Девушка из Моря Кортеса - Бенчли Питер Бредфорд. Страница 40
«Значит, у тебя есть этот дар».
«Я думаю, есть немного, да и только. С каждым животным у меня получается по-разному. Может, нам всего лишь повезло сегодня с этой муреной. Может, она просто в хорошем расположении духа. Посмотрим».
Палома с надеждой сказала:
«А вдруг у меня тоже есть этот дар?»
«Может быть. Но слишком не обольщайся — иметь его, конечно, хорошо, но бывает, что и опасно».
«Почему?»
«Тебе может показаться, что тебе многое позволено. Ты можешь даже попытаться мыслями войти в голову животного, представить себя на его месте, и в какой-то момент тебе почудится, что ты его контролируешь. Ты забываешь, что ты — человек, а оно — нет. Ты взываешь к здравому смыслу, а этого у него нет. И это уже чересчур. Если тебе повезет, то тебе просто будет преподан урок и ты отделаешься несколькими царапинами. Если нет — можно и погибнуть».
На следующий день, закончив рыбалку, они вернулись на то же место, где накануне встретили мурену. Когда Хобим бросил якорь, Палома спросила, как он думает, застанут ли они мурену на прежнем месте.
«Зачем ей куда-то уходить? Да и куда?»
«Откуда я знаю?»
«Обычно у животных есть веские причины и на то, чтобы оставаться на одном месте, и на то, чтобы куда-то перемещаться. Они сами не отдают себе в этом отчет, но их тела прекрасно знают, что необходимо сделать, инстинкты говорят им об этом. Почти всем акулам нужно двигаться с места на место, потому что в противном случае они опустятся на дно и задохнутся. Все очень просто. Косяки рыб должны перемещаться, потому что их пища тоже передвигается и, если они не хотят умереть с голода, им надо за ней поспевать. Рыба, которая живет на коралловых рифах, метит территорию и всю жизнь периодически патрулирует свои владения, если, конечно, не находится веская причина тому, чтобы перебазироваться на новое место. Мурены находят себе нору и живут в ней все время, пока мимо проплывает их пища, которую можно схватить, высунувшись, а потом снова скрыться в своем жилище. Когда пища кончается, они находят другую нору. У этого великана нет причин покидать свое убежище — он в безопасности, комфорте, а главное, со вчерашнего дня ему даже не нужно охотиться. Какое-то дурачье приносит ему обед».
Да, мурена действительно оказалась на месте. Она сидела неподвижно в своей норе, и поначалу ее нужно было упрашивать отведать угощение.
«Наверное, дуется на нас за то, что мы уплыли вчера», — подумала Палома.
Постепенно мурена совсем осмелела и стала все дальше и дальше высовываться из норы. И Палома, чья уверенность в себе росла, отходила все дальше и дальше, стараясь заставить мурену полностью вылезти из укрытия.
Она не видела — и никогда не узнала, что все это время Хобим, который держался в шаге или двух от нее, сжимал за спиной нож в кулаке.
Она скормила мурене пять кусков рыбы, в то время как та свободно держалась на одном месте благодаря едва заметным движениям плавников, что росли поверху и понизу ее тела.
В пакете осталось где-то полдюжины кусков рыбы, и тогда Палома взяла один кусок в левую руку и медленно, спокойно отвела его в сторону, а потом снова — к плечу. Слегка вздрогнув, мурена последовала за ним.
Палома обвела рукой с рыбой вокруг головы, потом переложила приманку в правую руку, призывая мурену оплыть ее сзади. Хвост мурены прошел у нее прямо над левым плечом, голова — над правым, и только тогда девочка отдала ей причитающийся кусок. Мурена проглотила рыбу и осталась на месте, обвитая вокруг плеч Паломы, как нарядная меховая накидка.
Палома скормила животному еще два куска рыбы, и в пакете осталось только три. Она посмотрела на Хобима и увидела, что его глаза широко раскрыты и вены по обеим сторонам его шеи вздулись и стали толщиной с якорную веревку. На секунду ей показалось, что он боится за нее — возможно, так оно и было, — но потом ей пришло в голову, что они оба уже давно не дышат, поскольку здесь нечем дышать, а дышать тем не менее нужно.
Она взяла последние куски рыбы, скатала их в комок и поднесла к открытой пасти мурены, подняв его немного вверх, чтобы мурена тоже слегка поднялась, доставая еду. В это время девочка поднырнула вниз и, с силой оттолкнувшись ногами, почти резко вертикально начала подниматься на поверхность.
Хобим не стал ее наказывать — не было такой необходимости. Они прекрасно знали, что каждый из них думает. Палома повела себя безрассудно, но удачно отделалась; она рисковала и победила. У нее, несомненно, был дар, о котором говорил Хобим, возможно даже очень большой, но ей предстоит научиться правильно им пользоваться. И не следует повторять подобные выходки, когда рядом нет Хобима.
За всю дорогу домой они обменялись только парой слов.
«Я думаю, она заслуживает, чтобы ей придумали имя. Как насчет Панчо?» — сказала Палома.
«Это не „она“ и не „он“, а „оно“. У него нет имени, и, пожалуйста, не надо ничего придумывать», — ответил Хобим.
Но втайне она все же называла мурену Панчо. Каждый раз, выходя в море с отцом, она не могла дождаться, когда же в конце дня она сможет навестить своего Панчо.
Всякий раз мурена обвивалась вокруг ее плеч — даже после кусочка или двух рыбы, — иногда опускалась ей на плечи и лежала там, а Палома, кормя, поглаживала ее по гладкой коже.
И вот однажды мурена исчезла.
Сначала Палома подумала, что они ошиблись норой, но ориентиры вокруг были верными. Они обследовали каждую нору поблизости, потом обшарили всю гору целиком, надеясь, что рано или поздно проплывут мимо новой норы их знакомой и та выйдет наружу. Но этого не произошло.
«Ты говорил, что она никуда не уйдет!»
Палома чувствовала себя несчастной, обманутой, словно мурена и Хобим сговорились провести ее и убедили в том, что, если она будет кормить мурену, та никуда не денется.
«Я этого не говорил. Я сказал, что она никуда не двинется без всякой на то причины. Наверное, такая причина нашлась».
«Что это за причина?»
Неважно, что говорил отец, она все равно будет спорить с ним. Она докажет, что он не прав, заставит его почувствовать себя виноватым за то, что... но за что? Ей было все равно. Она хотела отомстить отцу за свое разочарование.
«Я не знаю. Может, она услышала тайные часы у себя внутри, которые напомнили ей, что время перейти на новое место. Или скрытый календарь подсказал, что время найти партнера».
«Разве ты не сказал, что это „оно“, а не „она“?»
Хобим улыбнулся, и, увидев это, Палома не смогла устоять и тоже улыбнулась.
«Хорошо, пускай будет „оно“. Может, по глупости оно попыталось съесть кого-то намного больше себя и само оказалось съеденным».
«Но кому по силам съесть его?»
«Только большой акуле. Нет, я не думаю, что так оно и было. Вероятно, она просто состарилась и поплыла на то место, куда мурены приходят умирать».
«Есть такое место?»
«Я не знаю. В том-то все и дело. Мы не можем знать точно, нам просто не дано знать. Вчера она была здесь, а сегодня ее уже нет. И мы с этим ничего не можем поделать».
«Но... она ведь любила нас, это было видно».
Хобим перестал улыбаться:
«Никогда не говори так».
«Она привыкла к нам. Я уверена в этом».
«Мы приучили ее к тому, что мы ее кормим. И только. Она не любит нас, и она не будет по нам скучать. Такие чувства ей не знакомы. Она находится совсем на другом уровне развития».
«Откуда ты знаешь?»
«Я... — Хобим запнулся, посмотрел на дочь и снова улыбнулся. — Я точно и не знаю».
«А как же тот дар, о котором ты говорил?»
«Он есть у тебя — больше, чем у кого бы то ни было. С другим человеком эта мурена никогда не вылезла бы из своей норы и не стала бы брать у него пищу. Но она доверяла тебе. В этом и заключается твой дар — в доверии».
При свете лунного света Палома опустилась на колени на причале и взяла в руки свернутую в узел мурену. Она осторожно попыталась развязать этот узел, чтобы результат учиненной братом расправы не казался таким ужасающим, чтобы стереть напоминание о пережитой животным агонии. Она вытянула скользкий хвост из петли, образованной телом, и разложила мертвую рыбу на досках причала. Но мурена уже окоченела, и тело ее неестественно скорчилось. Она не распрямилась, а лежала, покачиваясь на досках, как сучковатая палка, постукивая по ним неподвижной головой.