Русские банды Нью-Йорка - Костюченко Евгений Николаевич Краев. Страница 4

Динби понятия не имел о герундии, неопределенном времени и прочей грамматической чепухе, но он заботливо учил своего юного помощника правильной речи. Для Кирилла было откровением, например, что словом «дэнди» обозначают педерастов, но только на суше, а вот те извращенцы, которые затесались в команду корабля, зовутся «асс пати» («партия жопы», как перевел вчерашний гимназист).

Иногда Динби расспрашивал Кирилла о жизни русских моряков, но больше рассказывал сам. Получалось, что матросы всех стран живут одинаково хреново. Беспрестанный труд, изматывающая качка, да жалкие гроши, которые, как вода сквозь пальцы, уходят в первом же портовом кабаке. Вот если б удалось завербоваться на чайный клипер, заработать деньжат, списаться на берег, да купить ферму где-нибудь в Колорадо, подальше от моря — эх, мечты, мечты… Ну, чего стоишь, салага? Хэндс офф кокс, фит ин сокс! Убрал ручонки с яиц, сунул ноги в носки — и вперед, пахать!

Иногда даже у самого работящего юнги бывают минуты отдыха, и Кирилл проводил их возле Остерманов. Динби подбросил ему старые брошюрки с описанием приключений Дэви Крокета и прочих американских героев, и Кирилл читал их вслух, с переводом. Моисей Лазаревич находил сие занятие чрезвычайно полезным, потому что в Америке без языка делать нечего. И сам он, и тетя Дора послушно повторяли за Кириллом целые фразы, но выдержали недолго.

В конце концов Остерман заявил, что в Америке говорят на исковерканном идише. Как будет «восток»? «Ост». А по-ихнему — «ист». Эта тарабарщина легко давалась детям, а старикам было поздно переучиваться…

Но, спустившись по трапу в порту Нью-Йорка, одесский слесарь Остерман гордо заявил иммиграционному чиновнику:

— Май нэйм из Мозес Истермен! Ай эм э фиттер! Ит из май фэмили: Дороти, Элизабет, Уильям энд Джозеф! Хау дую ду!

Кириллу очень хотелось услышать ответ чиновника, но Джон Динби уже увлек его за собой.

— Пошевеливайся, Крис. Или ты хочешь остаться на борту? Вместе с этими бездельниками? Нет уж, пускай сегодня приборкой занимаются они, а у нас с тобой есть дела поважнее.

Протолкавшись сквозь толпу, они зашагали вдоль причала, мимо бочек, ящиков и гробов, которые выгружались с парохода, направляясь к выходу из порта, потому что Джону Динби не терпелось поскорее насладиться твердой землей под ногами и шаткими табуретами ближайшего салуна.

В карманах бренчали несколько монет, которые, впрочем, Кирилл не собирался оставлять в кабаке. Ему надо было увидеть Нью-Йорк. «Будет о чем рассказать, когда вернусь», — с радостным возбуждением думал он. Пересечь океан, побывать в Америке — да разве мог этим похвастаться кто-нибудь из его однокашников? А если он привезет маме что-нибудь эдакое… Да не забыть про подарок для дяди Жоры… Да и себе…

— Будем стоять два дня, — сказал Динби. — Капитан перехватил выгодный фрахт, забросим груз в Марсель, вот где можно повеселиться. А тут — тоска.

— Джон, я могу пойти с тобой? — спросил Кирилл.

— Вот дела! А с кем ты сейчас идешь?

— Нет, я хотел бы выйти вместе с тобой в город.

— Какого хрена мне делать в городе? — Динби даже остановился от удивления.

— Ну, как… Ты, наверно, собираешься заглянуть домой?

— Какого хрена мне делать дома? Пока я дойду до своей Четырнадцатой улицы, меня три раза арестуют копы, да еще раза два я получу кирпичом по башке. Крис, ты вроде не дурак, но иногда такое сморозишь… Да с чего бы я нанялся на это ржавое корыто, если б хотел жить дома?

Кирилл малость приуныл, но не подал виду. В конце концов, чтобы рассказывать друзьям о Нью-Йорке, вовсе не обязательно пройти его вдоль и поперек…

Экскурсия по городу началась с высокого кирпичного здания, по виду — обычного доходного дома. Динби прошел мимо витрины на первом этаже и свернул в подворотню. Там он толкнул тяжелую скрипучую дверь и скрылся в темноте. Кирилл опасливо шагнул следом, касаясь рукой шершавой стены. Узкий длинный коридор привел их к лестнице, где на ступеньках сидели двое оборванцев.

— Дорогу! — Джон Динби пнул одного в грудь, и тот отлетел в сторону. — За мной, Крис! Чуешь, как вкусно пахнет?

На лестнице отчетливо пахло помоями и той кислятиной, которой обычно несло из трюмов во время эпидемии морской болезни.

— Это единственное место на берегу, где готовят настоящее «чили кон карне», — мечтательно говорил Джон Динби, перешагивая через две ступени разом. — И это единственное место, где ты можешь смело глотать свое питье. Тут тебе не подмешают проклятой отравы, как в других кабаках. Тут если пиво — значит, пиво. Если виски — значит, виски, а не камфара с керосином. Ну, тебе еще рано этого бояться. А меня, было дело, однажды угостили таким зельем, что я очухался через неделю…

На втором этаже оказался довольно просторный зал. Вдоль трех стен тянулись длинные столы, составленные буквой П, а четвертая стена переходила в кухню, откуда выскакивали официанты с несколькими тарелками в обеих руках. За столами сидело множество посетителей, некоторые в таких же кожаных куртках, как у Динби и Кирилла — это были матросы.

Отыскав свободное место, они уселись на скамью, и по ту сторону стола перед ними моментально возник официант. Пока Кирилл разглядывал его грязный передник с красными, бурыми и рыжими пятнами, Динби сделал заказ. Не прошло и минуты, как на столе появились две глубокие оловянные миски с мясным фаршем, перемешанным с фасолью, рубленым луком и зеленым перцем. Себе Динби заказал пиво, а Кириллу — вишневую шипучку. Они чокнулись бутылками, и Динби сказал:

— Никогда не пей из стаканов. Бутылка и почище будет, и отбиваться ей легче. А стакан — ненадежное оружие в драке. Ну, чего уставился? Ешь, такой вкуснятины ты еще не пробовал.

— Миски точь-в-точь как на нашем пароходе, — Кирилл не удержался от замечания и тщательно вытер жирную ложку о подкладку куртки.

— А ты думал увидеть тут фарфор и серебро? Какой посетитель, такие и миски, — философски заключил Динби. — Может, когда-то здесь и были приличные тарелки, да только продержались они до первой стычки. Вот я однажды зашел сюда перекусить, когда в том углу сидели парни с французского парохода, а вон там — англичане с клипера. Ну, ясное дело, когда они схватились, я тоже в стороне не остался…

— Ты был за французов или за англичан? — поинтересовался Кирилл.

— Да я колошматил и тех, и других. Ну и, ясное дело, меня топтали тоже со всех сторон. Так ты не поверишь, Крис: двоих забили насмерть, порезанных было десятка два — но ни одной скамейки так и не сломали!

Динби поерзал на скамье, как бы подтверждая ее испытанную прочность.

— Давно это было, года четыре как… С тех пор, Крис, все в этом городе переменилось. Я что заметил? Как вернусь из рейса, кругом всё новые морды. Тошниловки новые открываются, а в старых кабаках — новые вышибалы. Все меняется, Крис, все меняется слишком быстро… Вот совсем недавно зашел я промочить горло к Дику Эвансу. Его салун всегда считался приличным. Только сел, только хлебнул из бутылки — заваливаются какие-то сопляки и давай задирать других сопляков. Ну, думаю, сейчас начнут кружками кидаться. И что ты думаешь? Вместо того, чтобы честно раскровянить друг дружке морды, они вдруг выхватывают револьверы и начинают палить! Перебили весь буфет, всю витрину, ни одной бутылки целой не осталось. Когда разбежались, мы с Диком насчитали сорок восемь пуль в стенках, полу и потолке!

— Много погибших?

— Да нет. Ни единого. Ранило двух прохожих на улице. Так из-за них такой шум потом в газетах поднялся! Дика чуть не закрыли, еле-еле отмазался.

— Не понимаю, — сказал Кирилл. — Как можно устроить такую перестрелку и никого не убить?

— Вот и видно, что ты пороху не нюхал, — Динби толкнул его локтем в бок. — Ты же сам знаешь, револьвер — он же тяжелый, как утюг. От него больше шума, чем вреда. Да я тебе честно скажу, это большая редкость даже в Нью-Йорке, чтобы кого-нибудь грохнули из револьвера. В Бронксе, говорят, есть банда стрелков, которые попадают в карту с десяти шагов. Но я думаю — это сказки…