Девушка из Моря Кортеса - Бенчли Питер Бредфорд. Страница 11

Манта-рэй уже и так ослаб от ранения, а поскольку веревки продолжали растравлять рану, не стоило и надеяться, что она начнет заживать. Не имея сил на поиск необходимого пропитания, он будет есть еще меньше и ослабеет еще больше.

И спустя немного времени манта-рэй начнет распространять вокруг сигналы тревоги, которые тут же будут получены всеми жителями горы, и особенно крупными животными, хищниками.

Сначала появятся маленькие прожорливые рыбешки вроде рыб-старшин. Сигналы, подаваемые манта-рэем, будут означать, что эти маленькие обжоры могут безопасно поживиться кусками отмирающего мяса из открытой раны. Таким образом рана сделается еще больше.

А манта-рэй будет слабеть дальше. Постепенно он начнет казаться — а потом и действительно станет — менее устрашающим. Его сенсорные устройства, которые не заглушить хитростью, станут подавать сигналы, свойственные беспомощному животному. В конце концов манта-рэй неизбежно совершит неумышленное самоубийство.

Постепенно соберутся акулы и начнут кружить на расстоянии, прислушиваясь к каждому новому сигналу, пока одна из них — возможно, особенно голодная, возбужденная или просто дерзкая — не вырвется из круга, не бросится на манта-рэя и не отхватит от его туловища кусок мяса.

Тогда уже конец настанет быстро: взрыв крови, целое облако растерзанной кожи и сухожилий.

Подплывая к манта-рэю, Палома снова услышала биение в висках. Животное чувствовало ее присутствие и глазом, расположенным внизу у пасти, следило за ее передвижениями, но само не шевелилось.

Оказавшись над головой животного, девушка притормозила, ухватившись за твердый выступ над его ртом, как раз между двумя рогами. Плоть в этом месте была твердой, как напрягшийся мускул, но скользкой — покрытой естественным слоем слизи. Это не вызвало у Паломы отвращения, ведь она дотрагивалась до многих рыб и ей было знакомо это ощущение. Слизь предохраняет животных от бактерий и других опасностей, которыми изобилует морская вода.

Хобим учил, что, если в сети попалась ненужная тебе рыба и ты хочешь ее освободить, следует брать ее очень осторожно, чтобы ненароком не соскрести с ее кожи защитное покрытие. Если повредить слизистый слой, на этом месте образуется ранка, которую может обнаружить паразит и наестся вдоволь. Если рыбу слишком много трогать руками, после этого она долго не живет.

Очевидно, манта-рэя прикосновение Паломы не слишком удивило. Он не стал отстраняться от нее, не встряхнулся и даже не вздрогнул. Не совершая ни малейшего действия, он продолжал неподвижно висеть, распростертый в толще воды.

«Он совершенно не боится меня, — подумала Палома. — Да и чего ему бояться? Врагов у него нет. Но ведь я — необычное животное, и я дотронулась до него. А в природе не принято позволять другим животным вот так запросто трогать себя. Впрочем, манта-рэи все же терпят ремор, прилипших к их туловищам и тянущихся позади. Может, он принял меня за ремору».

Быстрое подводное течение поддерживало Палому в горизонтальном положении, и ее ласты развевались, подобно флагу на сильном ветру. Каким-то образом манта-рэю, несмотря на течение, удавалось оставаться абсолютно неподвижным, вроде бы не прилагая к тому никаких усилий. Если бы Палома разжала пальцы, ее бы тут же отнесло в сторону.

Она ухватилась второй рукой за тот же мускулистый выступ, поджала ноги и опустилась на спину манта-рэя. Кожа у него была как у акулы — даже не совсем кожа, а нечто похожее на коврик, сделанный из миллионов мельчайших зубчиков. Зубчики были направлены назад, поэтому, когда Палома погладила кожу от головы к хвосту, та показалась гладкой, словно вымазанный жиром глиняный горшок. А когда она подтянула колени и провела по коже в противоположном направлении, то оцарапалась, как об наждак.

Ужасная рана на теле манта-рэя оказалась под левой рукой Паломы. Некоторые веревки врезались в толщу мяса на несколько сантиметров. Обнажившееся мясо животного было в основном беловато-серым, но в некоторых местах встречались розовые и желтые участки.

Однажды, за год до смерти Хобима, странное существо подплыло к подводной горе и напало на косяк каранксов, оставив у них на боках гноящиеся раны. Хобим поймал одну из рыб и показал ее Паломе, отмечая разные оттенки мяса у больной особи. Здоровые участки были бело-серыми, воспаленные — розового цвета, а желтые участки гноились — значит, организм животного включил свои защитные механизмы.

Несколько веревок высовывались из раны, как змеи, и тянулись позади, развеваясь в быстром потоке воды. «Интересно, ему больно? — подумала Палома. — Наверняка больно. Вот почему он не сдвигается с места. От движения веревки натянутся и начнут мотаться еще больше, отчего боль только усилится».

Ухватившись покрепче за выступ на голове манта-рэя правой рукой, она опустила левую и дотянулась ею до веревки, запутавшейся близко к поверхности раны. Веревка была вся перекручена и завязана в узлы и болталась взад и вперед в потоке воды.

«Все нужно делать быстро, — сказала себе Палома, — как доктор, делающий укол. Схватить веревку, вытянуть и отбросить в сторону до того, как животное поймет, что происходит».

Она просунула пальцы поглубже в веревочный клубок и зажала как можно больше веревки в кулак. И потом дернула.

Манта-рэй пришел в движение, словно по нажатию выключателя. Он взмахнул обоими крыльями одновременно, подняв такой водоворот, что Палому снесло с его спины и она кувырком полетела в сторону.

Когда она наконец остановилась, расчистила маску и дождалась, пока разойдется облако пузырьков, манта-рэй уже был вдалеке, уплывая прочь в темную даль, с веревками, развевающимися позади. Он не издал ни звука, но Паломе показалось, что она все же слышала сдавленный вопль боли.

Она оттолкнулась и поплыла вверх, таща за собой веревки и жалея, что у нее не было времени ухватить их побольше. Тогда у манта-рэя оставалось бы больше шансов выжить.

5

Солнце стояло еще высоко, когда Палома покинула свою подводную гору и начала грести в сторону дома. Она устала, проголодалась и замерзла. Но самое главное, она чувствовала себя очень одинокой.

Да, это противоречие было странным: чем лучше она проводила время у подводной горы, тем более одинокой чувствовала она себя, когда очередной визит завершался. И поскольку сегодняшний день был особо насыщен событиями, чувство одиночества было особенно острым.

Проблема заключалась не в том, что ей не с кем было разделить все красоты подводного царства, — нет, ей нравилось быть одной. Но ей не с кем было поделиться своим восторгом и впечатлениями от событий прошедшего дня, когда она возвращалась домой. У Паломы не было друзей, которые поняли бы, что она чувствует, не было и родных или двоюродных сестер, кому были бы интересны ее рассказы. На всем острове не найти человека, которому она могла бы поведать о существовании своей подводной горы или о том, что она делала, уплыв на целый день.

На острове не было других девушек ее возраста. Никто не знал почему, такова была прихоть природы. Среди островитян было много женщин значительно старше, которые имели своих детей, и не было недостатка в мальчиках и юношах. Но девушек не было. С того момента как Палома достаточно подросла и осознала, что это значит — быть одинокой, она жила в одиночестве. Конечно, у нее была мать, но с той можно было говорить далеко не обо всем, да и сама Миранда о многом слышать не хотела.

Палома начата грести сильнее, стараясь прогнать ощущение одиночества, стереть его при помощи простой физической нагрузки. Ну и, конечно, она старалась согреться, так как кожа у нее на руках и ногах покрылась пупырышками, а тонкие светлые волоски встопорщились.

Вода никогда не казалась ей холодной — она действительно была теплой, ее температура не опускалась ниже тридцати градусов, но все же была ниже, чем температура тела. Поэтому после многочасового пребывания под водой девушка теряла много тепла. Это было не опасно. «В этой воде можно прожить целую неделю, — бывало, говорил ей Хобим. И с улыбкой добавлял: — Если, конечно, ты не изжаришься на солнце и тебя не съедят». Однако ощущение холода было неприятным.