Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович. Страница 63

Старик с котомкой за плечами, в Степановой кепке, с берданой внешне не отличим от нас, совсем не похож на Карарбаха! Лангара обходит его со всех сторон, смотрит на старика снизу, сдвигает набок кепку, поворачивает то вправо, то влево и разражается неудержимым смехом.

— Он лючи, лючи! — И тычет в него концом посоха.

20. СЛЕДЫ УВОДЯТ В ЗАРОСЛИ

Мы все стоим плотным кругом у костра в сосредоточенном молчании, как всегда перед походом. В эту минуту ты как бы проверяешь себя перед трудным маршрутом и будто даешь клятву в своей верности спутникам, как это, возможно, делали наши далекие предки, отправляясь в набег или на опасную охоту.

Загря, с подозрением следивший за нами, вдруг взбунтовался. Увидев, что мы уходим без него, рванулся, упал и стал вертеться на сворке. Я уже готов был вернуться и отпустить его, но благоразумие взяло верх.

— Загря, перестань, завтра приду за тобой! — кричу я, скорее успокаивая себя, нежели его.

В ответ собака завыла жалобно, долго, но нас уже поглотил перелесок.

Бредем звериной, чуть проторенной тропкой, через марь, обставленную заиндевевшими кочками, будто кувшинами с поблекшим черноголовником. Под ногами ледок. В воздухе морозная свежесть. В мышцах столько бодрости, что, кажется, унес бы на плечах весь мир.

Впереди неизменно Карарбах, следом Цыбин тяжелыми сапогами взбивает маристую воду. За ним- Долбачи, он не хочет мочить свои мягкие олочи, скачет по упругим кочкам. Я иду последним, с мыслями о Загре. Нам будет трудно обойтись без него. Не вернуться ли за кобелем?… Уже хочу крикнуть Цыбину, чтобы он остановил Карарбаха, но ноги несут меня дальше. Смолкает вой Загри, и я успокаиваюсь.

За марью Цыбину и Долбачи идти влево, а нам с Карарбахом — вправо.

— Как облюбуете место, откуда будете наблюдать, разведите минут на десять костерок, чтобы мы знали, где вы находитесь! — кричу вслед Цыбину. — Если сегодня мы не убьем медведя,ночуем у вас. Там,среди болот, будет безопаснее.

Идем с Карарбахом вдоль перелеска. Воздух необыкновенно чист и прозрачен. Впереди заснеженные взмахи Станового, уже облитые светом пробудившегося солнца, и темные щели,на дне которых отдыхает ночной туман.Точно затаившееся чудовище, неподвижно ждет он своего часа. А ниже провала- гранитный барьер из скалистых нагромождений, прорезанный узкими щелями, уводящими взор в самую глубину хребта.

Меня с детства обворожили горы своим величием и вечным спокойствием. Они никогда мне не надоедают, меня не утомляет их крутизна и не пугают их поднебесные вершины. Горами можно любоваться вечно, как и морем.

Карарбах вдруг останавливается, смотрит под ноги, манит меня. На зеленом мху видна глубокая вмятина, отпечаток тяжелой лапы. Медведь явно шел к лагерю. След был чуточку затянут инеем — зверь был здесь в предутренний час. А вот и еще след в грязи, мы сразу узнаем отпечаток левой лапы, вывернутой сильно внутрь.

Старик долго стоял прислушиваясь. До лагеря, который хорошо виден за болотом, не больше двухсот метров. К нему хищник не пошел: побоялся огня или учуял запах собаки. Медведь вообще собаки не боится, но его, привыкшего к постоянной тишине в лесу, лай раздражает, приводит в бешенство, и он или бежит от собаки, или вступает с нею в драку.

Зверь, вероятно, решил подобраться к лагерю с другой стороны, пошел вдоль болота, но оно далеко растянулось. В воду же не полез. Лег на траву, откуда была видна стоянка. Карарбах подозрительно осмотрел лежку, обратил мое внимание на то, что примятая на ней трава не заиндевела: видимо, зверь ушел недавно, может быть только что. Потом старик показал на обледеневшую, явно от дыхания медведя, траву впереди лежки: он лежал мордой к стоянке, что-то выжидал.

Мы оказались недалеко от лагеря, и я позвал Павла. Он перебрел болото, подошел к нам.

— Видишь?- спросил я, показывая на измятую траву.- Тут был людоед.Я думаю, тебе не нужно объяснять, зачем он сюда приходил? Но он может заявиться и сегодня ночью, так уж не будь ротозеем. Не хватает того, чтобы еще из палатки пропадали люди!

Карарбах, видимо, догадался, для чего я позвал Павла, схватил его за телогрейку, поставил перед собой и стал жестикулировать, показывая на Ямбуй, припадал к земле, изображая всей своей фигурой бегущего медведя к стоянке. Потом предупреждающе погрозил пальцем, убеждая Павла в том, что такой медведь, да еще голодный, может напасть на лагерь.

— Теперь, Павел, выслушай мой приказ: в одиночку ни шагу из лагеря, установите суточное дежурство, держите большой костер. Понял?

— Все сделаем, не маленькие, уж как-нибудь сами себя убережем.

— Вот этого «как-нибудь» медведь и ждет, чтобы проучить вас.

— Не беспокойтесь, у нас он не поживится,- уверенно отвечает Павел.

Он уходит в лагерь, а мы идем по следам медведя. Зверь прошел еще метров сто вдоль болотом, оставляя на следу раздавленный ледок и сбитый с веток голубики иней. Следы настолько свежи, что кажется, зверь идет где-то впереди нас.

Карарбах заряжает бердану, жестами предлагает мне идти рядом и при необходимости стрелять сразу, не дожидаясь его.

Каждое мгновенье можно наткнуться на зверя. Здесь, на маристой почве, не сразу заметишь притаившегося медведя, его темно-бурая спина как нельзя лучше маскируется среди мшистых бугров.

Медведь вышел почти на свой след и, оставляя в грязи отпечатки лап, направился вдоль гольца. Старик задумался, куда идти? Следом медведя или, как решили с утра, на голец? Он показал рукой на тропку и зашлепал по ней мокрыми унтами.

Мы выходим на свой вчерашний след. Долго поднимаемся по склону Ямбуя. Карарбах идет привычным неторопливым шагом. Не оглянется, как будто меня нет с ним. Он привык к одиночеству, оно не удручает его. Окружающая природа представляется ему как нечто одушевленное, с ней он, видимо, делится своими мыслями. В постоянных скитаниях по тайге он не ищет приключений, ничем не восхищается, все принимает как должное.

За кустарниками мелкая россыпь. Мы прошли наискосок по ней к высокой скале, подымающейся над обрывами. Обошли ее справа и по крутому, заваленному обломками гребешку вышли наверх.На скале свежий,пушистый ягель, притоптанный копытами сокжоев, и всюду их помет.

Ветерок бросал прохладу в лицо, проносился мимо. Старик остановился у самого края уступа. За ним провал и крутой, в обломках скат Ямбуя. Прищуренные глаза Карарбаха блуждали по скалистому склону, ощупывали далеко внизу волнистый стланик, ложбины. Сухие губы шептали, сжимались, снова быстро шевелились. Казалось, старик произносил какие-то страшные заклинания. Потом он строго глянул на меня, свободно вздохнул и спокойно стал усаживаться на самой бровке скалы. Я пристраиваюсь рядом.

Ленивая, теплая осенняя тишина наполнила день.

Осенний наряд, яркость и обилие красок смягчают пейзаж угрюмого нагорья. Но сквозь это великолепие осенних красок вы невольно ощущаете немые признаки великого перелома в природе. Еще немного дней, и лютые бураны безжалостно сдерут с земли цветной наряд, утопят тайгу в океане снегов, и замрет на скучной белизне жизнь.

Карарбах забеспокоился, что-то его встревожило. Вытянув жилистую шею, он наклоняет голову, пристально глядит вниз, под скалу.

Под нами ребристый гребень, сбегающий до самых стлаников, рядом извилистый лог, затянутый карликовыми ивками, а еще ниже — волнистые серые россыпи.

Нигде ни души.

И вдруг до моего слуха долетает стук скатывающихся камней. Он доносится оттуда, куда так пристально смотрит старик. Я подвигаюсь к самому краю скалы и, удерживаясь руками за выступ,тоже смотрю туда. Никого… Что же встревожило Карарбаха, если звуки скатывающихся камней до него не доходят?

Через несколько минут, как будто успокоившись, старик перевел взгляд на далеко лежавшую равнину. Но вот он опять с какой-то внезапностью посмотрел вправо под скалу, да так и застыл. Я через его плечо тоже заглянул туда. Никого нигде. Но было полное ощущение, что кто-то ходит под нами. И как бы в доказательство вновь послышался затяжной шорох камней.