Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович. Страница 70

Он бросил короткий взгляд на закат, поправил на спине котомку, пристально посмотрел мне в лицо, как бы пытаясь узнать, готов ли я к поединку. Потом хлопает меня по плечу, кивает на стланик — дескать, можно идти.

— А ты какой тропкой пойдешь? — спрашиваю старика. Он показывает одним пальцем на себя, другим — на меня и соединяет эти пальцы: дескать, пойдем вместе.

— Ты же говорил, что я пойду один, — переспрашиваю его.

Он кивает головой и объясняет,что для меня он будет со мною, а для медведя — его не будет близко возле меня. Я не совсем понимаю Карарбаха, но разговор с ним отнимает много времени, а его у нас не остается, и я не стал больше расспрашивать. Если мы пойдем по одной тропе, то это даже лучше: вместе мы сильнее.

Солнце огненным шаром нависает над далекими хребтами. Карарбах торопит меня и говорит, что он будет идти следом, в десяти шагах от меня, но так тихо, что медведь не обнаружит его, и даже Харги не узнает.

— Для чего это надо? — задаю ему вопрос.

Он дает понять: медведь не должен догадаться, что нас двое, иначе не нападет, а если он издали и увидит его, примет за зверя и еще скорее бросится на меня.

Только теперь, взглянув на старика, я заметил, что он действительно в этом меховом одеянии сам похож на медведя, вставшего на задние лапы.

Старик берет от меня Загрю, ласково гладит загрубевшей ладонью его по спине, привязывает к своему поясу.

До зарослей идем вместе. Лицо Карарбаха непроницаемо. Никакой тревоги. Это и меня заставляет подтянуться.

А солнце падает ниже и ниже. Что ему до наших дел!

Я выхожу вперед, спускаюсь по еле заметной тропке в заросли. Старик идет следом, но я не слышу ни его шагов, ни шороха кустарника, по которому он пробирается. Шерсть на оленьих шкурах, из которых сшита одежда старика, поглощает звуки.

Зеленый каракуль густых рослых стлаников падает вниз, по пологому склону Ямбуя. Робкими шагами вступаю я в эту враждебную чащобу.

Дальше иду, не таясь, как ходят по безопасной тропе.Только кустарник хищно теснится вокруг, да из чащи проглядывает зловещий сумрак.

В правой руке карабин. Левой машу пустым котелком по кустарникам. В чутком воздухе дребезжащий металлический звук расплывается по Ямбую, уходит в ложки, стекает к подножью гольца.

Убежден, что медведь уже услышал этот знакомый ему звук. И может быть, он уже спешит мне навстречу… Слух становится чутким, как у раненой лани. Нервы сдают, и я невольно шепчу:

— Спокойно… не спеши…

Внезапный взрыв справа сжимает сердце. Карабин липнет к плечу.

— Хррр…- взлетает рябчик.

— Ух ты, дьявол! Как напугал! — вырывается у меня с облегчением.

Птица, трепеща крыльями, пугливо метнулась вниз, оставив в дрогнувшем воздухе несколько перьев да недоуменье на морде Загри.

Карарбах не подходит ко мне, показывает на солнце. Времени у нас остается действительно немного. Тропка уводит меня в глубину зарослей. Кустарник молчит, как заколдованный. Хоть бы ветерок развеял тяжкую тишину затаившихся дебрей!

Где-то справа, в зарослях, стукнул камень, стукнул и смолк, оставив в вечернем сумраке смутную тревогу.

Вдруг я с удивительной ясностью чувствую на себе злобный взгляд в спину настигающего меня медведя и даже физически ощущаю ржавые клыки, впивающиеся в затылок. Мгновенно оборачиваюсь. Котелок летит в сторону…

В гробовой тишине прохлада легонько коснулась разгоряченного лица, кто-то пикнул в смятении.

Ощущение близости зверя не покидает меня. Пячусь задом, жду нападения.

Издали наблюдающий за мною и тоже встревоженный Карарбах первым приходит в себя,машет рукою, подает знак идти дальше.Я поднимаю котелок, поворачиваюсь. «А что, если людоед перехитрит нас — устроит засаду впереди или слева?» Я сильнее машу по веткам звонким котелком.

Спускаюсь ниже, иду не таясь, пружинистым шагом. Под ногами влажный, скользкий ягель. На левую щеку падает теплый луч закатного солнца.

Тропка выводит меня на прогалину, где людоед напал на Петрика. Зову Карарбаха, а сам присаживаюсь на пень. Остается меньше половины пути до подножья гольца.Неужели мы сегодня не встретимся с медведем?Я не знаю, смогу ли завтра повторить то же самое.

Подходит Загря, кладет на мои колени голову, смотрит на меня спокойно — ничего не ждет.

С озера доносится далекий крик какой-то птицы. Быстро завечерело. За прогалиной тропка, обогнув россыпушку, вывела меня в широкий лог и скрылась в зарослях густых стлаников. Осторожно шагаю по притоптанному ягелю. Звенит и звенит котелок…

Неужели медведь ушел куда-то далеко, не слышит призыва? Настойчиво крепнет досадная мысль, что день закончился вничью, а завтра, может, выпадет снег и…

Но вот снова из соседнего ложка донесся шорох. В два прыжка я оказался у края просвета. Бросаю котелок, поворачиваюсь на звук.

Карарбах каким-то образом догадался, тоже смотрит в ту сторону, откуда донесся подозрительный звук. До боли в руках сжимаю карабин.

Недалеко от меня кто-то качнул ветку стланика. Чуточку подаюсь влево, поудобнее ставлю ноги. Ближе зашуршали опавшие листья. Снова вздрогнула ветка, другая… И совсем неожиданно в просвет ворвалась вспугнутая кем-то белка.Увидев меня, она на мгновенье поднялась на задние лапки и, пренебрегая опасностью, бросилась мимо меня.

«Надо же такое!» — вырывается у меня. С облегчением опускаю карабин, нагибаюсь к земле, хочу поднять котелок. Вдруг сзади яростный собачий лай… выстрел… звериный рев…

Мгновенно поворачиваюсь. На меня наплывает черная лохматая глыба с выброшенными вперед когтистыми лапами, неотвратимо наваливается на меня, сбивает с ног, давит огромной тяжестью к земле,обливает лицо горячей липкой кровью. Едкий медвежий запах наполняет легкие. Надо бы выхватить нож, но острая боль не дает шевельнуться.

Медведь лежит на мне. В бессильном бешенстве раненый зверь гребет на себя передними лапами камни, ищет в предсмертной агонии врага.Слышу приближающиеся шаги Карарбаха, его гневное бормотание. Острый глубокий удар ножа потрясает могучего зверя. Он весь дрогнул, и тело его стало слабеть, мякнуть, свалилось набок.

Передо мною стоит Карарбах. В широко раскрытых глазах ужас. Он не должен был стрелять, не должен навлекать на себя гнев Харги! Но старик забыл об этом в момент грозившей мне опасности.

С трудом встаю.Боль во всем теле, но ран как будто нет. У ног лежит обмякшая туша, темно-бурого медведя.

— Вот мы квиты с тобою, чудовище!

Карарбах стоит рядом, дышит часто, точно ему не хватает воздуха. Он глазам своим не верит,что медведь, в которого вселился Харги, убит. Духи смертны!… Кажется, именно это потрясло его больше всего.

Старик внимательно осматривает медведя, прикидывает длину его от морды до хвоста, потом нагибается, тычет пальцем в уродливую, криво сросшуюся лапу с налипшими комками земли. Сомнений нет, это людоед!

Полой телогрейки Карарбах вытирает окровавленное лезвие ножа, вкладывает его в ножны. И я вижу, как на лбу старика сбегаются извилистые морщины. Какие-то мысли и сомнения, может быть, никогда раньше не возникавшие, вдруг захватили его.

Духи смертны!… Разве мог он так думать раньше?

— А ведь здорово получилось,черт побери! Не каждому так удается. Поздравляю!… — И я обнимаю старика, крепко прижимаю к груди.

Он освобождается от моих объятий, отступает от меня на шаг, тычет себя в грудь пальцем, отрицательно машет головою; дескать, не меня благодари. Старик оглядывается, явно ищет Загрю, говорит еле понятно:

— Это… бэююэн…

То есть это собака вовремя обнаружила засаду.

Я объясняю ему, что не пусти он вовремя пулю, собака не спасла бы меня.

В это время в кустах заскулил Загря. Что-то случилось с ним. Я хватаю Карарбаха за руку, спешу на помощь.

Загря лежит на правом боку в камнях. Глаза затуманены болью. У кобеля вывихнута задняя нога- видимо, ударом медвежьей лапы. Сустав бедренной кости выпирает шишкой. Малейшее прикосновение к ноге вызывает у собаки острую боль.