Кодекс - Престон Дуглас. Страница 17

Хаузер ополоснул мачете в воде, снова вложил в ножны на поясе и, перешагнув мертвого зверька, вернулся к Филиппу.

— Пробовали когда-нибудь золотистого зайца? — ухмыльнулся он.

— Нет. И думаю, что и впредь не возникнет желания.

— Если его освежевать, выпотрошить, нарезать кусками и пожарить на углях, получится любимое кушанье Максвелла. Немного похоже на курицу.

Филипп не ответил. Хаузер говорил так про любое тошнотворное мясо, которое им приходилось есть: «похоже на курицу».

— О! — воскликнул он, взглянув на рубашку Филиппа. — Прошу прощения.

Филипп опустил глаза: на грудь попала капелька крови и впиталась в ткань. Он потер пятно, но только размазал.

— Попросил бы вас быть поаккуратнее, когда швыряетесь обезглавленным зверьем, — проворчал он, обмакнув в воду платок и пытаясь уничтожить кровь.

— Очень трудно сохранять гигиену в джунглях, — ответил Хаузер.

Филипп еще немного потер платком рубашку, но вскоре бросил свое занятие. Он хотел одного — чтобы Хаузер оставил его в покое. Этот человек нагонял на него страх.

А тот тем временем достал из кармана пару компакт-дисков.

— Не желаете пугнуть эту прущую на нас дикость и послушать Баха или Бетховена?

14

Том Бродбент растянулся на слишком пухлых подушках дивана-кровати в «президентском» номере отеля «Шератон ройал» в Сан-Педро-Сула и изучал карту страны. Максвелл прилетел в городок Брус-Лагуна на Москитовом берегу в устье реки Патуки. А затем исчез. Поговаривали, что поднялся вверх по реке, которая в этих южных обширных горных, диких территориях Гондураса была единственной дорогой.

Том вел пальцем по голубой ниточке на карте — через болота, холмы и высокогорные плато, пока река не растворилась в паутинке притоков, которые сами исчезали в рваной линии горных хребтов. На карте не было ни дорог, ни городов — воистину затерянный мир.

Том выяснил, что отстает от Филиппа на неделю, а от Вернона — почти на две. Он серьезно беспокоился за братьев. Только кто-то очень крутой мог решиться расправиться с полицейскими и совладать с этим делом так быстро и умело. Киллер оказался явно профессионалом. Теперь у него на очереди братья.

Из ванной, завернувшись в полотенце и мурлыкая что-то под нос, появилась Сэлли, прошла через гостиную и скрылась в спальне. Влажные, блестящие волосы рассыпались по плечам. Том проводил ее взглядом. Ростом девушка была выше Сары.

Он резко одернул себя — не сметь об этом думать!..

Через десять минут Сэлли вышла в легком костюме цвета хаки, рубашке с длинными рукавами, полотняной шляпе со спущенной на лицо москитной сеткой и плотных перчатках. Наряд был закуплен во время утреннего похода по магазинам.

— Ну, как я выгляжу? — спросила она, поворачиваясь.

— Как в парандже.

Девушка закатала вверх сетку и сняла шляпу.

— Вот так-то лучше.

— У меня не выходит из головы ваш отец. Судя по всему, он был эксцентричным человеком, — заметила она, кинув перчатки и шляпу на диван. — Расскажите мне о нем. Вы не сердитесь, что я спрашиваю?

Том вздохнул:

— Когда он входил в комнату, все поворачивали головы в его сторону. Он излучал нечто особенное — властность, силу, уверенность в себе. Не могу сказать, что именно. Люди благоговели перед ним, даже если понятия не имели, кто он такой.

— Я знаю этот тип людей.

— Куда бы он ни поехал и что бы ни делал, его повсюду преследовали журналисты. Иногда папарацци дежурили у наших ворот. И когда мы выходили в школу, чертовы фотографы гнались за нами по всему старому шоссе Санта-Фе, словно мы — принцесса Диана или кто-то в этом роде. Смешно!

— Да, неприятно.

— Иногда не столько неприятно, сколько забавно. Его женитьбы всегда производили фурор — люди качали головами и цокали языками. Отец брал в жены исключительно красивых женщин, но ни одну из них до этого не видели на публике. Никаких актрис или моделей. Моя мать, например, до замужества работала в приемной зубного врача. Отцу нравилось внимание. Время от времени он набрасывался на какого-нибудь папарацци, а потом возмещал ущерб. Отец гордился собой. Был, как Онассис, больше, чем сама жизнь.

— Что произошло с вашей матерью?

— Умерла, когда мне было четыре года. Она была единственной из его жен, с которой он не развелся. Полагаю, не успел.

— Простите, что затронула эту тему.

— Я ее почти не помню — только на уровне чувств, ощущение теплоты и ласки.

Сэлли покачала головой:

— Все равно не понимаю: как ваш отец мог таким образом поступить со своими сыновьями?

Том опустил взгляд на карту.

— Он хотел, чтобы все его поступки и все, чем он владел, было из ряда вон выходящим. Это относилось и к нам. Но мы не оправдали его надежд. И вот его последний вздох — скрывшись с богатством, отец попытался принудить нас совершить нечто такое, о чем еще долго судачил бы мир. Чем он мог бы гордиться. — Том горько рассмеялся. — Если об этом деле пронюхает пресса, поднимется потрясающий шум. Просто грандиозный. Шутка ли — где-то в Гондурасе спрятано богатство на полмиллиарда долларов. Сюда сбегутся толпы народа со всего света и начнут искать.

— Должно быть, трудно жить с таким отцом?

— Нелегко. Не могу припомнить, сколько теннисных матчей мне пришлось сыграть, когда он поднимался и уходил до окончания, потому что не хотел наблюдать, как я проигрываю. Он был беспощадным шахматистом, но, когда брал над нами верх, бросал игру. Не терпел, чтобы мы сдавались даже ему. Когда мы приносили домой отметки, отец никак их не комментировал, но по глазам я видел, что он разочарован. Все, что было хуже круглых пятерок, казалось ему катастрофой. И он не мог себя принудить об этом говорить.

— А у вас бывали круглые пятерки?

— Однажды. Он положил мне руку на плечо и любовно пожал. Вот и все. Но этот жест стоил многого.

— Извините, но это ужасно.

— Каждый из нас находил утешение в своем. Я — в собирании окаменелостей. Хотел стать палеонтологом, потом решил работать с животными. Они нас не судят. Лошади не требуют, чтобы человек изменился, и принимают его таким, каков он есть.

Том умолк. Его удивляло, насколько ранило, даже в тридцать три года, воспоминание о детстве.

— Извините, — смутилась Сэлли. — Я не собиралась вторгаться в вашу жизнь.

— Я никоим образом не собирался его чернить, — махнул он рукой. — По-своему он был хорошим отцом. Может быть, слишком нас любил.

Сэлли помолчала и поднялась.

— Что ж, прежде всего нам необходимо найти провожатого, который помог бы подняться по реке Патуке. Но я совершенно не представляю, с чего начать. — Она взяла телефонную книгу и принялась листать. — Раньше ничего подобного мне делать не приходилось. В каком разделе смотреть? «Путешествия и приключения»?

— По-моему, надо найти забегаловку, где ошиваются здешние репортеры. Журналисты — самые смекалистые на свете люди.

— Один — ноль в вашу пользу.

Сэлли наклонилась, извлекла из сумки носки, рубашку, брюки, легкие кроссовки и грудой бросила перед ним. — Теперь можете расстаться с вашими крутыми сапогами.

Том сгреб одежду и пошел в свою комнату переодеваться. Костюм состоял в основном из карманов. А когда он снова появился в гостиной, девушка покосилась на него и заявила:

— Несколько дней в джунглях, и вы не будете казаться таким нелепым.

— Спасибо. — Том подошел к телефону и позвонил портье. Оказалось, что журналисты собираются в баре под названием «Лос-Чаркос».

«Лос-Чаркос» оказался не дырой, как ожидал Том, а изящным, отделанным деревянными панелями заведением, примыкавшим к вестибюлю симпатичного старого отеля. Кондиционеры нагоняли арктическую стужу, в воздухе витал аромат дорогих сигар.

— Буду говорить я, — предложила Сэлли. — Мой испанский лучше вашего.

— И выглядите вы лучше меня.

— Не люблю шуток относительно пола, — нахмурилась девушка.

Они сели в баре.

— Hola [16], — поздоровалась Сэлли с прищурившимся из-под тяжелых век барменом. — Мне нужен журналист из «Нью-Йорк тайме».