Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек. Страница 79

Вокруг падали люди, но Леонардо был быстр, и Бог стоял за его плечами — ни стрела, ни огонь не касались его.

Теперь палуба каравеллы кипела, как море — но море людское. Турки лезли со всех сторон, и непрерывно слышалось щелканье падающих стрел, им не было конца, и каждая пядь обшивки была уже утыкана ими. Леонардо заметил главу мамлюков: тот был со своими людьми, дрался в самой гуще боя, разрубая тела с ревом дикого зверя. Капитан корабля невредимым стоял на корме в окружении стражей, что отбивали вражеские стрелы большими, заходящими друг за друга щитами.

И Леонардо слышал, как капитан что-то кричит, но голос был отдаленным и чужеродным в этом сне о крови и рубке, ибо в руках у Леонардо были меч и кинжал, и он рубил, рубил, не останавливаясь, отхватил руку сероглазому турку — еще одному мальчишке, неуспевшему даже отрастить бороды… да теперь он ее уже и не отрастит. Леонардо вертелся волчком, озирался, будто находясь в глазе бури, зачарованный, неуязвимый. Он зарубил еще одного турка и еще одного… И сейчас, в грохоте криков, лязге оружия, реве огня, в воплях, хрипах, взвизгах боя, в смешении атак и обороны, оскальзываясь в крови, Леонардо вспомнил…

Вспомнил, что он сделал с убийцами Джиневры. Увидел себя, словно пройдя сквозь время, потому что в угаре боя само время потеряло свой смысл, оно кромсалось каждым ударом меча. Он снова видел себя в спальне Джиневры, снова вскрывал ее убийц, словно они были свиньями, а он изучал их мускульное строение, рисунок их артерий, слои плоти. И вырывал их глаза, размазывал их в грязь.

Леонардо ощутил отвращение к себе, его тошнило от себя самого, и хотелось вновь захлопнуть двери собора памяти. Он снова был здесь — залитый кровью, пахнущий ею, потому что она покрывала его толстым слоем, точно густая мазь.

Он очнулся от своей жуткой грезы, когда в грудь Бенедетто вошла стрела.

— Нет! — крикнул он и подбежал к другу, лицо которого заливала кровь от пореза на щеке.

Полуоторванный лоскуток кожи зашевелился, когда Бенедетто заговорил.

— Выдерни стрелу, Леонардо, — попросил он, белея. — Пожалуйста…

— Легкое не задето, — сказал Леонардо, чтобы успокоить друга, и занялся стрелой, стараясь вытащить ее с наименьшим уроном.

Бенедетто хотел было застонать, но лишь клокочуще вздохнул — и лишился чувств, лицо его помертвело. Тогда Леонардо очистил и перевязал рану: работать с кровью, плотью и костями ему было привычно. На миг стало тихо, и тогда он услышал щелканье — несколько стрел ударились о палубу позади него, по-прежнему даже не задев его. Турки стреляли из луков со своего судна, с верхушки фок-мачты, на которой укрепили обложенную тюфяками корзину-платформу. Леонардо отнес Бенедетто в укрытие; и тут ему в голову пришла одна мысль.

Да Винчи прошел на корму поговорить с капитаном, но по дороге поскользнулся на залитой кровью палубе и упал на острый кусок металла, который проткнул ему ногу. Боли он не почувствовал, но все равно оторвал лоскут и перетянул ногу повыше раны, чтобы остановить кровь.

Капитан каравеллы выслушал его план — и в отчаянии согласился. Командир мамлюков присоединился к их мнению, и они вывели из боя несколько солдат и матросов, чтобы сформировать хоть какое-то подобие отряда. Капитан корабля проорал своим людям приказ: по его команде идти на штирборт. Леонардо подивился, как могут люди что-нибудь расслышать за шумом битвы; но пока он мастерил из полотна и веревки что-то вроде гамака, матросы передавали друг другу капитанский приказ.

Каравелла была в огне, и всюду клубился черный дым. Рукопашная схватка была яростной, но турок оттесняли.

Действовать надо было немедля.

— Это может перевернуть корабль, — предупредил капитана Леонардо, но тот лишь кивнул и отдал приказ начинать.

Под защитой больших щитов двое солдат полезли по выбленкам на верхушку бизань-мачты. Один нес арбалет и гамак, сделанный Леонардо, другой — трубку с греческим огнем.

— Будем надеяться, что турки не заметят их раньше срока, — сказал Леонардо.

Он стоял на коленях рядом с большим, обмотанным веревкой брашпилем. Пятеро матросов держали веревки и были наготове. Солдаты-мамлюки, взобравшись на мачту, пристроили гамак к ноку, обращенному в сторону турецкой галеры.

Турецкие стрелки увидели их и открыли огонь.

— Давай! — крикнул Леонардо.

Матросы натянули веревки, оттягивая вниз один конец нока. Другой, обращенный к галере, пополз вверх, поднимая солдат в гамаке над стреляющими с платформы турками. Но тут корабль Леонардо качнулся, и нок начал крениться в сторону турецкой галеры.

— На штирборт! — рявкнул капитан, и матросы и солдаты помчались на правый борт, выпрямляя корабль и снова поднимая гамак с солдатами над мачтами галеры.

Теперь турецкие стрелки стали уязвимы, потому что оказались ниже мамлюков. Но все же один солдат получил стрелу в глаз и, ломая спину, рухнул на палубу галеры.

Секундой позже из гамака выметнулось пламя, охватив фок-мачту турецкого корабля. Лучники завопили, когда греческий огонь начал лизать кордину — платформу, и побежал вниз по мачте, роняя искры на палубы обоих кораблей.

Вражеские стрелки падали в воду, их одежда и волосы горели.

Турки с новой яростью кинулись в атаку на «Надежный», и палуба его опасно накренилась, когда матросы и солдаты-мамлюки бросились им навстречу. Казалось, сама вода горела. Пока команда трудилась у брашпиля, выравнивая корабль, капитан коротко кивнул Леонардо и исчез в толпе вместе с командиром мамлюков, воодушевляя воинов на атаку.

В битве наступил перелом. Появился шанс взять реванш и одолеть турок. Вместо того чтобы отцепить абордажные крючья и отойти, потому что ветер был сильным, а сцепление двух кораблей опасно само по себе, люди с «Надежного» хлынули на палубу турецкой галеры, и там началась резня.

А с флагмана подавали отчаянные сигналы: «Аполлония» была в беде.

Капитан каравеллы безнадежно пытался отозвать своих людей: они жаждали крови, ничего не видя и не слыша, слепые и глухие к приказам и доводам рассудка. И лишь когда вражеская галера стала тонуть, люди кинулись на свой корабль, отцепили абордажные крючья и пошвыряли их в море. Турки отчаянно пытались прорубиться на «Надежный», но их сбрасывали за борт. Жаркий, душный от дыма воздух наполнился мольбами и криками — на арабском и итальянском, потому что галерных рабов не освободили и теперь, прикованные к своим скамьям, они шли на дно вместе с судном.

Леонардо видел, что сделал с обоими флагманами обмен залпами, и терзался от мучительной тревоги за Никколо и Айше. Турецкая каракка была серьезно задета, корабль же Деватдара — попросту покалечен. И теперь его брали на абордаж воины с одной из турецких галер. Пушки «Аполлонии» уничтожили орудия по левому борту галеры, перебив гребцов, но солдатам с галеры удалось забросить железные крючья на палубу «Аполлонии».

Прежде чем Леонардо пришло в голову спустить на воду тяжелый ял, капитан отдал приказ травить гитовы, гребцы заработали, разворачивая корабль для залпа по галере, потому что бомбарды правого борта каравеллы еще могли действовать. Но тут вмешался турецкий флагман — он выпалил в «Надежного», и залп достиг своей цели. Второй залп оказался еще удачнее для турок.

Залпы сотрясли каравеллу и заставили умолкнуть ее пушки.

Леонардо спустился вниз исследовать повреждения. Зияющая дыра открывала солнцу и небу сырую внутренность трюма. Тараканы кишели повсюду, как черви, ползая по разбросанным, разорванным на куски телам. Они роились вокруг Леонардо — и вдруг ему стало страшно. Он повернулся, чтобы уйти, и заметил Агостина, офицера канониров. Голова его была отделена от туловища, и Леонардо почудилось, что губы Агостина еще шевелятся.

Да Винчи окликнул капитана, и тот велел штурману идти к левому борту флагмана Деватдара, выходя из-под удара турецких пушек.

Даже если орудия корабля молчат — люди могут сражаться.

Когда «Надежный» приблизился к «Аполлонии», мамлюки забросили на ее борт свои пятилапые когтистые крючья. Ответом им был шквал турецких стрел и смертоносный ливень горящей смолы. Но Леонардо был среди тех, кто первым взобрался на борт флагмана, он бежал и рубил, скользя по палубе, покрытой кровью и мылом, заваленной трупами, оружием и острыми обломками дерева. Мамлюки с Деватдарова флагмана завопили от радости, увидя, что через борт к ним карабкается подкрепление, и, словно подхваченные ветром, с утроенными силами обрушились на турок. Дым ел глаза и легкие. Леонардо рвался вперед, тенью среди теней, бешено вращая мечом, словно желал перерезать глотку самому воздуху; он рубился и чувствовал, что одеревенел и вымок в собственной и чужой крови.