Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая - Вишневский Евгений Венедиктович. Страница 30

31 июля

Ветер, начавшийся еще вчера днем, теперь набрал полную силу и дует в дверные проемы наших палаток во всю мочь, гасит примуса и вообще создает массу неудобств. Это восточный ветер, самый неприятный для нас. Когда он дует, у Натальи Ивановны тут же начинает болеть голова, а у всех нас портиться настроение. Западный ветер дует с Карского моря, там потеплее, поменьше льда, поэтому западный ветер приносит нам обычно тяжелую сырость, дождь и туман. Южный ветер дует из Хатангской губы и тоже ничего хорошего нам с собою не несет. Одна наша отрада — юго-западный ветер (мы зовем его «норильским» ветром), с ним приходит к нам тепло и хорошее настроение. Но, к сожалению, этот ветер здесь — большая редкость.

Вечером слушали полярный выпуск «Последних известий». Самое интересное в нем — погода. Оказывается (небывалый факт за многие годы!), на полярных станциях в Стерлигово (на Западном побережье Таймыра, в устье реки Ленивой) и в Правде (имеется в виду остров имени газеты «Правда», бывший остров Каторжный) вчера было аж двадцать два градуса тепла.

— Про полярку эту, что на острове «Правды», — начал Лев Васильевич, — могу рассказать одну совершенно правдивую, хотя и фантастическую на первый взгляд историю. Было это в конце тридцатых годов. Как обычно, через Арктикснаб заказали себе полярники с Правды все, что им было нужно на целый год. Так сказать, от навигации до навигации. И в числе прочего патефон, к нему пятьдесят коробок иголок и двести пластинок. В те поры это было едва ли не единственной возможностью приобщиться хоть к какой-то культуре на полярной станции. Ну вот, приходит корабль, погода — как на заказ, подвижек льдов — никаких. Словом, все выгрузили (а далеко не всегда это успевали сделать), приняли по накладным, расписались, честь по чести. И в числе прочего: патефон, иголки и двадцать коробок пластинок. Корабль еще уйти не успел, как стали ребята уже патефон накручивать. Вскрыли коробки — и ахнули: Арктикснаб прислал им двести штук пластинок «Русская красавица»...

— «Ох, недаром славится русская красавица...» — пропела Люся.

— Да, — продолжал Лев Васильич, — сперва они глазам своим не поверили. Думали, может, этикетки на пластинках спутали. Прослушали все двести штук. Все оказалось верно — везде «Русская красавица»...

— А чего же здесь фантастического? — пожал плечами Валера. — Если бы они написали в заявке: «Двести штук разных пластинок», а так — снабженец по ведомости проверил, взял с полки двадцать коробок и не глядя отправил...

— Ну да, — хохотнул я, — снабженцы люди занятые, есть им время возиться!..

— А как вы узнали об этом? — спросила Наташа Льва Васильевича.

— Да полярники-то с Правды, как вернулись после зимовки, чуток выпили для храбрости и заявились в Арктикснаб. Узнали, кто отправил им эти пластинки с патефоном (это несложно было узнать по накладным), дождались конца рабочего дня. Прихватили они, значит, этого озабоченного снабженца, привязали его к стулу и, попеременно меняясь, заставили четыреста раз подряд прослушать пластинку «Русская красавица», после чего бедняга снабженец получил сильнейшее нервное потрясение...

— Потрясение от песенки? — усомнился Валера.

— А ты попробуй прослушать ее четыреста раз, а потом я посмотрю на тебя, — усмехнулся Эдик.

— А на Мааре-Сале, что на северо-западе Ямала, еще почище случай был, — вступила в разговор Наталья Ивановна. — Тоже, кажется, в конце тридцатых годов. С техникой тогда худо было, и заказали себе полярники лошадь. Ну, а к ней — все, что положено: сани, упряжь, запасные оглобли и сена с овсом на весь год. Корабль шел к ним из Архангельска, и тамошний ветеринарный надзор лошадь на полярку везти не разрешил (у них это дело строго поставлено), но зато все остальное (сани, сено, овес, упряжь и т. п.) погрузили до последней мелочи. И, естественно, привезли. Корабль на полярку приходит один раз в году, а в тот год как на грех была жуткая погода, страшнейшие подвижки льдов — и ничего толком выгрузить не успели: только горючее (это выгружают всегда в первую очередь), а также по несчастливой случайности весь «лошадиный» припас (сани, оглобли, сено, овес и т. п.) и больше ничего! Теперь представьте себе, сколько раз и какими словами поминали этот припас полярники и как жалели, что заказали себе этот чертов транспорт!.. [13]

— Лев Васильич, — попросила Люся, — вы про Стерлигово расскажите... Помните, вы нам рассказывали, как в войну немецкая подводная лодка всплыла в устье Ленивой?..

— Нет, — махнул рукой Лев, — это совсем другой рассказ, героический. Не будем мешать кислое с пресным!..

1 августа

Вертолет у нас заказан на первое августа, то есть на сегодня. Он должен перебросить всех нас на озеро, а Льва Васильевича забрать от нас в Красноярск. Впрочем, пока что по рации с авиаотрядом связаться нам так и не удалось, а потому никаких иллюзий по этому поводу мы не питаем. Разве что придет вертолет к геодезистам и захватит с собой нашего начальника. Впрочем, поживем — увидим. Тем не менее на всякий случай Лев Васильевич собрался, раздал все свои теплые вещи ребятам. Я же пока что развесил вялиться подаренных нам гольцов, чтобы он смог захватить с собой хоть немного хорошей рыбы в Красноярск. Мы-то себе здесь наловим, на озере Таймыр.

Поскольку геодезисты подарили нам целый мешок угля, в кают-компании теперь есть смысл поставить печку, что мы сообща и сделали. Правда, вначале возникли небольшие разногласия по этому вопросу. Эдик предложил с печкой повременить, подождать до более холодных времен, а еще лучше — устроить большую баню. Относительно бани ни у кого возражений не было, а вот по поводу более поздних времен возникли дебаты.

— Да, может, нас уже завтра вертолет заберет отсюда, так что мы и баню устроить не успеем, — горячился Лев Васильевич. — А на берегу большого озера вы всегда плавника наловите, да и полярка будет там у вас под боком, каких-нибудь двадцать — тридцать километров, а у полярников и печи и баня — все есть, притом в наилучшем виде!..

— Насчет вертолета ты не очень-то обольщайся, — возразила Наталья Ивановна, по обыкновению затянувшись «беломориной», — они про нас небось уже давным-давно забыли и, пока мы их радиограммами тревожить не станем, не вспомнят. Однако дней через пять-шесть, как максимум, я полагаю, нас все-таки заберут отсюда, а за это время холодней, я думаю, не станет. На пять дней и на одну хорошую баню угля нам тут хватит.

После чего вопрос был прояснен совершенно.

Вечером Наташа и Лев Васильевич связались с радиостанцией полярной станции на мысе Челюскин, и Наташа передала радиограмму (ключом, то есть морзянкой!) аж из девяносто двух слов. И она, и челюскинский радист, оба измучались отчаянно. Лихой челюскинский радист так сыпал морзянкой, что старательная, но неопытная Наташа, несмотря на помощь Льва Васильевича, никак за этим орлом не успевала. Сама же Наташа работала ключом медленно и неуверенно, а потому радист буквы «б» и «ь» каждую принимал за две других, и у него, естественно, получалась полная ахинея. Однако человеческое упорство побеждает все, и наша радиограмма в авиаотряд, где мы напоминали о переброске и о том, что наш рейс заказан на первое августа (то есть на сегодня), была передана. Кроме того, мы попросили челюскинского радиста передать несколько коротких радиограмм институтскому начальству (служебных) и нашим близким (поцелуйных). И для нас, оказывается, были две радиограммы: одна служебная (матерная, как говорят радисты) — почему молчим?! — и другая поцелуйная — из отряда, что работает в районе мыса Челюскин (того самого, что Эдик и Люся ожидали увидеть у нас на Тулай-Киряке), о том, что у них там все хорошо, чего они и нам желают.

А вечером, после ужина, Лев Васильевич рассказал нам обещанную историю про полярную станцию Стерлигово. Вот она (я пересказываю ее своими словами).