Орел и Волки - Скэрроу Саймон. Страница 30

Пока все ждали, когда царь даст знак начать пиршество, Катон мягко толкнул Тинкоммия локтем и тихо спросил:

— Ты не знаешь, какие сегодня ожидаются развлечения?

— Понятия не имею. Старик все держит в секрете. Полагаю, если кто что и знает, так только Кадминий. Вот почему он так нервничает — хочет всех поразить и опасается, как бы до времени царские замыслы не раскрылись.

— Если еще хотя бы с минуту мне не удастся чего-нибудь проглотить, то сомневаюсь, что дотяну до каких-либо забав…

Ожидание зала уже делалось напряженным, ибо повсюду витали дразнящие запахи, но никто не мог позволить себе прикоснуться к еде ранее государя. Наконец престарелый правитель театральным жестом поднес к губам кусок мяса, и в тот же миг стоявший позади него страж поднял царский штандарт, выдержал паузу и стукнул древком по полу. Тишину словно прорвало: гости разом загомонили, набросившись на угощение и на пиво. Катон тоже поднял свой рог, но для начала присмотрелся к пенящемуся напитку. Жидкость цвета темного меда резко и приторно пахла солодом, вызывая легкую тошноту. Брр! Как они это пьют?

— Что бы ты ни попробовал, — шепнул Макрон ему на ухо, — не морщи нос. Веди себя как мужчина.

Катон кивнул, собрался с духом и, сделав первый глоток, ощутил на языке горечь, неожиданно показавшуюся ему даже приятной. Решив, что у британского пива все же есть будущее, он осушил рог и впился зубами в грубо откромсанный кусок горячей свинины.

— Хорошо! — кивнул он Макрону.

— Хорошо? Да просто, на хрен, чудесно!

Некоторое время за царским столом все молчали. Гости рьяно поглощали жаркое, компенсируя долгое ожидание. Верика, человек пожилой и, в отличие от своих соплеменников, побывавший на римских приемах, ел не столь жадно, тем паче что алчно рвать и торопливо прожевывать мясо уже ему было не больно-то по зубам. Да и насытился он очень быстро, после чего, вытерев засаленные пальцы о мохнатую шкуру одной из собак, поднял рог для питья и воззрился на центурионов:

— Предлагаю всем собравшимся выпить за наших друзей римлян, за их великого императора Клавдия и за скорую окончательную победу над теми, у кого не хватило ума встать на сторону Рима.

Верика повторил свой тост на родном языке, и его слова подхватили все сидевшие за столом гости. Правда, не с равным энтузиазмом, решил Катон, украдкой поглядев на Артакса. Сам он, выслушав царскую здравицу, поднес рог к губам.

— Ты должен осушить его весь, — шепнул Тинкоммий.

Катон кивнул и, посматривая на остальных, заставил себя опустошить свой сосуд до осевшей на дне его жижи, хотя чуть было ею не поперхнулся. Затем, вытерев губы тыльной стороной ладони, он поставил объемистый рог на стол и поклонился царю.

Верика одобрительно кивнул, дал знак одному из слуг снова наполнить рога и многозначительно посмотрел на Макрона, который деловито разделывался с поджаристой свиной шкуркой.

— Командир, — тихонько сказал Тинкоммий.

— Что? В чем дело?

— От тебя ожидают ответного жеста.

— Жеста?

— Произнеси здравицу.

— А!

Макрон выплюнул шкурку и поднял свой рог. Все взоры обратились к нему, и тут неожиданно бравый центурион осознал, что ничего не может придумать. Он умоляюще посмотрел на Катона, но тот вел тайное наблюдение за Артаксом, а прочего просто, казалось, не замечал. Макрон быстро облизал пересохшие губы, откашлялся и, заикаясь, промямлил:

— Что ж, значит, стало быть, выпьем… за царя Верику… за его прославленные когорты и… за его… гм… своеобразный народ.

Тинкоммий перевел сказанное, туземцы нахмурились, постигая смысл этого, мягко говоря, не слишком красноречивого тоста. Макрон, не очень привычный разводить церемонии, побагровел и попытался изречь что-нибудь потолковей.

— Да останутся атребаты верными союзниками Рима, и да извлекут они много пользы из скорого поражения остальных здешних племен.

Макрон поднес рог к губам и с лучистой улыбкой обвел взглядом своих сотрапезников. Все они, кроме Верики, выглядели не очень довольными его здравицей. Артакс демонстративно отпил лишь маленький глоток, поставил сосуд на стол и угрюмо уставился на стоявшую перед ним горку мяса, изучая высовывавшийся из-под нее ободок самнийского блюда.

Когда неловкость сковала весь стол, Катон шепнул:

— Мог бы сформулировать и получше.

— Что ж, в другой раз сам и формулируй.

Греческий купец деликатно отставил в сторону питьевой рог и завел тихий разговор с соседом, аккуратно пытаясь развеять воцарившуюся за главным столом напряженную тишину. Верика, как ни в чем не бывало лакомившийся сладким хлебцем, снисходительно погрозил пальцем Макрону:

— Своеобразная здравица, центурион.

— Государь, я не хотел никого тут обидеть. Честно сказать, мне никогда не случалось говорить что-то такое… по крайней мере, в присутствии столь высоких персон. Я лишь попробовал подчеркнуть, что у нашей дружбы хорошие перспективы… вот и все, государь.

— Конечно, — вежливо отозвался Верика. — На что же тут обижаться? Я, во всяком случае, ничуть не обижен. Хотя за некоторые горячие головы в моем семействе не поручусь. — Он со смешком кивнул в сторону Артакса: — За него, например. Да и за молодого Тинкоммия тоже. Когда я находился в изгнании, его отец недолюбливал Рим. Тинкоммию потребовалось какое-то время, чтобы понять, что отец ошибался. А сейчас погляди на него.

Катон увидел румянец смущения на лице молодого племянника Верики и подумал, что он проглотит упрек, но принц не смолчал:

— Государь, я тогда был моложе и легче поддавался влиянию, однако с тех пор мне довелось узнать римлян лучше, познакомиться с их образом жизни, с обычаями и даже сражаться с ними бок о бок. Я научился уважать их и ценить то, что они нам несут.

— А что же такого они вам несут? — вступил в разговор напомаженный грек. — Мне было бы интересно узнать твое мнение. Выслушать его из первых уст, так сказать.

— Я полагал, что уж грекам-то это должно быть известно.

— Прости, — улыбнулся купец, — но мы живем под римской рукой слишком долго, чтобы помнить о былых временах. И поскольку я вложил изрядное состояние в развитие торговых связей с новой провинцией, мне бы хотелось понять, как относятся ее жители к складывающейся сейчас ситуации. Если ты, конечно, не против, молодой принц?

Тинкоммий в задумчивости поскреб подбородок, мимолетно поймав любопытствующий взгляд Макрона.

— Тинкоммий, поделись с нами своими мыслями, — мягко попросил Верика.

— Государь, как и ты, я какое-то время жил в Галлии и видел там то же, что видел и ты: огромные города со всеми их диковинами. Слышал я и рассказы о великих дорогах, которые связывают всю империю, о богатстве, которое протекает по ним до самых дальних ее уголков. А самое главное, о чем ты и сам не раз говорил, там есть порядок. Порядок, который не допускает никаких столкновений, который заставляет все население этой державы жить в мире друг с другом, чтобы на нее не обрушились ужасы внутренних войн. Именно это определяет первенство Рима.

Макрон внимательно наблюдал за Тинкоммием, и ему показалось, что молодой атребат говорит вполне искренне. «Правда, кто его знает, что на уме у этих бриттов», — подумал центурион, опрокидывая очередной рог с элем.

— Насколько я помню, атребаты всегда сражались с соседями, — продолжил Тинкоммий. — Из века в век с дуротригами, а с недавней поры и с катувеллаунами, которые дошли в своей дерзости до того, что изгнали тебя, государь.

Верика нахмурился, раздраженный бестактным, несвоевременным упоминанием о том, как обошелся с ним Каратак.

— Я никогда не знал ничего другого. Междоусобные войны, раздоры — это наше привычное состояние, ставшее образом жизни всех наших населяющих остров кельтских племен. Вот почему мы живем в таких бедных хижинах, вот почему мы не создали и не можем создать собственную державу. У нас нет общей цели, поэтому мы вынуждены связать себя с теми, у кого она есть… и есть император, способный вести к этой цели.