Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек. Страница 6

Пожилой Паоло дель Поццо Тосканелли, обучавший Леонардо математике и географии, сидел рядом с большим глиняным кувшином и моделью купели для старой ризницы Сан Лоренцо. За его спиной, как тень, стоял мальчик с темными внимательными глазами и плотно сжатым суровым ртом. Леонардо никогда раньше не видел его; возможно, Тосканелли взял этого юношу в дом совсем недавно.

Рядом с Тосканелли сидели его ученики и протеже Америго Веспуччи и Бенедетто Деи. Веспуччи, долговязый неуклюжий молодой человек, улыбнулся Леонардо — они учились вместе. Вдоль стен стояли ученики — приятели Леонардо; они молча слушали, изредка вставляя в разговор словцо-другое. Обычно мастер Андреа отправлял учеников работать (с Леонардо, лучшим из них, он дивно смирился, и тот работал когда хотел), но сегодня мастерская была закрыта: близился праздник. Лоренцо ди Креди — вид у него, как всегда, был такой, словно он только что проснулся, — приветственно кивнул Леонардо, и Пьетро Перуджино сделал то же самое. Перуджино был подмастерьем и собирался скоро уйти и открыть собственную мастерскую.

— Поди сюда, Леонардо, — позвал Верроккьо, — помоги нам разобраться. Мы ждали тебя, чтобы поглядеть на твои чудеса, но сперва рассуди наш философский спор.

Тридцатитрехлетний Верроккьо, осанистый, с пухлым бритым лицом и в темной одежде, похожий на священника, стоял рядом с Америго де Бенчи, отцом Джиневры, и его партнером Николини.

Рядом с этим кружком стоял Сандро Боттичелли, всегда желанный гость в студии Верроккьо. Хотя Леонардо видел его не так часто, как других, он считал Боттичелли своим лучшим другом, единственным другом. Кое-чем Сандро походил на помолодевшего мастера Андреа, потому что у него было такое же широкое пухлое лицо, но подбородок у Сандро был тверже, а губы, в отличие от тонких сжатых губ Верроккьо, полны и чувственны. Но именно Боттичелли стремился к аскетизму, хотя работы его были полны роскоши и дыхания жизни.

Сандро стиснул руку Леонардо, и тот с улыбкой ответил на рукопожатие. Но хотя он и старался выглядеть спокойным и веселым, сосредоточиться ему было трудно, и дыхание его прерывалось, как всегда, когда он бывал расстроен. Он поздоровался с мастером Андреа и Америго де Бенчи, выказывая тепло, которого не чувствовал, и кивнул Николини. Лицо у старика было сильное, худое, костистое, а такими ушами, подумал Леонардо, мог бы гордиться слон. Хотя кое-кто и счел бы Николини интересным, Леонардо он показался просто омерзительным.

— Я не философ, — сказал он, отвечая Верроккьо, — я просто наблюдатель. Вам бы пригласить мессера Фичино или кого-нибудь из его блестящих академиков — вот уж кто в совершенстве знает все, что сказано мертвецами.

Насмешка над гуманистами не миновала ушей Тосканелли, который обычно притворялся глухим, чтобы ему не мешали размышлять, но сейчас слышал прекрасно. В отличие от Леонардо, который подвергался остракизму, потому что не мог поддерживать беглой беседы на латыни, Тосканелли прекрасно знал этот язык и дружил со многими членами Флорентийской Академии последователей Платона. Он считал «Платоновскую теологию», недавний, но уже популярный труд Марсилио Фичино, обобщающий мысли великого грека о бессмертии души, — работой, достойной пера самого Платона. Леонардо же утверждал, что сей труд легковесен и является пустым переводом чернил и бумаги.

— Эта тема придется тебе по нраву, Леонардо, — саркастически заметил Тосканелли. — Она весьма легковесна.

Бенедетто Деи засмеялся словам хозяина, Америго Веспуччи слегка улыбнулся, но мальчик, что стоял за спиной у Тосканелли, внимательно, изучающе вглядывался в Леонардо. Сандро же просто наблюдал, словно все происходящее нисколько его не касалось, и тем не менее чего-то ждал, точно вот-вот должен был выйти на сцену.

Николини повернулся к Тосканелли и веско произнес:

— Я не считаю спор о сути духа легковесным.

Тосканелли ограничился в ответ простым кивком.

Отец Джиневры улыбнулся Леонардо:

— Мы тут слегка поспорили — дружески — о духах, которые, как считает мой друг Луиджи ди Бернардо Николини, есть не что иное, как души, покинувшие тело. Однако у Платона ничего не сказано о существовании души отдельно от тела.

— Но он говорит, что дух главенствует над движением, — возразил Николини. — Душа существует вечно и независима от материального мира. А такие свободные души или духи — от Бога они или от дьявола, — несомненно, могут являться в наш смертный мир. Они просто не так зависимы от материального, как мы, смертные. Разве ангелу нужно есть или пить? Не более, чем лучу солнца нужна овсянка, чтобы сиять. Мы — лишь орудие в их борьбе добра со злом. Поверите ли вы, что Сатана не может явить нам себя вот в этой комнате потому лишь, что он не смертен? Или вы не примете Христа распятого потому лишь…

— Но, друг мой, — сказал Америго де Бенчи, — в Христе совмещены смертное и вечное.

— Да, да! Но в таком случае ограничите ли вы Дух Святой?

— Ну, Леонардо, — сказал Верроккьо, — можешь ли ты разрешить сей спор?

— Прошу у всех прощения, — сказал Леонардо, — но я должен согласиться с мессером де Бенчи. Дух, по определению, бесплотен, ибо где нет элементов, не существует ничего. Где нет тела, должна быть пустота, а среди элементов не может быть пустоты, ибо любая пустота, образовавшись, немедля заполняется. Таким образом, дух будет постоянно порождать пустоту и неизбежно возноситься все выше и выше в небеса, пока совсем не покинет наш материальный мир. Оттого-то вокруг и шляется так мало духов.

Эти слова вызвали смех и разрозненные аплодисменты; теперь слушали все.

— А почему дух должен быть бесплотен? — спросил Николини. Эти рассуждения были явно выше его понимания. Он выпрямился, будто мог выиграть спор одной только позой. — Дух реально существует. Он может принять любую форму.

— Тогда ему придется облечься смертной плотью, как всем нам, — сказал Леонардо. — Об этом с вами никто и не спорит. Но если это утверждение верно, духу придется положиться на милость малейшего ветерка; и даже появись он перед вами — как бы смог он говорить? Да никак. Дух не может порождать звуки, не колебля воздуха. А в нем самом воздуха нет, значит, и выдохнуть то, чего у него нет, он не сможет.

С этими словами Леонардо картинно поклонился. Ему снова захлопали.

Николини слегка покачал головой и свысока поглядел на Леонардо.

— Сдается мне, юноша, что от ваших рассуждений немного попахивает ересью.

— А мне сдается, что вы хотели сказать «логикой», мессер. Думаю, ни Бог, ни Платон не стали бы спорить с нею.

— Где наша Джиневра? — спросил Америго де Бенчи, переходя к более безобидной теме.

— Скорее всего, дремлет, — сказал Андреа. — Слишком уж жарко — необычно для Пасхи. Я пошлю ученика разбудить ее. Тиста! — позвал он светловолосого мальчугана, прислонившегося к стене. — Отправляйся в мою спальню, где отдыхает мадонна Джиневра, и тихонько — тихонько! — постучись. Скажи прекрасной Пенелопе, что женихи жаждут ее общества.

Мальчик вспыхнул от смущения и выскочил из комнаты.

Николини смягчился и спросил:

— Должен ли я, подобно Одиссею, обрушиться на них с мечом и стрелой?

— Позже — может быть, но сначала надень ей кольцо на палец, — добродушно сказал Америго де Бенчи.

Уши Леонардо горели, но как бы ни был он унижен и зол, в душе он молился, чтобы краска на щеках не выдала его. Сандро снова с чувством стиснул его руку. «Он знает», — подумал Леонардо.

Не прошло и минуты, как Джиневра де Бенчи в шелковой бордовой гамурре с цветами из золотой парчи и шитыми жемчугом рукавами появилась в комнате. На ней была узенькая бирюзовая пелерина, правильнее сказать — шарф, рыжие волосы она откинула назад, открывая бледное нежное лицо. Туго завитые локоны подчеркивали ее сонные глаза и высокие скулы, что придавало ей надменный вид. Она не накрасила губ, и ничто не отвлекало внимания от глаз, отражавших сияние ее волос. Она улыбалась всем и каждому, явно довольная и привыкшая быть в центре внимания. Остановившись, она выпрямилась и жеманно выпятила нижнюю губку — так, во всяком случае, показалось Леонардо. Остальные же были ею просто очарованы.