Отважное сердце - Янг Робин. Страница 64

— Ты рылся в моих вещах? Кто дал тебе на это право?

— Я был в твоей комнате и случайно увидел его.

— Он лежал под кроватью, завернутый в мешковину. — Заметив, что Нес с недоумением поглядывает на них, Роберт отошел в сторонку, жестом пригласив брата последовать за собой. Когда они оказались достаточно далеко, чтобы оруженосец не мог их услышать, он повернулся к брату. — Не лезь в мои дела, которые тебя не касаются.

Эдвард сердито поджал губы.

— Я — один из твоих людей. Разве в твои обязанности не входит просветить меня насчет твоих планов в этой кампании?

— Как один из моих людей, ты обязан повиноваться мне, не задавая глупых вопросов, — отрезал Роберт, — как и любой другой оруженосец. — Он отвел глаза, не в силах вынести обиду на лице брата. — Я хочу сказать…

— Мне совершенно ясно, что ты хотел сказать, — перебил его Эдвард. — Я что, отныне недостоин твоего внимания? Или ниже тебя по положению? Может быть, это оттого, что я — не рыцарь, как твои новые сотоварищи?

Роберт вздохнул. Он понимал, что рано или поздно, но выяснение отношений должно было состояться.

Впервые он заметил перемены, произошедшие с братом, после своего посвящения в рыцари. Путешествуя по Англии, они стали ближе друг к другу, чему немало способствовала чужая земля и обычаи, и отчуждение, которое он испытывал со стороны Эдварда, похоже, уменьшилось. Но за лето, проведенное в Лондоне, когда его дружба с Хэмфри окрепла, исчезнувшая было холодность вновь стала очевидной. Роберт даже спрашивал себя, а не она ли была причиной того, что Эдвард стал поистине неуправляемым: он прекословил рыцарям, словно полагал себя ровней им, позволял себе пренебрежительно отзываться о некоторых баронах, задирался с первыми встречными, будь то за праздничным столом или на турнире. Впрочем, в чем бы ни заключалась причина, Роберт обнаружил, что поведение брата раздражает его все сильнее и ему все меньше хочется делать то, чего так добивался от него Эдвард.

— Почему ты не посвятишь меня в рыцари?

Вот оно — тот самый вопрос, которого Роберт ждал и боялся.

— Я уже говорил тебе, что мы поговорим на эту тему, когда вернемся домой.

— Это было еще до войны. Мы уехали из Шотландии восемнадцать месяцев тому, и никто не знает, сколько еще продлится эта кампания. — Эдвард встал перед Робертом, заставляя его взглянуть себе в глаза. — Братишка, в следующем году мне исполнится девятнадцать.

— Все равно, ты еще слишком молод, чтобы стать рыцарем. Имей терпение. — Роберт обнял Эдварда за плечи. — Дай мне закончить то, ради чего мы прибыли сюда, и затем, обещаю, я сделаю тебя рыцарем.

Эдвард помедлил, на лице его отражалась внутренняя борьба. Но потом он неохотно кивнул в знак согласия.

Роберт разомкнул объятия, когда на башне ратуши зазвонил колокол, призывая горожан к обедне. Звуки эти пробудили в нем странное чувство, эдакое щекотание в животе, схожее с тем, которое он испытывал, замирая на коне и готовясь пойти в атаку на цель.

— Мне нужно идти, — сказал он брату и окликнул своего оруженосца. — Нес, когда закончишь, посмотри, как там Хантер.

— Слушаюсь, сэр.

— Счастливой тренировки, — исполненным язвительного сарказма голосом крикнул ему вслед Эдвард.

Роберт, не оглядываясь, зашагал по шумному наружному двору замка, направляясь к каменной лестнице, ведущей на стену. К тому времени, как он поднялся наверх, колокол умолк, но эхо его звона еще катилось над водами реки. Роберт ускорил шаг, направляясь к северо-восточной башне, а в голове у него зазвучал внутренний голос, осуждающий его за двойные стандарты. Всего несколько мгновений тому он корил брата за безрассудное поведение, а сейчас сам походит на беззаботного ребенка, который, раскачавшись как следует, прыгает с нижней ветки дерева, не глядя под ноги и не ведая, куда летит. Роберт заставил внутренний голос замолчать, возбуждение теснило ему грудь, и он уже перешел ту грань, на которой его могло остановить благоразумие.

Проходя мимо башни, громада которой нависала над главными воротами, Роберт увидел отряд численностью в несколько сотен человек, направляющийся к замку. Большинство ехали верхом, и их флаги пестро и ярко выделялись в предгрозовых лучах солнца. В последние две недели в цитадель начали понемногу возвращаться подразделения, посланные на юг снять осаду с замков, окруженных мятежниками. Пока это был самый большой встреченный им отряд. Интересно, удалось ли им добыть сведения о местоположении противника, мельком подумал Роберт. Пожалуй, он испытал бы огромное облегчение, если бы покинул замкнутое пространство переполненного замка. Но при этом непременно скучал бы кое о чем. Точнее, кое о ком.

Роберт подошел к башне, бойницы которой смотрели на широкую дельту реки. От скал, на которые выходили желоба отхожих мест, поднималась резкая вонь. Над сверкающими валунами на берегу за съедобные крошки дрались чайки. Открыв дверь башни, Роберт вступил в темноту лестницы, которая спиралью поднималась наверх вдоль стены. На нижнем этаже он осторожно вошел в круглую комнату, единственным источником света в которой служили узкие бойницы для лучников, прорубленные в стенах. Он замер на мгновение в полумраке, вглядываясь в отпечатки ног на пыльном полу, ведущие к сложенным штабелем мешкам с зерном. Мешков оставалось намного меньше, чем было в начале недели, когда он впервые обнаружил это место. Пол вокруг усеивало рассыпанное зерно, на котором отчетливо отпечатались следы ног. Снаружи доносились пронзительные крики чаек. Но он все равно уловил свое имя, произнесенное робким шепотом.

Роберт шагнул вперед и протиснулся в щель между пухлыми мешками, ставшую еще уже после того, как ею стали пользоваться. Прижавшись к грубой мешковине, он полез внутрь. Зерно подавалось под его нажимом, как мускулы под кожей. Запах плесени напомнил ему время сбора урожая в Каррике. И вот преграда из мешков осталась за спиной, и перед ним открылось окно с двумя каменными нишами друг напротив друга. С обеих сторон сиденья примыкали к узкой вертикальной бойнице. Между ними, в одиноком луче света, падающем сквозь бойницу, стояла Елена де Бошам, и волосы ее, собранные в высокую прическу на затылке, окружал светящийся ореол.

Дома, в Лохмабене, девушки были милы и покорны, но удовлетворения не приносили. Встречаться с ними — то же самое, что тыкать копьем в столб с мишенью, стоя на месте, будучи не в состоянии насладиться скоростью движения. Ева, которую он целовал в тот вечер, когда его семья лишилась надежд на трон, была другой, и воспоминания о ней еще долго не давали ему спокойно спать по ночам. Но последующие события вытеснили память о ней. Елена, шестнадцатилетняя дочь английского графа, была обещана другому и оттого представляла собой еще более опасную цель, но это обстоятельство лишь распаляло желание Роберта. Она тянулась к нему. Что еще ему оставалось, как не поддаться ее чарам?

На Елене было темно-синее платье, туго стянутое на талии плетеным пояском и ниспадающее широкими воздушными складками. В темном платье ее стройная фигурка выглядела почти по-мальчишески, но Роберт уже знал, что выпуклости под этим платьем были мягкими и упругими, уж никак не мужскими. Она улыбнулась, но не сказала ни слова. Они встречались совсем не для того, чтобы поговорить. Роберта это вполне устраивало. Здесь, в пахнущей плесенью берлоге, за штабелем мешков с зерном, у него была только одна цель. Цель, достигнуть которой ему никак не удавалось, но к которой он каждый день стремился все более настойчиво.

Они одновременно шагнули друг к другу, и Роберт взял ее лицо в ладони, ощущая страстное покалывание в кончиках пальцев от прикосновения к ее бархатной коже. Губы их встретились. Он вдохнул уже знакомый запах оливкового масла, которым, по ее словам, так пахло мыло, привезенное ее семье из Испании. Губы девушки были теплыми, ее дыхание обжигало, когда они слились в поцелуе. Девичьи руки робко обняли за шею, пальчики неуверенно зарылись в темные кудри, а его руки, погладив ее по плечам, скользнули ниже, по спине. Когда он ощутил ладонями пышную мягкость, удивительную в столь стройной фигуре, Елена негромко ахнула и отстранилась. Роберт напрягся, испытывая жгучее разочарование, грозящее выплеснуться наружу и заставить его забыть о правилах приличия. Опять то же самое. Они достигли точки, за которой начиналась борьба. Они постоят так еще немного, он уберет руки с ее ягодиц, она вновь прильнет к нему, страсть заиграет в обоих приливной волной, его руки опять скользнут чуточку ниже, и девушка немедленно отстранится. И все начнется сначала.