Всадник без головы (худ. Н. Качергин) - Рид Томас Майн. Страница 67

— Длинную историю про каких-то индейцев. Но кто этому поверит!

— Что же, он и мне рассказал то же самое. Все это похоже на правду. Он говорил, что они играли в карты. Вот смотрите, я нашел целую колоду в хижине на полу. Это испанские карты.

Зеб вытащил колоду карт из кармана и протянул ее главе регуляторов.

Тот стал внимательно рассматривать каждую карту, а потом сказал, что они мексиканского производства, что такие карты обычно употребляются для игры в монте.

— Где это слыхано, чтобы команчи играли в карты? — раздался голос из толпы. — Это просто смешно!

— Смешно, вы сказали? — отозвался старый охотник, которому пришлось пробыть около двенадцати месяцев в плену у команчей. — Может быть, это и смешно, но тем не менее это правда. Не раз мне приходилось видеть, как дикари играли в карты на шкуре бизона вместо стола. Играли именно в эту мексиканскую игру, которой они, наверно, научились у своих пленников. Как бы то ни было, — закончил старик, — команчи играют в карты, это истинная правда.

Зеб Стумп был рад этому заявлению. Появление индейцев в окрестностях меняло отношение регуляторов к делу, до сих пор предполагавших, что команчи разбойничали только по ту сторону сеттльмента.

— Конечно, это так, — подхватил Зеб, желая убедить присутствующих в необходимости отложить судебное разбирательство. — Здесь были индейцы или, во всяком случае, кто-то чертовски на них похожий… Иосафат! Откуда это она скачет?

В этот момент со стороны утеса ясно донесся топот копыт.

Над обрывом показалась всадница, скачущая во весь карьер. Волосы у нее растрепались, шляпа слетела с головы. Наездница то и дело подгоняла своего коня хлыстом, шпорами и окриками, хотя лошадь и без того мчалась во весь опор.

В этой неистовой всаднице все сразу узнали ту женщину, которая полчаса назад указала им путь к хижине.

Глава LXVI

ПРЕСЛЕДУЕМАЯ КОМАНЧАМИ

Исидора появилась неожиданно. Что заставило ее вернуться? И почему скакала она таким бешеным галопом?

Чтобы объяснить это, мы должны вернуться к моменту ее мрачных размышлений после встречи с техасцами.

Расставшись с отрядом, Исидора некоторое время колебалась, ехать ли ей на Леону или вернуться к хакале и самой быть свидетельницей событий, которые должны там разыграться.

Она остановилась у лесных зарослей, под тенью деревьев, и невольно посмотрела на темную верхушку кипариса, возвышающуюся над обрывистым берегом Аламо. Тяжелые сомнения овладели ее душой.

Что сделала она, направив отряд к хижине?! Если и будет унижена женщина, которую она ненавидит, то ведь одновременно может погибнуть и любимый человек.

— Матерь божья! — прошептала она. — Что я наделала?! Если только эти свирепые судьи признают его виновным, какой будет конец? Смерть! О, я не хочу этого! Только не от их рук! Нет, нет! Когда я показала им дорогу, как жадно бросились они вперед! Они уже заранее решили, что дон Морисио должен умереть. Он здесь всем чужой, уроженец другой страны. Один, без друзей, окруженный только врагами…

Взор девушки с безмолвной тоской блуждал по прерии. Ее лошадь вдруг тихонько заржала и повернула голову в сторону зарослей.

Нет ли там кого?

Исидора тоже обернулась и стала всматриваться в тропинку, по которой только что проехала. Это дорога на Леону. Она видна только на небольшом расстоянии — дальше, за поворотом, она исчезает среди зарослей. На ней никого не видно, кроме двух или трех тощих койотов.

Почему же ее конь проявляет нетерпение, не хочет стоять на месте, храпит и громко ржет?

В ответ послышалось ржанье нескольких лошадей, которые, по-видимому, скакали по дороге, но всё еще были скрыты зарослями. Слышны были только удары копыт.

Потом снова все затихло. Лошади либо остановились, либо продвигались легким, неслышным шагом.

Исидора с трудом успокоила своего серого коня и вся обратилась в слух. Из зарослей долетел шопот человеческих голосов.

Затем опять наступила тишина. Всадники, наверно, остановились.

Это происшествие мало обеспокоило Исидору.

«Вероятно, путешественники держат путь на Рио-Гранде, — подумала она, — или, быть может, это отставшие всадники техасского отряда. Индейцы не могут быть здесь — известно, что они на военной тропе в другом месте. Но кто бы ни были эти всадники, все же надо быть настороже».

С этой мыслью Исидора отъехала в сторону и остановилась под прикрытием акации. Здесь она опять прислушалась. Вскоре она обнаружила, что неизвестные приближались к ней не по дороге, а через чащу зарослей.

Почем знать, какие у них намерения? Исидору охватило волнение. До сих пор она сохраняла спокойствие, но теперь поведение всадников показалось ей крайне подозрительным. Будь это простые путешественники, они ехали бы по дороге, а не подкрадывались через заросли.

Она осмотрелась кругом, пытаясь найти место, где бы можно было спрятаться: кружевная листва акации была ей плохой защитой.

Исидора пришпорила лошадь, выехала из зарослей и помчалась вперед по долине, в сторону Аламо.

Она решила отъехать на расстояние трехсот ярдов, где ее не могли уже достичь ни стрела, ни пуля, и тогда остановиться, чтобы узнать, кто приближается — друзья или враги.

Но ей не удалось это выполнить: таинственные всадники пустились ее преследовать.

Обернувшись назад, она увидела бронзовую кожу полуобнаженных тел, красную окраску разрисованных лиц и огненные перья в волосах.

— Los indios! [50] — прошептала в ужасе мексиканка и еще сильнее пришпорила коня, направляя его к кипарису.

До сих пор Исидора мало боялась встречи с краснокожими кочевниками прерий. Уже в течение долгих лет они были в мирных отношениях как с техасцами, так и с мексиканцами. Они становились опасными только тогда, когда были пьяны. А спаивали их нередко. Исидора уже испытала однажды это на себе.

Но теперь обстоятельства изменились.

Полоса перемирия прошла. Война висела в воздухе. Теперь ее преследователи трезвы и жаждут крови. Теперь надо опасаться не только пьяных оскорблений — ее жизнь под страшной угрозой.

Восклицаниями, хлыстом, шпорами гонит Исидора своего горячего коня.

Слышен только ее голос. Те, кто в погоне за ней, совершенно безмолвны.

Их четверо, она одна.

Единственная надежда — это попасть под защиту техасцев.

Исидора мчится к кипарису.

Глава LXVII

ИНДЕЙЦЫ!

Преследуемая всадница уже на расстоянии трехсот ярдов от обрыва, над которым возвышается кипарис.

Мчавшийся первым индеец снимает лассо с луки седла и вертит им над головой.

Прежде чем она успеет достигнуть спуска в ущелье, петля лассо обовьется вокруг ее шеи. И тогда…

Вдруг счастливая мысль осеняет Исидору.

Утес, который возвышается над Аламо, ближе от нее, чем ущелье, спускающееся к реке. Она вспоминает, что утес виден из хижины.

Всадница быстро меняет направление и, вместо того чтобы ехать к кипарису, направляется прямо к обрыву.

Преследователи этому только рады — они хорошо знают это место и понимают всю безвыходность положения. Нет сомнения, что здесь она попадется им в руки.

Главарь снова берется за лассо. Он не торопится бросить его, так как уверен в успехе.

— Чорт возьми! — восклицает он. — Еще немного — и она очутится в пропасти!

Но он ошибся. Исидора скачет дальше, но не в пропасть. Еще один быстрый поворот, и она уже мчится вдоль обрыва, настолько близко к самому краю, что это привлекает внимание техасцев и вызывает восклицание ошеломленного Зеба: «Иосафат!»

Этот возглас вырывается у охотника только в исключительных случаях.

И, как бы в ответ ему, раздается крик всадницы:

— Los indios! Los indios!

Тот, кто пробыл хотя бы три дня в южном Техасе, не мог ошибиться в значении этих слов, на каком бы языке они ни были произнесены. Это крик тревоги, который уже в течение трехсот лет раздается на протяжении трех тысяч миль пограничной полосы.