Приключения 1985 - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 37
«Наши враги знают, что наша нынешняя борьба — это начало их гибели…»
Начальник полиции просматривал донесения агентов в пухлой папке. Взял одно из них, отчеркнул красным карандашом… «Юлиус Фучик»… Нажал на кнопку звонка.
— Позови Будяка, — приказал вошедшему офицеру.
Будяк, бравый хлопец, тот, что «провожал» на вокзале Олексу и Фучика, появился немедленно.
— Твое сочинение? — показал ему бумагу начальник полиции.
— Так точно, господин полковник, — подтвердил Будяк.
— Где сейчас Фучик?
— Отбыл в Прагу вечерним поездом, — доложил Будяк.
— Кто провожал?
— Этот новый редактор «Трудящейся молодежи» и дивчина из «Карпатской правды». Ну и мы, как положено… в стороне постояли, — ухмыльнулся Будяк. — Провели пана коммунистического публициста с почетом…
— Чего он к нам приезжал?
— Не установили.
— Остолопы! — Полковник быстро выходил из себя. — Навели справки о новом редакторе комсомольской газеты?
— Так точно, — тянул Будяк. — Партийная кличка — товарищ Олекса. Родом из Ясиней. Старший брат коммунист. Олекса закончил горожанскую школу в своем селе, потом торговую в Мукачеве. Выезжал года на три в Европу, чтобы, значит, коммерцией заниматься.
— Чем-чем? — удивился полковник. — Да ты еще глупее, чем я думал! Уехал в Европу, торговал неизвестно чем и с кем, а вернулся красным журналистом и редактором газеты…
— Про то не подумали, — растерялся Будяк.
— Так думайте, для того вас кормим и выпить даем. Теперь вот что: взять этого «товарища» Олексу под постоянный надзор, пусть наши люди по пятам за ним ходят, в спину ему дышат. И прятаться им особенно не надо, мы — власть здесь, имеем право. Ясно?
— Куда ж яснее, — ощерился в улыбке Будяк. — Чтоб испугался, значит…
Полковник тяжело задумался. Будяк почтительно молчал.
— Неспокойно в крае, — проговорил начальник полиции, — забастовки, демонстрации, к коммунистам тянутся уже не только рабочие, но и крестьянство, лесовики, те, кто от века политикой не занимался… И Фучик неспроста приезжал…
— А что Прага? — позволил себе поинтересоваться Будяк.
— Прага сообщает, что публицист этот — из готвальдовцев. Готвальд ему обычно ответственные задания дает. И к кому зря посылать не станет. Значит, наш редактор, этот товарищ Олекса, — у них перспективная фигура…
— Держится уверенно, — подтвердил Будяк. — И его слушают. Красиво выступает, — неожиданно для себя сказал Будяк.
— Займитесь паном редактором вплотную, — распорядился полковник. — И выясняйте, на чем его подловить можно, скомпрометировать — вдруг на горилку падкий, до дивчат ласый… Или еще чего… Нет человека без греха…
— Это уж точно. — Такое Будяку было понятно.
— Как твоя сотня? — спросил полковник.
— Формирую из надежных хлопцев. Соколы! По первому приказу будут резать и вешать, кого скажем.
— Про то не мели языком! Мы живем в стране, где законы соблюдают!
— Ага ж, в республике… — ухмыльнулся Будяк.
— Вот-вот! А если кто-то хочет, чтобы всякие лайдаки и голодранцы тихо сидели в своих курятниках, то это тоже понятное желание.
— Мы им пропишем права на том месте, на которое они и сесть не смогут, — мрачно пообещал Будяк.
— Но чтоб недоразумений не было! — повысил голос полковник. — Вы самостоятельно ведете борьбу. Оружие мы вам дадим, а дальше уж ваше дело…
«Хустское кровопролитие свидетельствовало о чрезвычайном обострении классовой борьбы»
Редакция «Трудящейся молодежи» — краевой молодежной газеты выглядела более чем скромно. Это несколько комнат, тесно заставленных столами, стульями, шкафами для книг, газетных подшивок, папок с вырезками.
Олекса поднялся из-за письменного стола с густо исписанными листочками в руке, сказал коллегам:
— Послушайте, что получилось…
Он читал четко, ясно, выделяя интонацией главное:
— «7 ноября трудящиеся Советского Союза вместе с мировым пролетариатом будут отмечать 13-ю годовщину победоносной пролетарской революции в России, годовщину новой эпохи, эпохи диктатуры пролетариата и строительства социализма».
Олекса — невысокого роста, неистраченные силы чувствовались в каждом движении.
— «Буржуазная Чехословакия 28 октября праздновала 11-ю годовщину своего господства, годовщину жестокого ущемления и угнетения трудящихся масс…»
Журналисты слушали редактора с одобрительным вниманием. Это были молодые люди, одетые просто, по-рабочему.
— Очень правильно сказано, — поддержали они Олексу. — Какое название выбрал?
— «Две годовщины», — ответил быстро Олекса, — в этом суть! По времени они почти совпадают, эти две даты истории, но какая социальная пропасть лежит между ними!
В комнату вошла девушка, очень строгая, неулыбчивая.
— Товарищ Олекса, — сказала она, — тебя приглашают в крайком.
— Ну улыбнись же, Мирослава, — шутливо сказал ей Олекса, — тебе будет к лицу улыбка, все это подтвердят!
— Товарищ Олекса, — все так же невозмутимо повторила Мирослава, — тебя просят не задерживаться…
— Иду… — вздохнул Олекса.
Секретарь крайкома КПЧ пожал руку Олексе, садиться не пригласил — времени в обрез.
— Через несколько дней, — сказал устало, — в Хусте начнется забастовка рабочих фирмы «Вейсхауз». Там уже находится сенатор Иван Локота, другие наши товарищи. Жандармы стянули в Хуст дополнительные силы. Крайком партии предлагает выехать тебе в Хуст…
— Еду! — сразу же решительно ответил Олекса. — Сейчас же!
— Возможны провокации, — предупредил секретарь крайкома. — Как стало известно, жандармам выдали боевые патроны.
— Вот уже до чего дошло… — протянул Олекса.
— Да, — подтвердил секретарь крайкома, — буря приближается… И это ее первые порывы…
В Хусте приближение бури Олекса почувствовал сразу. Город волновался. На улицах группками стояли рабочие. Они бросали косые, неприязненные взгляды на вооруженные жандармские патрули.
Обыватели попрятались в домах, лавочники торопливо закрывали железными решетками и ставнями витрины магазинов.
Машины фирмы «Вейсхауз» провезли к строительной площадке штрейкбрехеров. Те спрыгивали с грузовиков, испуганно оглядывались.
— Приступайте к работе! — надсадно распоряжались мастера. Их никто не слушал.
По какой-то команде рабочие выстроились в колонну и преградили штрейкбрехерам дорогу к стройке. Полетели камни и булыжники.
— Знамя вперед! — спокойно сказал Иван Локота. Олекса стоял рядом с ним в первом ряду рабочей колонны.
Назревала схватка. Жандармы бросили карабины на руку, нервно поправляли каски.
— Прекратить беспорядки! Разойтись! — тонкоголосо выкрикивал жандармский офицерик.
— Долой карателей! — отвечали рабочие. — Хлеба и работы!
К офицеру сзади подобрался агент в штатском.
— Тот, что у знамени, — сенатор Локота. Желательно в него не стрелять — политический скандал может случиться. А Олексу мы возьмем на себя…
— Провались ты… — злобствовал офицер. Он скомандовал: — Приготовиться!
Демонстранты, увидев поднятые стволы винтовок, чуть подались назад, теснее сжали ряды.
— В кого стрелять будете? — выкрикивали. — В народ? В голодных? По какому праву? По какому закону?
Олекса, Локота, Мирослава нерушимо стояли у знамени, которое держал в сильных руках молодой рабочий Гинцяк.
Низкорослый агент в штатском поближе пробирался к знаменосцам, к Олексе. Мирослава поискала глазами своих помощников, которым поручила охранять Олексу. Один из них, по виду деревенский хлопец, был совсем рядом, и она еле приметным жестом обратила его внимание на агента. Хлопец почти мгновенно оказался рядом с Олексой, чуть справа от жандармского шпика.
— Огонь! — истерично скомандовал офицер. Свинец хлестнул по рядам рабочих.
Низкорослый, почти вплотную подобравшийся к знамени, к тем, кто стоял под ним, в эти секунды выхватил пистолет. Мирослава рванулась к Олексе, закрывая его собою, а парень сбил шпика на землю резким ударом в висок. Упал от толчка и Олекса. Выстрел хлопнул запоздало, пуля ушла вверх. Парень схватил выбитый у агента пистолет и бросился в толпу, которая оцепенело ждала второго залпа. Пороховой дым закрыл лица людей, страшная тишина несколько мгновений стояла над площадью. Лежали неподвижно несколько человек на брусчатке, раненые пытались отползти в сторону.