повода для честной дуэли.

Во-первых, Дэвид Макканлес был слишком хорошим стрелком, а во-вторых, рядом с ним всегда были трое братьев. Один против четверых? Никаких шансов.

Однако у Дикого Билла имелось особое мнение на этот счет. Он сидел в таверне, и, наверно, ломал голову, как поступить. После стычки с Дэвидом тот пообещал его убить. Можно было бы на все плюнуть и незаметно уехать из Небраски. Но тут Дикий Билл глянул в окно и увидел, как вся шайка скачет по дороге к таверне.

И что он делает? Он хватает со стены капсюльную винтовку, с которой хозяин таверны ходил на бизонов. Выскакивает на крыльцо, прицеливается — и стреляет. Дэвид Макканлес был от него в полутора сотнях шагов. Но бизонья пуля вышибла его из седла, да еще забрызгала братьев кровью и осколками костей.

Братья, само собой, в праведном гневе помчались на Дикого Билла, паля на ходу. А он спокойно стоял на крыльце. Спокойно оперся локтями на перила. И спокойно завалил всех троих из своего кольта, как только они приблизились на подходящую дистанцию. А уж потом сел на жеребца и, не дожидаясь шерифа, покинул Небраску. Кстати, с тех пор его и стали называть Диким Биллом.

Нечто подобное случилось и с одним знакомым Энди Брикса. Тот сидел в захолустной тюрьме за какое-то мелкое прегрешение, когда на городок налетела банда Хатча Рамиреса. Собственно, сам-то Хатч находился за решеткой, и банда просто разнесла тюрягу по бревнышку, чтобы освободить предводителя.

Ну, знакомому Брикса ничего не оставалось, как присоединиться к налетчикам. Вечером бандиты укрылись в пещере, и там он подслушал их разговор — они не знали, что он понимает по-испански, и обсуждали, как поступить с новичком. Решено было избавиться от него самым гуманным способом — прирезать во сне, перед рассветом. Только вот знакомый Брикса тоже не стал дожидаться рассвета, а голыми руками придушил одного бандита, овладел его ножом, а потом потихоньку вырезал всю банду, включая Хатча. Да еще и получил пятьсот долларов, когда бросил его труп в пыль возле полицейского участка.

— В общем, кто стреляет первым — тот выигрывает, — заключил Энди Брикс. — Если, конечно, он стреляет в противника, а не в землю перед ним, как это обычно и бывает.