Отважное сердце - Янг Робин. Страница 35

Что до короля Генриха и его баронов, то на левом фланге их битва носила более позиционный характер. Бросив в бой последние резервы мелких подразделений, им удалось потеснить правое крыло армии повстанцев. Но, в отличие от разящей атаки Эдуарда, рассеявшего своих противников, им приходилось буквально выбивать каждого из своих врагов поодиночке, поскольку сдаваться те не собирались.

На противоположном склоне холма, в хаосе уничтоженного левого фланга Монфора, люди Эдуарда подняли его ярко-алый стяг, в центре которого дышал пламенем золотой дракон, — знак того, что пощады не будет. Благородные дворяне, уцелевшие в бою, будут захвачены в плен, и за них будет заплачен выкуп, но пешие воины не могли рассчитывать на подобное снисхождение. В большинстве своем это были лондонские обыватели, которые не могли принести ни денег, ни славы победителям. Они годились лишь для того, чтобы рыцари могли утолить жажду крови или черви — голод. Рыцари Эдуарда, оставив позади разрозненные остатки кавалерии Монфора, набросились на них, как волки на овечье стадо. Пехотинцы, будучи не в силах выдержать страшный удар закованных в латы всадников, повернулись и бросились бежать под защиту леса. Люди Эдуарда ринулись за ними в погоню. Поднявшись по склону и перевалив через его макушку, они устремились вниз по его противоположной стороне и вскоре скрылись из виду.

Впереди виднелась сплошная стена пик и копий — это правый фланг Монфора упорно сопротивлялся натиску полка короля Генриха. Граф поудобнее перехватил копье и пришпорил своего коня. Через две щели в забрале он видел хаос впереди, а колено его оказалось зажатым между седлом и боком соседнего скакуна. Внутри шлема царил ад, и он задыхался от запаха собственного пота. Как только во вражеских рядах открывался хоть крошечный проход, Брюс громовым рыком подгонял своих людей, которые по-прежнему держались тесной группой вокруг него, и они слитной массой устремлялись вперед, разя насмерть любого, кто пытался прорваться к ним навстречу. Полк Эдуарда давно исчез из виду, равно как и пехотинцы, которых он преследовал. А вот центр и правый фланг Монфора, даже под давлением численно превосходящих сил противника, держались. Стремительное продвижение Эдуарда обнажило фланг Корнуолла, и Монфор сполна воспользовался этим преимуществом, лично возглавив составленный из ветеранов отряд, чтобы опрокинуть полк графа.

Кишащая толпа перед Брюсом вновь раздалась в стороны, и из образовавшегося прохода на него ринулся кто-то из людей Монфора. Он был забрызган кровью с головы до ног, в центре щита красовалась огромная звездообразная вмятина. Угадать, кто находится под доспехами, было невозможно, и только рукава накидки и наплечники позволяли строить предположения. Но и то, и другое было Брюсу незнакомо, что не помешало ему нанести удар копьем, который пришелся в шлем противника сбоку. Железный наконечник со скрежетом проехался по металлической щеке и соскользнул. От удара всадник покачнулся в седле, но нашел в себе силы замахнуться и нанести удар мечом по шлему Брюса. Лорду Аннандейлу показалось, будто голова его превратилась в наковальню. Перед глазами у него все плыло, похоже, он получил сотрясение мозга. Зарычав и превозмогая боль, он вновь нанес удар копьем. Однако противника уже не было перед ним; кто-то из вассалов Брюса сбил его с коня в кровавую кашу под копытами, и подняться тот уже не смог. В ушах у лорда звучали неистовые крики людей, перемежаемые истошным ржанием лошадей. В прорехи в боевых порядках Генриха прорывалось все больше и больше рыцарей Монфора, сея смерть и разрушение.

Конь перед Брюсом вдруг встал на дыбы, сбросив с себя всадника. Тот опрокинулся на лорда, выбив копье у него из рук. Изо всех сил натянув поводья, чтобы не дать своей лошади удариться в панику, Брюс выхватил из ножен меч, и тут на него налетел очередной мятежник. Скакун под ним отчего-то присел на задние ноги, но это не помешало лорду нанести страшный удар врагу в шею, отчего его кольчуга разлетелась на куски. Меч застрял в разрубленном плече, и Брюс с трудом вырвал из трупа окровавленное лезвие. Где-то впереди заревел рог.

Полк графа Корнуолла был смят фланговым ударом Монфора. Оказавшись в плотном кольце солдат противника, отрезанный от своих рыцарей, брат короля принялся отчаянно прорубаться на свободу. Вырвавшись из самой гущи схватки, он пришпорил коня и понесся по полю. Когда отряды его вассалов последовали за ним, трубя отступление, битва за центр распалась на отдельные схватки. Остатки полка Корнуолла, лишившись своего предводителя и охваченные паникой, стали попросту разбегаться. Мятежники воспрянули духом и с победными криками устремились за ними в погоню. Разбитый в центре полк подставил под удар фланг полка самого короля. Беспорядок, воцарившийся в рядах противника, вдохнул новые силы в людей Монфора. В передовых порядках Генриха возникали все новые и новые бреши, в которые врывались рыцари Монфора. Симон де Монфор провозгласил крестовый поход против своего короля. Похоже, Бог оказался на его стороне.

Повсюду зазвучали крики:

— Отходим! Отходим!

Король Генрих вместе со своими рыцарями возглавил поспешное отступление, больше похожее на паническое бегство. Королевский штандарт развевался позади него, когда он пришпорил своего скакуна, посылая его вниз по склону, обратно в Льюис. Лорд Аннандейл обнаружил, что неуправляемая сила подхватила его и несет помимо воли. Какой-то рыцарь упал на всем скаку перед ним, и лошадь его забилась на земле, вздымая клубы пыли. Брюс дал шпоры своему жеребцу и перепрыгнул через упавших, и копыта его коня взбили меловую пыль, когда он приземлился. Кое-кто из его людей ухитрился держаться поблизости, и он видел их рядом в прорези шлема. Кругом царила паника, и королевская пехота в панике бежала по склону холма впереди конницы.

По всему Льюису пылали факелы. Наступал вечер, и едкий дым плыл над крышами домов. Во дворе одного из зданий, расположившихся на некотором удалении от замка, в сгущающихся сумерках пылало целое созвездие.

В келье небольшого монастыря Льюиса томились в ожидании четверо мужчин. Один из них сидел на единственном в келье тюфяке, обхватив голову руками, другой прислонился к стене возле двери, полузакрыв глаза, а третий сидел прямо на голом полу, подтянув колени к груди. Четвертый стоял у окна, глядя на темные силуэты зданий приората, вырисовывавшиеся на фоне подсвеченного огнями неба.

До слуха Брюса доносилось ржание лошадей, которых сейчас добивали. Они были слишком тяжело ранены в битве, чтобы их вылечить. Жалобные стоны коней заглушал громкий пьяный смех и хвастливые песни людей Монфора, которые не замедлили отпраздновать свою победу. Брюс ясно видел их сквозь паутину оконного переплета кельи. Он оглянулся, заслышав чье-то горестное всхлипывание. Джон Комин у дверей по-прежнему не открывал глаз, а Баллиол все так же сжимал голову руками. Брюс догадался, что всхлип донесся со стороны третьей фигуры, съежившейся на полу. Оруженосцу вряд ли было больше восемнадцати: он был немного младше его первенца, оставшегося в Шотландии. В тусклом свете факела его глаза казались бездонными озерами. Брюс недовольно фыркнул, глядя на Баллиола, хозяина оруженосца, который даже не соизволил поднять голову. Спустя мгновение он вновь отвернулся к окну, не желая утешать чужого слугу. Кроме того, ему нечего было предложить несчастному юноше, потому что какие могут быть утешения перед лицом поражения и смерти?

Несколькими часами ранее, после того как битва на холмах Даунса обернулась полным разгромом, вассалы Генриха бежали под защиту монастырских стен, где король разбил свой лагерь по прибытии в Льюис. Остатки кавалерии рассеялись по всему городу, ища укрытия где только можно. Пехоте повезло намного меньше. Неспособная к быстрому бегству, которое продемонстрировали конные рыцари, она стала легкой добычей для воинов Монфора. Но гибель пеших воинов, хотя и жестокая и безжалостная, была, по крайней мере, быстрой. А унижение тюремного заключения, когда приходилось ждать, что твою судьбу решит другой человек, представлялось Брюсу намного худшим уделом. В бою у мужчины, по крайней мере, был выбор — как сражаться и как погибнуть. Во всяком случае, он был свободен. Здесь и сейчас выбора не было. И перспектива утратить власть над собой страшила Брюса сильнее физической смерти.