Девушка из Моря Кортеса - Бенчли Питер Бредфорд. Страница 4

С трудом верилось, что Палома и Хо — брат и сестра или даже более дальние родственники. Она была настолько же гибкой, насколько он был плотным. Палома была на пять сантиметров выше Хо и весила около пятидесяти пяти килограммов — по крайней мере, так ей казалось, хотя она не взвешивалась много лет. Хо выглядел очень типично для местного населения — темные кожа, волосы, глаза, в то время как Палома смотрелась иначе. Тонкокостная, со светлой кожей и волосами, она была больше похожа на отца.

В этом таилось зерно разногласий между ними. Хо считал, что это он, а не сестра, должен был походить на отца. В конце концов, разве он не был мужчиной? Разве его имя не было дано ему в честь отца? Однако день за днем, что бы ни говорила или ни делала Палома, все ее манеры напоминали Хо о том, как близка была его сестра к отцу и как далек — со временем все дальше и дальше — был он сам.

Возможно, хуже всего было то, что Хо имел все шансы быть ближе к отцу, и об этом знали они оба. Когда Палома была благосклонна к Хо, она признавалась себе, что следовало быть воистину сверхчеловеком, чтобы удовлетворять всем требованиям, которые Хобим предъявлял к сыну. Значительно меньше ей хотелось бы признаться в том, что ее саму, девушку и одновременно кого-то вроде «заместителя сына», отец учил с большим терпением, чаще прощал и чаще хвалил.

Но стоило зерну вражды быть посеянным между ними, почти любая сторона их отношений приводила к новым разногласиям. Хо, например, считал, что после смерти отца он должен стать главой семьи — предположение, которое он сам подвергал серьезному сомнению, так как знал, что, будучи физически способным практически на все, эмоционально он мог едва совладать с самим собой.

Не произнося ни слова, Хо встал из-за стола, развернулся и вышел из комнаты.

Миранда посмотрела ему вслед. Когда он ушел, она обернулась к дочери:

— Палома...

— Я знаю, мама. Я знаю.

3

Сначала появился только один, вертясь и вставая на дыбы с ловкостью и изяществом карусельной лошадки и выпуская с шипением струйки воды из отверстия на голове. Его спинной плавник и блестящая спина сверкали в свете утреннего солнца.

Дельфин проплыл под носом лодки, выпрыгнул из воды, нырнул снова, проплыл под лодкой и вновь завертелся впереди.

Потом появился еще один и еще, пока их не оказалась целая дюжина, затем два десятка — и вот их было уже не счесть.

Дельфины рассекали воду перед лодкой по пять или шесть в каждом ряду, то переплетаясь, как пальцы, то разбегаясь в стороны, сменяемые новыми рядами.

Палома продолжала грести, а дельфины подплыли сзади и запрыгали по обеим сторонам, словно подгоняя ее, — наверное, им хотелось прокатиться на волне, поднятой движущейся лодкой. Но на воде получалось лишь небольшое волнение, поэтому дельфины разочарованно разошлись в стороны. Палома ясно слышала их пощелкивание, свист и щебетание: было похоже, что они обсуждали, во что бы им поиграть еще.

На этот раз они атаковали в группах по шесть, подныривая под лодку и появляясь на другой стороне, и в каждой группе один — только один — дельфин перепрыгивал через лодку. В тот момент, как его тень пролетала над головой Паломы, ее окатывало дождем брызг.

Палома засмеялась и попыталась повторить дельфинье щебетание, словно надеясь, что животные примут ее за свою и побудут с ней подольше. Но по какой-то тайной команде они вдруг прекратили свои шалости и уплыли прочь.

Палома перестала грести и проводила их изумленным взглядом. Она чувствовала себя приласканной дельфинами: ведь те включили ее в свои игры, сделав для этого перерыв в путешествии.

Это тоже было предзнаменованием, как зеленый луч или тот марлин, что выпрыгнул из воды. Может быть, сегодня будет особый день.

* * *

Как обычно, Палома проснулась перед самым рассветом, когда солнце посылало первые серые отсветы в темное небо на востоке. Она поплескала водой в лицо, вышла из дома и быстро зашагала по тропинке к вершине утеса в восточной части острова.

Для большинства обитателей острова эта вершина была не более чем кучей камней. Время от времени, когда кому-то был нужен валун определенного размера и формы, он приходил на эту вершину и отбирал подходящий камень. Поэтому изначально симметричная груда камней теперь выглядела кучей хлама.

Но Виехо поведал Паломе, что эта груда камней была когда-то могильным холмом — не их прямых предков, а тех, кто жил на острове гораздо раньше и о ком уже никто не помнит. Однажды, несколько лет назад, из Ла-Паса приехали ученые и попросили разрешения раскопать эту груду, но островитяне не дали согласия, и ученые уехали.

«Я был молод, и мне очень хотелось посмотреть, что же под теми камнями, — продолжал Виехо. — Но старики сказали: „Нет“. И они были правы. Мы верили, что те, кто похоронен под камнями, присматривают за нами, защищают нас от напастей, которые для каждого свои. Поэтому если бы мы позволили кому-то раскопать могилу, это только бы всем навредило. А если бы там не оказалось останков, это бы сильно пошатнуло нашу веру. Поэтому мы с ворчанием прогнали ученых».

Однако кое-что из того, о чем говорили ученые, очень нравилось Паломе. Ученые были уверены, что, судя по расположению, вершина холма была древним захоронением — она находилась на самой высокой точке в восточной части острова. Многие древние племена верили, что покойников нужно хоронить липом на восток, чтобы они могли видеть восходящее солнце и получать благо от его света. Захоронить человека лицом на запад считалось самой большой жестокостью, ибо несчастный был навечно обречен в поисках света ловить лучи заходящего солнца.

Поскольку Палома слышала эту легенду и даже порой верила в нее, ей нравилось думать, что, приходя на эту скалистую вершину, она встречает рассвет вместе с душами тех, кто был там похоронен. И особенно с душой ее отца, которого, по его завещанию, похоронили в море, однако, по настоянию Паломы, похоронили во время рассвета и лицом к восходящему солнцу.

Постепенно серое небо залилось оранжевым цветом, и вот первый всплеск огня выскользнул из-за края земли.

Палома сидела и наблюдала за морем, стараясь представить все, что происходит под гладкой, тихой поверхностью воды. Ей хотелось однажды встретить рассвет под водой. Хобим сказал ей когда-то, что именно во время рассвета морская жизнь оживляется больше всего — это время наиболее активного движения, перемен, а также время приема пищи.

Он сказал, что так бывает в любом море, но особенно это заметно в море Кортеса, потому что здесь жизнь сосредоточена в определенных местах. В результате землетрясения, которое разорвало на части рубашку континентальной Мексики и создало море Кортеса, глубоководным рыбам пришлось искать пропитание в мелких водах, а животные, которые никогда не видели солнечного света, вдруг оказались в ярко освещенных местах, и в целом вся морская суета сосредоточилась в нескольких местах, у так называемых подводных гор.

Хобим получил свои познания в геологии от родителей, а также собирая по кусочкам информацию от ученых, которые время от времени приезжали на остров Санта-Мария, чтобы изучать акул. Объяснения, которые он давал Паломе, всегда были простыми и незатейливыми.

Тысячи, а возможно, миллионы лет после того, как большое землетрясение создало море Кортеса, происходило еще множество других толчков и землетрясений, возникали и извергались вулканы, которые затем обрушивались назад в море. По прошествии веков иные из них сровнялись с морским дном, а иные образовали подводные горы, которые возвышались над морским дном на тысячи метров, в то время как их вершины находились всего лишь в пятнадцати — двадцати метрах от поверхности моря.

Подводные горы внесли большой вклад в то, что в море Кортеса буквально кипела жизнь, ведь они являлись чем-то вроде места для подводных пиршеств, привлекая морских животных всевозможных видов.

Глубоководные течения натыкались на подводные горы, и тогда возникали подводные «ключи» — вода устремлялась вверх, неся с собой множество микроскопической живности (планктон, крошечных креветок и тысячи других мелких тварей), которой питались крупные животные. Крупные животные загоняли свою добычу на мелководье, где сами становились добычей еще более крупных животных.