Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек. Страница 17

— Леонардо, — сказал Сандро, — ты не мог победить Николини.

Леонардо рывком обернулся к нему, словно вместо Николини собирался пронзить шпагой друга.

— Он не дурак, — продолжал Сандро. — В тени за мной прятались трое.

Леонардо только и мог, что кивнуть. Скрывая разочарование и унижение, он отвернулся от Сандро — и увидел перед собой Никколо.

— Никко! — ошеломленно воскликнул Леонардо. — Я же велел тебе оставаться у повозок. Что ты скажешь в свое оправдание?

Никколо молча отвел глаза.

— Объясни, почему ты ослушался, — настаивал Леонардо.

— Я не ослушался, Леонардо, — сказал Никколо, все еще потупясь, будто боялся взглянуть на своего мастера. — Но ты убежал и бросил меня. Я только хотел помочь тебе… если тут опасно.

— Прости, — пристыженно прошептал Леонардо. И тогда юный Макиавелли нашел его руку и крепко сжал, точно понимая природу боли, до которой ему еще было расти и расти.

Глава 3 СИМОНЕТТА

— Идем, Леонардо, мы не можем торчать здесь вечно, — сказал Сандро.

Но Леонардо, будто не слыша друга, все смотрел во двор Дуомо.

Соединенные тьмой и тенями, Дуомо, кампанила и баптистерий словно качались в освещенной факелами ночи, окутанные пеленой тумана. Дуомо теперь был зеленым и розовым, его аркады вздымались над вратами Брунеллески, в его глубоких окнах, как в зеркалах, отражались факелы кающихся, которые останутся на площади на всю ночь — молиться. Ближние крыши хоть и не горели, но дымились. Раненых и мертвых благословили и унесли в церковь; монашки заботились о живых и молились за тех, кого «Богоматерь на руках своих унесла на небо».

Хотя не видно было ни Лоренцо, ни Джулиано, но Товарищи Ночи и охранники Медичи верхами прочесывали округу, чтобы очистить ее от нищих и карманников. Обнаженные сверкающие клинки были у них наготове, и они проезжали сквозь толпы верующих, как небесные воины, чтобы жестокостью и страхом возвратить народу порядок. Те, кто не молился или просто не стоял на коленях, рисковали попасть под удар. Почти все горожане бежали в панике, когда начались взрывы, но примерно с тысячу людей осталось, и их цветочные гирлянды и церковные свечи розарием окружали собор. Мастеровые и торговки, крестьяне и патриции, шлюхи и монашки — все вместе просили милости у Мадонны, молили вмешаться и развеять дурное знамение, принесенное Флоренции упавшим голубем. Образ Богоматери, охраняемый людьми Медичи, все еще находился в центре площади. Мадонна по-прежнему озирала молящих слепыми нарисованными глазами.

Принесенный слабым, едва ощутимым ветерком запах лилий смешивался с едкой вонью пепелища.

— Мастер Леонардо, ты видишь там, впереди, то, чего не видим мы? — спросил Никколо, выпуская наконец руку Леонардо.

— Что я там вижу, юный Никко?

— Знай я ответ, мне не нужно было бы задавать вопрос.

— Я смотрел в себя. Хотя глаза мои глядели на то, что перед нами, видел я лишь свои мысли. Тебе это понятно?

— Конечно. У меня была тетка, которая спала с открытыми глазами, как сова, но не прекращала храпеть, даже если мочились ей на ноги.

Леонардо улыбнулся, потом повернулся к Сандро и кивнул ему, безмолвно извиняясь.

— Но если я смотрю не видя, это значит, что я — во тьме, — продолжал Никколо.

Леонардо снисходительно глянул на мальчика, но тот не умолкал:

— Эта тьма — в моей душе, и я чувствую, что вот-вот свалюсь с края отвесного утеса в абсолютный, извечный мрак. Однако порой я хочу упасть. — Мальчик пристально всматривался в Леонардо, как тогда, когда Леонардо впервые увидел его рядом с Тосканелли в студии Верроккьо. — Ты сейчас чувствуешь себя так же — из-за этой дамы, Джиневры?

— Да, Никколо, — сказал Леонардо ласково и уважительно, — именно это я и чувствую. — И обратился к Сандро: — Расскажи мне все, что знаешь. Я не принимаю того, что сказала она.

— Однако, боюсь, Леонардо, тебе придется это принять, — отозвался Сандро.

В это время вокруг носилок началась давка.

— Кажется, Деве и впрямь не везет; давай-ка уйдем отсюда, пока не стряслось еще какой-нибудь беды.

— Согласен, — кивнул Леонардо. — Нам надо поговорить.

Но тут Никколо крикнул, что сейчас вернется, и нырнул в толпу, исчезнув в направлении повозки с огромными колесами. Леонардо успел лишь сердито что-то крикнуть ему вслед.

— Плохая из меня нянька, — пробормотал он. — Пошли отыщем его и уйдем отсюда. Один раз я уже потерял его в толпе; больше я этого не сделаю.

По крайней мере на миг Леонардо забыл о себе, и его непокой и любовная боль унялись.

Леонардо и Сандро пробирались через толпу, что плотным кольцом сомкнулась вокруг колесницы. Охранники и вооруженные монахи образовали внутренний круг, и всякий, кто осмелился бы подойти ближе, был бы сражен взбудораженными священниками или желающими выслужиться сторонниками Медичи. Что там происходит, увидеть было трудно, иное дело — услышать: слухи расходились в толпе, как щелок в воде.

Парнишка-крестьянин из окрестностей Сиены спрятался в церкви. Когда ракеты погасли, он выбрался в неф, проник за ограду алтаря, взбежал по ступеням и набросился с долотом на мраморную статую Богоматери. Выбив ей правый глаз, он обнажил гениталии и помочился на пьедестал. Остолбеневшие было стражи выволокли его из церкви и били, пока он не лишился чувств.

— Мы должны найти Никколо, — встревоженно сказал Леонардо.

Он боялся за мальчика. Толпа озлобилась, и Леонардо казалось, что он тонет в кипящем море ярости. Все жаждали крови и кричали: «Еврей, еврей, еврей!»

Вдруг толпа разразилась воплями, и крестьянский мальчишка был вытолкнут на окруженную людьми колесницу — тогда Леонардо и Сандро смогли разглядеть его.

Правую кисть ему отрубили и швырнули в толпу, и, пока она летела, из нее брызгала кровь; кто-то подхватил обрубок и швырнул дальше. Мальчик был худой, костлявый, с длинными грязно-бурыми волосами; лицо его, залитое кровью, уже опухло от побоев. Ему сломали нос. Рука его была вытянута, рот непонимающе приоткрыт — словно он только что очнулся и увидел, что у него ампутирована кисть. Лицо его исказилось гримасой смерти.

Факелы окружали его слепящим нимбом. Вооруженные охранники сидели в седлах и наблюдали — они не станут вмешиваться. Беззубая старуха с поредевшими седыми волосами подняла повыше икону, чтобы образ Богоматери стал свидетелем того, что сейчас произойдет; в то же время пятеро крепких мужчин схватили мальчишку за руки, ноги и за волосы, а грязный головорез, скорее всего карманник, запрокинул назад его голову. Потом еще один — не из крестьян, потому что одет был в камзол, изукрашенный драгоценными камнями, — под крики толпы помахал долотом. Он преклонил колена перед иконой, перекрестился долотом — и выбил им правый глаз мальчишки.

И снова толпа зашлась от криков восторга. Глаз щенка за глаз Девы, рука, осквернившая ее, отрублена — это должно удовлетворить Святую Деву.

Ее — возможно; но Леонардо понимал, что толпе этого будет мало. Он протискивался вперед, обезумев от страха за Никколо: в свалке, которая вот-вот начнется, с ним наверняка приключится беда. Сандро проталкивался следом. Сердце Леонардо бешено колотилось, в голове мелькали образы: Джиневра, все время Джиневра, то взятая Николини, то искалеченная этой чернью, что обратилась в тысячеглавое чудовище с одной мыслью и одной целью — убивать.

Его внутреннее око не закрылось. Он видел Джиневру в оковах, в мучениях, брошенную на произвол судьбы.

А он не мог прийти к ней на помощь.

Леонардо смотрел на крестьянского паренька, из правой глазницы которого, накапливаясь, стекала кровь, и ему чудилось, что он видит Никколо, что это у Никколо выбили глаз и кисть Никколо, как птица, порхала над толпой.

Но он также чувствовал фанатизм и силу толпы. Возможно, Богоматерь и в самом деле управляла всем этим, и освещенный факелами образ на самом деле отражал ее святой скорбный дух.