Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек. Страница 10

— Но у тебя же бывают все.

— Я заберу его, когда ты покажешь ему жизнь. Ему нужно больше, чем книги и карты. Ты сделаешь это?

— Это может быть опасным для него.

Тосканелли откинулся на глиняный кувшин Верроккьо.

— Вот и ладно, — сказал он, улыбаясь так, что стали видны дыры от двух потерянных зубов. — Но учти, молодой человек, этот юнец владеет мечом не хуже тебя. А теперь поговори с ним.

И Тосканелли несильно подтолкнул Макиавелли к Леонардо. А потом встал, и Бенедетто Деи и Америго Веспуччи, что стояли в другом конце комнаты, поспешили к нему.

— Устал я от этой суеты, — сказал он им. — Будьте так добры, доставьте меня домой, пока улицы не запрудил праздник.

— С тобой мы еще увидимся, — сказал Бенедетто, обращаясь к Леонардо. — Когда…

— Когда передадут старика в объятия Морфея, — улыбаясь, вставил Тосканелли. — А теперь подведите меня к Медичи, чтобы я мог засвидетельствовать ему свое почтение и удалиться.

— Мы встречаемся на Понте Веккио во время процессии, — сказал Бенедетто. — Найди нас. Там будут все, кого ты знаешь. Мы намерены пошалить.

Леонардо кивнул, снова чувствуя тревогу и одиночество, понимая, что замкнут в этом изысканном кругу вместе с мальчиком, отданным ему под опеку. Глазами он поискал в толпе Джиневру, но не смог ее найти. Николини стоял рядом с ее отцом, Америго де Бенчи, беседуя с людьми так, словно брак уже состоялся и главная его цель достигнута. Леонардо тошнило при одной мысли о Николини, овладевающем Джиневрой, и он никак не мог отделаться от картины, которая молнией вспыхивала в его воображении: Джиневра бьется под плешивым, с гусиной кожей Николини.

Он представил себе даже комнату, в которой произойдет насилие — а чем иным это может быть? Постель будет устроена на сундуках, на которых сидят и где держат одежду; постельное белье и занавеси будут красными, и волосы Джиневры должны потеряться на красном, а белая кожа вызывающе выделяться; глаза она зажмурит, будто от реальности можно так же легко отгородиться, как от света. И Николини с его слабыми руками придавит ее своим весом. Ему не будет нужды заботиться о том, чтобы ей было хорошо. Он просто удовлетворит свою похоть, словно влез на шлюху.

В конце концов голова у Леонардо прояснилась. То, что Джиневра покинула комнату, принесло ему облегчение. Однако он должен найти ее. Скорее всего, она укрылась в одиночестве в одной из спален мастера Андреа. Леонардо, по крайней мере, хорошо знал дом. Но мысль о поисках развеялась, когда он увидел, что прислужник Николини не сводит с него глаз.

Он должен выиграть время.

Никколо Макиавелли стоял перед Леонардо, выжидающе и встревоженно глядя на него. Красивый мальчик, высокий и сухощавый, вот только лицо необычно сурово для существа столь юного. Однако он, кажется, чувствовал себя уютно один в этом незнакомом для себя месте. Занятно, подумал Леонардо.

— Как тебя обычно называют? — спросил он.

— Никколо, — ответил мальчик.

— А прозвище у тебя есть?

— Меня зовут Никколо Макиавелли, таково мое имя.

— Ну а я буду звать тебя Никко, юноша. Не возражаешь?

— Нет, маэстро, — сказал он, чуть помедлив, но его тонкие губы тронул призрак усмешки.

— Итак, твое новое имя чем-то тебе не нравится, — заметил Леонардо.

— Я нахожу забавным, что вам понадобилось укоротить мое имя. Так вы чувствуете себя больше?

Леонардо рассмеялся.

— Сколько тебе лет?

— Почти пятнадцать.

— А если быть точным — едва миновало четырнадцать, так?

— А вы все еще ученик мастера Андреа, хотя на самом деле вы уже стали мастером — так мне, во всяком случае, сказал мастер Тосканелли. А если вы близки к тому, чтобы стать мастером, разве вам не захочется, чтобы вас уже считали таковым? Или вы предпочтете, чтобы вас держали за ученика, который только и может наполнять стаканы вином? Как, мастер Леонардо?

Леонардо снова рассмеялся: этот умный мальчик, рассуждавший так, словно он вдвое старше, начинал ему нравиться.

— Можешь звать меня просто Леонардо, — сказал он.

— А где я буду жить, Леонардо?

— Это мы решим.

Леонардо огляделся, словно снова искал Джиневру.

«Где Сандро?» — спросил он себя. Ведь сейчас на самом деле уже поздно.

Многие направятся сейчас к дворцу Пацци, чтобы последовать за процессией, которую Якопо Пацци поведет в Санти Апостоли, в старейший из храмов Флоренции. Именно Пацци привезли в 1099 году из Крестового похода священные кремни от Гроба Господня. И именно Пацци понесут их из Санти Апостоли в Дуомо, на церемонию возжигания. Разумеется, братья Медичи не станут спешить присоединяться к шествию, пока священные кремни не окажутся в Дуомо, красивейшем храме христианского мира. Храме Медичи.

Леонардо окликнул Верроккьо, и тот поспешил к нему. Андреа был в восторге оттого, что именно этой ночью Медичи и их блестящая свита почтили визитом его мастерскую, — щеки его горели, а это являлось самым точным указанием на его чувства. Леонардо всегда знал, хорошо ли идут дела Андреа, потому что при удаче лицо его пылало, словно получение выгодного заказа опьяняло его сильнее вина.

— Я должен был передать тебе послание, но за всей этой суетой совершенно забыл, — сказал Андреа. — Прости, пожалуйста.

Андреа, очевидно, понятия не имел, что Леонардо влюблен в Джиневру.

— Что за послание? — поинтересовался Леонардо.

— Сандро повез мадонну Джиневру домой. Он не хотел, чтобы ты волновался, и будет ждать тебя в девять на скамьях у палаццо Пацци. Он сказал: не тревожься, он все устроит.

— Весьма убедительно, — не без сарказма заметил Леонардо.

— Позже, быть может завтра, когда мы будем одни, — Андреа указал глазами на юного Макиавелли, — нам нужно будет поговорить. Я многое должен узнать у тебя и многое тебе сказать. У нас хорошие новости от Лоренцо.

— Об этом легко догадаться, — сказал Леонардо. — Но ты прав, мы обсудим это завтра. Что нам делать с этим юным господином?

— Ах да, ученик мессера Тосканелли… Ну и как поживаешь, юноша?

— Прекрасно, мастер Андреа.

— Во-первых, я познакомлю его с Тистой, другим нашим учеником, — они будут жить в одной комнате.

— Мессер Тосканелли ничего больше не говорил тебе об этом мальчике?

— Только то, что он очень умен и сообразителен, — сказал Верроккьо. — Я должен научить его всему, чему смогу, и возвратить мессеру Тосканелли. Он хорошо рисует, так что, возможно, быть художником — его судьба.

— Мессер Тосканелли просил меня присмотреть за мальчиком.

— Подсыпать ему яду в молочко, что ли? — рассмеялся Верроккьо, и Леонардо не смог сдержать улыбки.

— Я постараюсь, чтобы он не слишком часто бывал у шлюх.

— Но бордели должны стать частью моего образования, — честно сказал Никколо. — Мастер Тосканелли слишком стар, чтобы водить меня туда, так что я ходил с мессером Деи.

— А, так ты там бывал, — сказал Верроккьо.

— Где же еще можно изучать государственную политику?

— И кто же тебе это сказал? — поинтересовался Верроккьо.

— На это отвечу я, — сказал Леонардо. — Звучит похоже на мессера Тосканелли, но он, наверно, шутил.

— Нет, Леонардо, вовсе нет, — сказал Никколо. — Он говорил, что улицы и публичные дома — лучшие учителя, ибо люди низки и их всегда следует искать там, где они удовлетворяют свои вожделения. Всего-то и нужно — понаблюдать и послушать важных особ, когда они навеселе. Но если хочешь знать, чем крутится мир, надо уметь слушать также и чернь. И еще нужно покровительство…

— Мальчик может жить со мной. — Леонардо, улыбаясь, потряс головой. — Пусть попросит Тисту положить ему тюфяк на полу.

— Отлично, — сказал Верроккьо. — Думаю, однако, тебе пора выступать, не то гости удерут на улицу. — Он глянул на Макиавелли и криво усмехнулся. — Ты обещал колдовство, — сказал он. — А у нас важные гости.

— Да, — сказал Леонардо, — но мне надо чуть-чуть времени…

— Слушайте все! — тут же прокричал Верроккьо. — Среди нас — непревзойденный мастер фокусов и волшебства Леонардо да Винчи, тот самый, что изобрел машину, которая может поднять человека в воздух, как птицу, что может налить вино в другую обыкновенную жидкость и тем зажечь ее, не пользуясь огнивом или иным огнем.