Всадник без головы (худ. Н. Качергин) - Рид Томас Майн. Страница 43

В голосе Фелима звучал ужас.

Собака стояла немного впереди Фелима. Блестящими, широко раскрытыми глазами она уставилась на своего хозяина, который был уже на расстоянии каких-нибудь полутораста шагов.

Когда Фелим задал последний вопрос, закончивший длинную тираду, Тара в ответ только жалобно взвыла.

Вслед за этим собака сорвалась с места и бросилась навстречу всаднику. Неудержимо несясь вперед, она как-то пронзительно взвизгивала; этот визг был совсем не похож на тот бархатистый, красивый лай, каким она обычно приветствовала возвращавшегося домой мустангера.

Гнедой, в котором Фелим уже давно узнал лошадь хозяина, круто повернул и поскакал обратно в степь.

Не отводя глаз от всадника, Фелим вдруг весь задрожал и застыл от нового прилива ужаса. Он увидел при повороте лошади — это было ужаснее всего! — он видел голову человека, того человека, который сидел на лошади, но, вместо того чтобы быть, как ей подобает, на плечах, она была в руке всадника, у передней луки седла.

Когда лошадь повернулась к нему боком, Фелим увидел — или, может быть, ему показалось, что он видит страшное лицо мертвеца, покрытое запекшейся кровью.

Больше он ничего не видел. В следующую же секунду Фелим повернулся спиной к равнине, а еще через секунду он уже мчался вниз по откосу со скоростью, на которую только были способны его подкашивающиеся ноги.

Глава XLIV

ЧЕТВЕРО КОМАНЧЕЙ

Фелим бежал, не останавливаясь и не оглядываясь назад. Копна его рыжих волос растрепалась и развевалась по воздуху.

Прибежав в хижину, он закрыл обтянутую шкурой мустанга дверь и забаррикадировал ее несколькими тюками и свертками, которые лежали тут же на полу.

Но даже и тогда он не почувствовал себя в безопасности. Разве могла защитить дверь, хотя бы и загороженная, от того, что он только что видел?

А то, что он видел, — это, конечно, было сверхъестественным, потусторонним. На земле таких чудес еще не бывало! Разве кто-нибудь когда-нибудь видел подобное зрелище: человек верхом на лошади и держит в руке свою собственную голову?.. Кто когда-нибудь слыхал о таком явлении? Только не Фелим О'Нил.

Обуреваемый ужасом, слуга метался взад и вперед по хижине, садился на стул, вставал, подкрадывался к двери, не смея, однако, ни открыть ее, ни даже заглянуть в щелку. Порою Фелим рвал на голове волосы, судорожно сжимал руками виски и протирал глаза, точно стараясь убедиться, что он не спал и на самом деле видел этот жуткий образ.

Постепенно, не потому, что в нем появилась какая-то уверенность в безопасности, а просто потому, что он почувствовал необходимость разобраться во всем этом, к нему вернулся дар речи. Тут посыпались, точно из рога изобилия, бесконечные вопросы и восклицания. На этот раз он обращался только к себе самому. Тары не было дома, и она не могла принять участие в разговоре.

Он говорил совсем шепотом, точно опасаясь, что его кто-нибудь может подслушать за стеной хакале.

— Ах! Ах! — вздыхал он. — Не может быть, чтобы это был он! Святой Патрик, защити меня! Но что же это тогда было? Ведь там все было его. Его лошадь, полосатое серапэ, ягуаровые сапоги и сама голова. Вот разве только лицо не его… На лицо я тоже посмотрел, но как можно узнать человека по лицу, которое все покрыто кровью? Ах! Это не мог быть мистер Морис! Никогда! Никогда!. Это был сон. Я, наверно, спал и видел такой сон. Или, может быть, все это наделало виски?.. Нет. Я не был пьян. Этого тоже не может быть. Ведь не прошло и получаса с тех пор, как я видел все это… Кстати, капля этого напитка сейчас мне очень полезна. А то ведь я не буду спать всю ночь и все буду думать. Ах! Ах! Что же это может быть, наконец? И где только хозяин, если это не он? Святой Патрик! Охрани бедного грешника, который остался совсем один, а кругом только духи и привидения!

После этого обращения к католическому святому ирландец еще с большим благоговением обратился к другому божеству, издревле известному под именем Вакха [41]. Последний услышал его мольбы.

Уже через час после того, как Фелим преклонил колени перед алтарем этого языческого божества, представленного в образе бутыли с мононгахельским виски, он освободился от всех страданий, хотя и не был освобожден от грехов. Он лежал поперек хакале, не только не помня о жутком зрелище, которое поразило его в самое сердце, но даже не сознавая, что сам существует.

Спустилась ночь. В хижине Мориса-мустангера не было слышно ни звука.

Звуки были слышны лишь за стеной. Но это привычные звуки — ночные голоса леса: журчит ручей, шепчутся листья, встревоженные ветерком, стрекочут цикады. Изредка раздаются крики какого-то зверя.

Ярко светит луна. Серебристые ее лучи, освещая землю, проникают в самую чащу леса и бросают полосы света среди черных теней деревьев.

Отдавая предпочтение тени перед светом, продвигаются всадники. Их немного — всего лишь четверо, но на них жутко взглянуть. Их обнаженные, выкрашенные ярко-красной краской тела, татуировка на щеках, огненные перья, торчащие на голове, блестящее оружие в руках — все это говорит о дикой и опасной силе.

Откуда они?

Они в военном убранстве команчей. Об этом говорит их раскраска, головной убор, с орлиными перьями, обнаженные руки и грудь, штаны из оленьей кожи. И если это действительно команчи, то они прискакали с запада. Куда едут они?

Всадники направляются к хижине, где в бессознательном состоянии лежит один из ее обитателей. Повидимому, хакале Мориса Джеральда избрано предметом их набега.

На небольшом расстоянии от хижины они соскакивают с лошадей, привязывают их к деревьям и уже пешком направляются дальше.

Они идут крадучись и совершенно неслышно передвигают ноги по опавшей листве. Стараются держаться в тени. Часто останавливаются, всматриваясь вперед и прислушиваясь. Главарь командует ими безмолвной жестикуляцией.

Внутри хижины полная тишина. Оттуда не доносится ни одного звука.

Четверо команчей подкрадываются к двери. Она заперта, но по бокам ее есть щели. К этим щелям четыре дикаря одновременно прикладывают уши и, притаившись, слушают.

Не слышно ни храпа, ни даже дыхания и вообще никакого звука.

— Возможно… — говорит по-испански главарь, — очень возможно, что он еще не вернулся домой. Хотя, казалось бы, он уже давно должен быть на месте. Может быть, снова куда-нибудь заехал? Помнится мне, что за домом должен быть навес для лошадей. Если мустангер дома, то мы найдем там его мустанга. Подождите здесь, друзья, пока я схожу и посмотрю.

Через несколько минут главарь вернулся к своим товарищам, которые все еще стояли у двери.

— Вот не везет! — воскликнул он уже довольно громким голосом. — Его здесь нет и не было за последние дни.

— Нам следовало бы войти в хижину и удостовериться в этом, — предложил один из рядовых воинов, говоря по-испански и притом с довольно недурным произношением. — Что плохого, если мы посмотрим, как ирландец устроил свое жилье в прерии?

— Конечно, в этом ничего плохого нет, — ответил третий тоже по-испански. — Давайте-ка заглянем и в кладовую. Я так голоден, что способен есть сырое мясо.

— Чорт побери! — прибавил четвертый, и последний, на том же языке. — Я слыхал, что у него есть и свой погребок. Если это так…

Главарь не дал ему закончить фразу. Напоминание о погребке, видно, побудило его к действию.

Он толкнул дверь ногой, но она не открылась.

— Caramba! Она заперта изнутри. Видно, для того, чтобы неповадно было посетителям вроде львов, тигров, медведей, бизонов и, наверно, еще и индейцев. Ха-ха-ха!

Еще один сильный удар ногой по двери. Но дверь не подается.

— Забаррикадирована, и чем-то довольно тяжелым. Сейчас заглянем и узнаем, в чем дело.

Пущен в ход нож. В шкуре мустанга, натянутой на легкую раму, появляется большая дыра. В нее индеец просовывает руку и, шаря кругом, исследует препятствие.